Супермен
Шрифт:
– Ничего не меняется,- повторил Феленко, усмехнулся рассеянно.
Подошел официант, принес заказ, расставил тарелки, улыбнулся, ушел.
– Господи,- вздохнул Ружин.- Ты о чем?
– Обо всем,- Феленко развел руки, поглядел по сторонам.- Обо всем. Кричим, много кричим, пишем, усиливаем. Но… все равно там одно,- он махнул рукой в сторону общего пляжа,- здесь другое, там одно, -он показал пальцем вверх, -там, -палец его переместился к полу, - другое. Устал. Сердце болит. Директор просил, поезжай, похлопочи, у тебя дружки там, надо парня выручать. А я тебе другое скажу - сажай, сажай, Сережа,- сжал салфетку, смял, выкинул,- по самой по полной катушке.
– Я не слышал,- насторожился Ружин.- Когда? Кто занимался?
– Весной. Никто не занимался. Директор. Разобрались. Милиционер был доволен.
– Я поинтересуюсь.
– Поинтересуйся,- согласился Феленко.- Такие как Колесов, развращают, настраивают детей на анархию, на безответственность, на зло. Посади его, Ружин.
– Он сирота?
– Сирота.
– Богатые родственники?
– Да.
– Кто?
– Разное говорят.
– Хорошо. Все?
– А как прояснится хоть что-нибудь с Колесовым, я буду валить директора. Продажная тварь. Хватит. Пора действовать. Начнем с малого…
Кто-то окликнул Ружина, он оглянулся, тяжелый, длиннорукий парень, в просторных голубых штанах, в теннисной майке от Фреда Перри, черные волосы, влажные, зачесаны, блестят, на руках перстни, один, два, три… С ним девица, тонкая, на шпильках. Ружин встал, пожал протянутую руку, дал потрепать себя по шее, по плечу.
– Рад тебя видеть,- улыбнулся.
– Позвоню,- сказал малый.- Дело есть. Не прогадаешь. Феленко внимательно посмотрел на Ружина, проговорил тихо, себе:
– А потом и до тебя доберемся… Двурушник! Сытый двурушник!
– Доедай,- садясь, Ружин все еще улыбался.- Пора.
…Темный двор, глухой. Колодец. Один только въезд, через арку. В конце арки, на улице, все кажется белым от солнца, люди, деревья, дома и "Волга", что въезжала во двор. Въехала. Нет, совсем не белая, черная, строгая. Мягко остановилась возле сине-желтого милицейского рафика. Настороженно подошли дети, заглянули внутрь, без детского любопытства, внимательно, с ожиданием. Тихие дети, опрятные, не похожие на привычных - горластых, шебутных, южных. Открылась задняя дверца, кряхтя, вылез Рудаков, оправил пиджак, брюки, только сейчас заметил детей, улыбнулся было добро, но потом улыбку убрал, некоторое время они разглядывали друг друга. Потом Рудаков пожал плечами и зашагал к подъезду. Дети бесшумно разошлись кто куда, исчезли. Шофер открыл окно, крикнул вполголоса:
– Эй!
На третьем этаже дверь в одну из квартир была открыта. Рудаков вошел. По комнатам сновали люди. Увидев Рудакова, вытянулись, поздоровались. Рудаков махнул рукой. Криминалист, перезарядив фотоаппарат, невесело усмехнулся:
– Старика кондратий хватит, как узнает: иконы, пятнадцатый век, посуда, раритеты…
– Еще не сообщили?
– спросил Рудаков.
– Найти не можем. Где-то бегает.
Рудаков прошел в комнату. На кровати вытянулась маленькая женщина лет шестидесяти пяти, халат задрался, ноги худые, бледные, в выпуклых синих жилах, большие, не по размеру, тапочки. Рядом на полу, на корточках Ружин. Поднял голову, вставать не стал, сказал:
– Только-только пришла в себя. Сейчас разберемся.
