Я изменил своим привычкам,Как похотливый муж своей женеЯ ненавижу дождь и эти спички,Которые промокли в пустотеМоя дыра, душою называласьИ в ней бомжи уже прикинули ночлегИ, может, с кем такое приключалосьСкажите, что же делать мне?Я инвалид и тела и душиЯ спичками пытаюсь обогреться,Но там не зажигается внутриИ дождь пронзает мое сердце!Не той дорогой я иду, чужой для глазаИ я утратил все свои мечтыПытаюсь я собрать себя, как пазл,Но что же соберёшь из пустоты?!И голос мой внутри щекочет уши,Как будто дьявол говорит сейчас со мной!Но есть на теле золотой мой ключик«Спаси и сохрани», пока живой…
* * *
Посвящается любимому человеку.
Ты мой храм, в жаркой пустыне,А в нем канистра с водойТы Источник огромной силыЯ как будто стою за стеной.Ты всю тяжесть с души снимаешьИ возьмёшь на себя весь груз,Когда просто ты обнимаешьЯ
вообще ничего не боюсь!Ну а люди твердят: не бывает,Но а нам с тобой наплеватьПусть вас так же хоть раз обнимаютЧтобы вы захотели летать!
Владимир Лаутеншлегер
Острова
Во мне было столько тепла, как в 7-40 в вагоне на «Выхино», и, казалось, еще немного и я что-нибудь дикое выкину.Или выкинусьиз окна с облупленной рамой:В синем море белые острова.Люди тонули, а я в ржавой лодке, той самой, чтоникого не спасла.Но и вряд ли причалит к берегу, это, старик, как пить дать, нужно принять без истерики,Нужно просто принятьвременность всех спасений,Счастливых случаев, божественных промыслови чудес.Есть мнение – важнейшее из всех мнений, что ещё никто из нас не воскрес.А, значит, слушать в общем-то некого, в общем не за кем и идти, пусто, точно в 1-53 на «Орехово», когда слышишь, как стонут пути.Думал вырасту к тридцати,а мечтаю о ржавой лодке, ковыряю белые острова,Можно б было тупо купить себе водки.И, как все, не заметить тепла.
Более или менее я
Душных кухонь приют, где слова не закончатся раньше, чем спички, где совдеповских люстр маяки держат улицу наплаву, меня тянет, под всхлипывания электрички, и бросает к обочинам, точно былую листву.В каждой луже в бензиновом хороводе ветхих крыш отражается вороньё.Я в бумажном кораблике в половодье.Я бросаю штурвал.Я кричу, что здесь всё не моё.Этих улиц и лиц полоумная бледность, из-за штор узкоглазых текущая на бульвар.Бросить взгляд или камень, и то и другое тщетно, если город пристал, как противный липкий загар.«Бездна времени» – слышишь, случайный прохожий,ищущий что-то особое в пыльности местных мансард?У меня под рубашкой дырка размером с Боже, как писал один умник со странной фамилией Сартр.Пасторальный уклад пассажиров конечных станций.затянувшейся раной проспект приближаетхрущёвок огни.Вдохновляться бездействием новых санкций,похмеляться под «Боже, царя храни».Раньше мне говорили, что память похожа на плёнку, только я не фотограф, и вечно сваливаю горизонт.Это, как купить в переходе иконку, принести её в дом и надеяться, что пронесёт.Но коварная блажь зазеркалья набитых маршруток возвращает в провинции немоту.Сквозь промзоны ползу, выбираясь из затхлых суток, в однокомнатную пустоту.Мимикрия под хохот соседских балконов.Скальпель диктора мысли досужие уберёт.Более или менее я, без оваций и шутовских поклонов, с тротуара ступает на эшафот.
