Супермаркет

– А если я удвою первоначальную сумму?

– Нет, - твердо ответил тот.

– Припишу еще один ноль?

– На кой ляд мне в тюрьме ваши деньги?
– взорвался Николай Семенович.
– Фермы перекрытия не выдержат первого же хорошего снегопада! Это же очевидно, крыша обрушится и накроет кучу народа! Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я не хочу отвечать за гибель людей!

– Хорошо, не нужно так кипятиться. Я вас услышал, уважаемый!

– И потом, что за силовые установки вы установили по всему периметру здания?
– возмутился Николай Семенович.

Но его вопрос повис в воздухе, потому что собеседник к тому времени уже отключился.

Рыков оглядел Николая Семеновича и укоризненно покачал головой. Тот лежал на траве, всего в двух шагах от речного обрыва. Руки и ноги у него были надежно стянуты пластиковыми хомутами. Рот его был заклеен широким упаковочным скотчем.

Рыков сделал нетерпеливый жест в сторону пленника:

– Парни, поднимите нашего гостя на ноги!

Двое мордоворотов поспешили выполнить распоряжение шефа. Через несколько секунд Николай Семенович принял строго вертикальное положение.

– Экий вы неловкий, право слово!
– Рыков заботливо отряхнул с пиджака своего визави приставшие к нему травинки.
– Да, Николай Семенович, давно хотел вас спросить, как вы относитесь к опере?

Тот поднял испуганные глаза от речного омута, на своего мучителя и протестующее замычал.

– Простите великодушно, совсем забыл!
– Рыков звонко шлепнул себя по лбу ладонью.
– Верните же ему способность разговаривать!

Скотч с треском отодрали от лица Николая Семеновича. Данная процедура причинила пленнику немалые страдания. Но он даже не пикнул, решив понапрасну не нервировать Рыкова.

– Что вы хотите от меня услышать? Вы скажите, что вам нужно, а я буду кивать, - испуганно проблеял он.

– Э, нет, уважаемый, так не пойдет! Это же нечестно!
– беззаботно расхохотался Рыков.
– Кто-нибудь развяжите нашего гостя. Все равно он никуда не сбежит.

В руках, одного из парней в черном, щелкнул нож-выкидушка, которым он со знанием дела перерезал пластиковые путы.

У Николая Семенович при этом мелькнула мысль, что этот тип с такой же легкостью перережет и его горло. Если Рыкову придет в голову подобная фантазия.

– Теперь, когда вы относительно свободны, я бы хотел вернуться к своему вопросу. Вы оперу любите?
– повторил Рыков.

– Довольно равнодушен, - честно признался Николай Семенович.- На мой взгляд, это слишком условный вид искусства.

– Неужели?
– с деланным удивлением спросил Рыков.
– А я, признаться честно, без ума от Даргомыжского и его оперы "Садко". Надеюсь что, ваш богатый духовный мир оценит богатство подводного мира?

После этого он кинул выразительный взгляд в сторону реки. От такого недвусмысленного намека Николай Семенович тихонько, по-бабьи завыл.

Рыков с наслаждением набрал полную грудь воздуха и несколько патетически воскликнул:

– Красотища-то вокруг какая, просто обалдеть можно! Ради одного этого стоит жить! Ведь, правда, уважаемый Николай Семенович? И дернул же вас черт, сунуться в мой супермаркет с этой никому не нужной проверкой. Замолчите! Перестаньте хныкать, не опошляйте картину. Вас ждут прекрасные грудастые русалки с распущенными зелеными волосами и все такое. Давайте немного помолчим и насладимся, так сказать, прелестью момента.

Со всех сторон трещали ополоумевшие от жары кузнечики в высокой траве. Удушливо пахло разопревшим под полуденным зноем разнотравьем.

Николай Семенович затравленно всхлипнул. В это время где-то в лесной глуши принялась куковать кукушка.

Рыков заинтересованно повернулся в ту сторону, откуда неслись звуки.

– Это ку-ку, неспроста!
– словно сарделькой потряс он толстым указательным пальцем.
– Николай Семенович, я бы на вашем месте поинтересовался у птички, сколько вам лет отмерено?

– А, можно?
– дрожащим голосом спросил тот.

– Давайте валяйте, чего уж там. Я сегодня добрый. Решил, знаете ли, по этому поводу устроить аттракцион неслыханной щедрости. Этакую финальную распродажу! Сколько кукушка прокукарекает столько вам и жить осталось!
– убежденно воскликнул Рыков.

– Правда?
– возвращаясь к жизни, спросил Николай Семенович.

Его бледное лицо с синюшным оттенком, неожиданно пошло красными пятнами. Он еще не верил своему счастью, но организм не дожидаясь команды уже принялся оживать.

– Слово офицера!
– Рыков гордо распрямил грудь, щелкнул каблуками и боднул воздух крутым лбом.

– Ку-ку, ку-ку!
– кукушка сделала паузу, потом продолжила.

– Это считается?
– встревожено спросил Николай Семенович.

Рыков сделав страдальческое лицо, повертел головой, потом безнадежно махнул рукой.

– Гулять так, гулять, если уж амнистия, то полная! Хрен с вами, Николай Семенович, считается! Живите и помните мою доброту!
– Рыков смахнул набежавшую слезу умиления.
– Только, чур, уговор - больше никаких кляуз ни в прокуратуру, ни куда-то там еще!

– Спасибо, спасибо огромное!
– воскликнул обрадованный пленник.
– Конечно же, я не буду никуда, ничего писать! Да, я за вас готов жизнь отдать!

– Бросьте, это пустое!
– Рыков смущенно отворачивался.

При этом он тщетно выдергивал руку, которую, счастливый пленник в знак искренней благодарности пытался облобызать.

– Век буду помнить вашу доброту!
– униженно причитал Николай Семенович.

– Ну, насчет века, это вряд ли, - удивленно покосился на него Рыков.
– Сколько всего было этих ваших ку-ку? Пятнадцать, если не ошибаюсь?

– П-п-пятнадцать лет!
– заикаясь, радостно подтвердил несчастный.

При этом он неистово тряс головой. Казалось еще немного и она, словно тыква, сорвавшись со стебля, покатится по траве.

– Помилуйте, о каких таких летах вы говорите?
– недоуменно глянул на него Рыков.
– Долгие лета-а-а! Это не про вас! Я имел в виду минуты, а вы что подумали?

– Но вы, же дали слово офицера!
– всхлипнул Николай Семенович, вновь погружаясь в пучину отчаяния.

– Ну, какой же я офицер?
– тяжело вздохнул Рыков.
– Я даже не рядовой, потому что в армии никогда не был. И вам, кстати, не советую, там говорят дедовщина страшная! Можно запросто здоровья лишиться или калекой стать.