На голых руках женщины кровавые полосы. Ружин поймал взгляд Рудакова, объяснил:
– Связывали, проводом. Сначала
кулаком в переносицу, потом проводом. Соседка увидела дверь открытой, сообщила.– Я в курсе,- Рудаков огляделся, взял стул, сел рядом. Женщина открыла глаза, поморгала.
– Как вы себя чувствуете?
– спросил Ружин.
– Голова болит, руки…- с тихой тоской проговорила женщина.- Все болит, приподнялась на локтях с трудом, кривясь, спросила с тревогой: - Где Максим?
Ружин взглянул на Рудакова, потом перевел взгляд на женщину:
– Он давно ушел?
– Вспомнила,- женщина с облегчением легла на подушки.- Он у Дазоева, тоже коллекционера, антиквара, да, да, скоро придет, бедный.
– Расскажите все подробно, сначала,- попросил Ружин.
– Позвонили в дверь, я открыла, двое, ударили в лицо. Я потеряла сознание. Пришла в себя, связана, слышу шум, голоса, во рту тряпка. Открывать глаза не стала. Страшно. Перед уходом опять ударили.
– Узнаете их?
– Наверное, да…
– Что они говорили?
– Что брать, что не брать…
– Что еще?
– Не помню.
– Вспоминайте, вспоминайте, что еще?
– Не помню…
– Надо, надо, надо… Как называли друг друга? Акцент? Названия улиц, городов? Цифры какие-нибудь?
– Не помню, не помню,- женщина сдавила виски, сморщилась, замотала головой.
Рудаков остановил Ружина, придержал за руку, заметил категорично:
– Хватит.
Ружин встал, развел руками.
– Один говорил про рейс на Тбилиси, дневной,- вдруг спокойно заговорила женщина.- Мол, к шести буду дома и ищи ветра в поле.
– Приметы.- Ружин стремительно нагнулся.- Приметы!…Возле здания аэропорта - не большого и не маленького, стекло, бетон, обычного - на стоянке такси бранились пассажиры. Две толстые женщины пытались влезть в машину впереди двух обалдевших от жары, крепких низкорослых мужичков, провинциалы, в растопыренных глазах растерянность, в руках по чемодану, озираются ошалело, но стоят насмерть, закрывают машину грудью. Бабы побросали сумки и в драку, за волосы мужичков. Лахов стоял неподалеку, наблюдал сначала с ухмылкой, потом нахмурился, хотел ринуться разнимать, но вовремя опомнился, огляделся, не заметил ли кто его порыва. Послышался милицейский свисток, сквозь толпу пробирался сержант. Лахов опять ухмыльнулся, покачал головой, не спеша побрел к зданию. Вошел, заметил в буфете у столика Ружина и Рудакова, кивнул им едва заметно, пошел к газетному киоску.
– Как Колесов?
– спросил Рудаков, отпивая кофе.
– Расколется,- Ружин внимательно просматривал зал ожидания.
– Сирота,- скорбно заметил Рудаков.- Болел в детстве. С десяти лет в школу пошел. Судьба нелегкая.
– Откуда информация?
– Я оперативник или нет?
– Рудаков отечески заулыбался, мол, учись. Добавил просто: - Отпускать его будем.
Ружин забыл о зале, оторопело глянул на Рудакова.
– Да, да,- сказал Рудаков.- При нем ничего не нашли. Ну, покурил травку, случайно. Верно? А что касается других, то за них он не в ответе.
Ружин отрицательно мотнул головой:
– Я же на квартиру не просто так пошел, было сообщение, один наркоман рассказал, что на Юбилейной улице…
– Знаю,- перебил его Рудаков.- Ну и что?
– улыбнулся.
– Нет,- сказал Ружин,- не пойдет. Он мне нужен. Он много знает. Это моя работа.
– И моя работа,- Рудаков положил ладонь на руку Ружина.- И моя. Ничего противоправного делать не надо. На нем же нет ничего. Хлопочут очень хорошие люди. Сережа, в первый раз, что ли? Зачем нам ссориться?