Рижская
На станции «Рижская» входит Бог,садится меня напротив:– Ну, как ты, братишка, сам жив-здоров? Чего не одет по погоде? Льет третью неделю, а ты без зонта, я знаю, что бегаешь быстро, но если с трамваем какая беда…я тихо:– Ну, можно таксиста…– А если простынешь? ты в детстве хворал, забыл, небось, мази и банки? Ты помнишь однажды, как всех напугал?киваю:– Полдня в бессознанке.– Тогда за тебя так просили, малой, и мать, и отец, тетя Клава. скажу, по секрету, и та, что с тобой сбежала со школьного бала.– Да, лучше б не бегала…– Дело твое… Себя поберег бы ты всё же.Совсем одному-то какое житье…– А с ними не дай мне, Боже.Где тропы морщин оставляют свой след, ниц белые волосы вьются. Он что-то добавить хотел мне в ответ, но только успел улыбнуться.Вагоны, гремя, уносили нас вглубь земли рукотворных тоннелей. Хотелось кричать, мол, Господь, я так глуп, но больше никак не умею.он:– Будем прощаться (вставая)– Пока…Ты вспомнил, что тут меня бросил?Толкала плечами толпа старика,и он не расслышал вопроса.
Яна
МКР
А полюбят тебя обязательно за другое,За то, что чужому и невдомёк.Самое, что есть у тебя простое,Будет для кого-то и шарм, и шёлк.Родинка, ямочка или дурной акцентСтанет кому-то чудом, почти пророчеством.То, что ты и не видел так много лет,Кого-то спасает от серого одиночества.И полюбят тебя обязательно не за то,Не за то, над чем ты всегда стараешься,Но как ты ходишь, как снимаешь с себя пальто,Может, как ты плачешь, но скорее как улыбаешься.Как грызешь колпачок от ручки, ловишь такси,Или волос отводишь ладонями от лица,Как ты ноешь с утра, как не знаешь, куда идти,И как в фильмах болеешь за подлеца.Может вдруг ты зевнешь,На важной какой-то встрече,И сконфуженно сморщишь лоб,И тебя полюбят,Именно в этот вечер,Не за что-то.А вовсе – наоборот.Сильнее всех связей мираЯрче любого времени годаДороже большого сапфира —моя свобода.Счастливее всех событийЧище утреннего восходаВажнее любых открытий —моя свобода.Сильнее слова и делаНе выходя из модыЕстественнее чем тело —моя свобода.В бесконечном многообразииМощнее любого приходаЛучше любой фантазии —моя свобода.Которую мне никто не чертилЕе невозможно – дать.Свобода – если ты вдруг забыл,Это то, что нельзя отнять.И ты можешь не верить, верить – вообще опасноТолько солнце ни разу ещё не гасло.Вот и ты отыщи эту звезду в себеИ будь тем, кто улыбается и во
снеИ наяву. И стань кому-нибудь как маякПросто рассеивай мрак.Это сложно и одновременно очень простоВсе равно какого ты цвета, ростаПола, взглядов и вероисповеданияТвоё дело – чистое, естественное сияниеНичего не стоящее и стоящее всегоБудь распахнутым, как окноИ попробуй стать носителем вируса светаИ уж если чем-то заражена планетаПусть это будет какой нибудь «солнечный грипп»Ничего не просит и не болит,передаётся взглядом или через объятияВот такая международная дипломатия.Если не знаешь, что дать другому на этом сложном путиПросто стой и свети. Стой и свети.
Максим Хидиров
/ AEDEE
Не писал я стиховНе читал я тех текстовЯ не видел морейУ меня нет невестыЯ невежа по жизниИ не ведаю, что говорюНе служил я отчизнеИ вообще никому не служу
* * *
Так много поводов для грустиИ для печали и тоски,Так много поводов, допустимЧтобы сказать одно «прости»Так много поводов для грусти,И ты грусти, только одинПускай все думают, что ты задумчив,Им ничего не говориПускай все думают, что ты решаешь,Какой-то важный жизненный момент,Быть может, свиду опечален,Ну а внутри – никак уж нетРуку положит на плечо один из тех,Кто хочет быть любезен,В печали я не новичок,Навряд ли будешь ты сейчас полезенЯ знаю да, не повод это, да и Бог с ним,Когда так много есть прекрас вокругНо что-то есть такое в этой грусти,Что заставляет замыкаться круг.
* * *
Я разлюбил тебя за один деньИ больше мне любви твоей не надоНаш купидон куда-то улетел,Оставив за собой прохладуВлюбленности пора минула в каныОставив только отпечаткиНам, видимо, ещё так раноРазгадывать заблудших душ загадки.
Кристина Илларионова
Письмо вдохновению
Шёл который день без тебя,Неделя без тебя, месяц без тебя,Не дай бог впереди год без тебя,Годы без тебя,Века.Молоко кончилось вчера,Сегодня кофе без молока,Утро без тебя, завтрак без тебя,На небе ни облака.Я боюсь, как бы мне не забыть тебя,Пока я хожу без тебя, сплю без тебя,Ем без тебя, если бы не было тебя,Я бы выдумал.
* * *
Приходили подражатели,Душу тянули в стороны,Чуть не порвали надвое,Твердили: «Ты сам, милый, виноват, мол,В каждом спасение видишь —Вор или искуситель,А там, что ни стих, то выкидыш!»Я вызываю скорую.Они наизнанку строки,А там живое приданое,Новое и другое,Такое, что контрабандой.«Да, ты немного болен, е ё ж з болезнью,И к л м н о-паузой, р с туберкулезомИли другой заразой – у ф х ц-циррозом.Ты ничего не бойся и повернись задом,Будет немного больно,Но ты-то о боли знаешь,Стихи твои, как занозы,Колет, но напеваешь,Может быть, лучше прозой?»(Может быть, лучше на хрен?)Я попросил их выйти,Скатертью путь-дорогуВыстелить потрудилсяИ дал в дорогу ягод.Клюквы куль и малины.Чтобы им кисло-сладко.(Небо такое ясноеПочему небо такое ясноеПочему каждый день гонитсяЗа стрелкой как стрелой пущеннойПрямиком в сердце каждого сущегоПочему ночь приходитА с ней бес сон ниц а)Вековели дубы, и бледнели дома,Строк осталось на полстакана,Вот ещё один день, один стих без тебя.Не дай бог завтра то же самое.
Ной жив
Собери. бери риски. рискованный,Скованный. ванной. НойОстаётся дома,Никто не посылает ни потопа, ни грома —Вольная каторга, где торга нет.
* * *
Ноя просят: «Не ной, Ной,Почему ты всегда такой?Мы готовы послушать,Ной!Расскажи, что не так с тобой?»На работе угрюм Ной,Ноя мучит бумажек рой,Ноя дрючит начальник злой,Ной считает, что жизнь отстой.После адской работы НойПриползает домой бухой,Видно был его план неплохой —Выпить водочки в пятницу.«Ну куда же наш пир-то ка ти ца, —Вот опять заливает Ной, —Ведь нет ничего такого за поворотом,Что унесёт весь мир наш водоворотом,Нет ничего несчастнее, чем счастьяЖадно просить себе и не знать, что это,Нет ничего ужаснее, чем забратьсяВыше всего того, на что сил хватилоИ звёзд падения ждать, но так не дождаться.Ночь для небес для самих же себя спасение,Сколько бы душ на них, и как бы они ни светили…»Снова по пьяни ноет,Видать, парится,Каждой бы кобылке,Да дать по парице!«В сон бы, а там море, что небу кратно,Волны качают солнце туда-обратно.Небо поёт стаккато и вяжет тучи,Кроет благим матом и море учит.Пена омоет лица из дароносицы»Ной по воде в небо стремглав уносится.Ной, ты за чем, стой,Все уже купили,Что же ты там забыл?Вроде ж не курили.Что ты опять несёшь?Волхвы, стаккато?Лучше бы ты подал мнеБыстрей стакан тот.«Я же здесь утону, распят горамиПтицы из сна придут и съедят глаза мои,