Суровая Проза, Трилогия(CИ)

Алекс, не дрогнув ни единым мускулом лица, внимательно и пристально всмотрелся - секунд на семь-восемь - в любопытные тёмно-зелёные девичьи глазищи, а потом, дождавшись, когда эти глаза смущённо вильнут в сторону, мысленно подытожил: - "Долго выдержала, однако. Молодец. Хвалю. Обычно они сдаются гораздо раньше. Дерзкие юные мартышки, имеется в виду, возомнившие чёрт знает что о своей девичьей красоте и полной неотразимости.... Эта? Совершенно ничего особенного, на первый взгляд. Чуть ниже среднего роста. Стройненькая, с ярко-выраженной талией. Но плечи и бёдра явно шире "модельного" показателя - "девяносто". Лет двадцати четырёх-пяти.... Что ещё? Фигурка - ладная, спортивная и плотная. Сразу видно, что в детские и юношеские годы серьёзно и вдумчиво занималась спортом. И, отнюдь, не художественной гимнастикой.... Чем же тогда? Греблей на байдарках и каноэ-каноэ-каноэ? Или же метанием легкоатлетического копья (или, допустим, диска), на дальние расстояния? Ну-ну.... Что ещё? Рыженькая такая. Вернее, медноволосая, с короткой и необременительной стрижкой-причёской. А лицо - сплошные милые веснушки. Хм.... Что-то такое ненавязчиво-прибалтийское присутствует в её внешнем облике. Латышское, я бы даже сказал. И.... и.... И однозначно знакомое-знакомое. Нет, не вспомнить.... Одета в неприметную штатскую одёжку, которая, впрочем, совсем и не скрывает всех её женских достоинств. Даже, наоборот... Кем она здесь трудится? Медсестрой? Или же поварихой? Интересное кино...".

– Эй, Петров, не увлекайся, - ткнул его локтем в бок приземлённый и грубый Подопригора.
– Вдруг, это он (она?), и есть - коварный и неуёмный суккуб? Генерал же предупреждал об опасности нешуточной. Так что, братишка, поберегись. Типа - от греха подальше...

– Иди ты, юморист доморощенный.

– Сам иди. В том смысле, что вместе пошли. В "ооновскую" палатку. Обживаться будем...

Глава третья

Тёмный и lobo desierto

Секретный воинский корпус ООН условно делился на две приблизительно равные части - на европейскую и африканскую. В европейскую - кроме россиян - входили австрийцы, венгры, поляки, французы и англичане. В африканскую - нигерийцы, сенегальцы, марокканцы и алжирские берберы. И как-то так получилось, что русские сошлись именно с берберами. Не то, чтобы "сошлись", но общались охотнее всего, видимо, почувствовав некое родство Душ и схожесть природных менталитетов. А генерал Фрэнк Смит, мужчина опытный и по-настоящему мудрый, возглавлявший "ооновцев", подметив данную национальную взаимную симпатию, начал назначать в патрули-караулы берберов совместно с россиянами.

Перед первым выходом на "дозорный" маршрут генерал Смит выдал перед строем патрульных такую речь:

– Не завидую я вам, ребятки. Врать не буду. Даже не уговаривайте. Здешняя знойная пустыня - не самое лучшее место на нашей древней и прекрасной планете. Далеко - не самое.... Днём температура окружающего воздуха вплотную поднимается до плюс пятидесяти пяти градусов по Цельсию. А ночью, уже непосредственно перед рассветом, держится на уровне восьми-девяти. Те ещё контрасты-перепады. Не забалуешь, мать его избалованную.... Я уже молчу о песчаных бурях, налетающих внезапно, и об ядовитых змеях-пауках-скорпионах, водящихся в здешних песчаных барханах и лощинах в неимоверных количествах.... Но вы, братцы, крепитесь. Крепитесь и служите. Такова наша доля солдатская - трудная и почётная одновременно...

Тёмному в напарники постоянно доставался Аль-Кашар - пожилой алжирец с тёмно-коричневой непроницаемой физиономией, испещрённой густой сетью глубоких и извилистых морщин. Аль-Кашар был местным жителем, родом из Чёрного ущелья, когда-то обитаемого. А за Леоном был закреплён молодой бербер по имени - "Аль-Салони".

Остальные же российские офицеры были направлены на другие важные и серьёзные объекты: одни - зачислены в "вертолётно-десантную" команду, другие - в сапёрный взвод, а Горыныча, и вовсе, назначили старшим инструктором по полномасштабному обучению молодых "ооновцев", не имевших боевого опыта.

– Это, понятное дело, из-за его страхолюдного шрама на лице. То бишь, на морде лица, - язвительно усмехнувшись, пояснил Виталий Палыч.

– Чтобы салабоны малолетние боялись (до дрожи в коленках и мочеиспускания несанкционированного), и, понятное дело, уважали.... А ты, Горюнов, на каких языках умеешь материться? Только на русском? Смешно. Непорядок. Загляни-ка вечером к нам на огонёк генеральский. Мы со стариной Фрэнком быстренько исправим это вопиющее упущение в твоём армейском образовании. Быстро и качественно исправим. По полной и расширенной программе. Надолго, бродяга, запомнишь. Гы-гы-гы...

Как правило, армейский фургон (американский аналог российского "Урала"), на раннем рассвете останавливался возле крутой излучины узенького безымянного ручья, пересыхавшего время от времени. Они неторопливо вылезали из-под пятнистого брезентового тента, тщательно проверяли походную амуницию, огнестрельное и холодное оружие, правильность настройки раций и, взвалив на плечи тяжеленные рюкзаки, выходили на запланированный маршрут. Белов и Аль-Кашар отправлялись - по широченной дуге - в одну сторону, а Леонов и Аль-Салони - в противоположную.

То есть, их патрули-караулы весь световой день настойчиво и целенаправленно обходили крутые и пологие склоны Чёрного ущелья, высматривая следы пребывания подлых ливийских диверсантов. Или же, наоборот, жутко-прогрессивных повстанцев, желающих взорвать - к нехорошей матери - какой-либо из нефтепроводов, принадлежавших богатенькому диктатору Каддафи.

Иногда следы обнаруживались, о чём тут же по рации сообщалось на базу. Тогда в воздух поднимались хищно-эстетичные "Ирокезы" и, изредка постреливая, начинали старательно кружить-барражировать над барханами, ущельями и лощинами...

А в обеденное время следующего дня, после ночёвки у походных костров, патрули встречались у приметной гранитной скалы и - уже совместно - возвращались к руслу безымянного ручья, где их поджидал знакомый пятнистый автофургон.

Ночёвки у походных костров? В самом сердце дикой Сахары? То ещё мероприятие, спора нет. Насквозь загадочное, экзотичное, романтичное и наполненное - до самых краёв - философскими беседами-разговорами. А иногда и знаковое, в чём Артём Белов убедился лично.

Это произошло во время их третьего совместного патрулирования.

Дневной обход вверенной местности ничего не дал. В том смысле, что ничего мало-мальски подозрительного обнаружено и замечено не было. И они - к закату солнца, сделав по дороге пять-шесть кратких привалов в тени тёмно-красных скал, - успешно дошагали до Шестого рыжего бархана, где и решили остановиться на ночлег, благо, что дров здесь было в достатке. Во-первых, бескрайняя полоса сухого колючего кустарника. А, во-вторых, обгоревшие останки длинных щитовых бараков.

– В этом месте, Тёмный, когда-то давно располагались наши армейские склады, - объяснил Аль-Кашар на причудливой смеси французского, английского и арабского языков.
– Прилетел большой-большой военный самолёт, сбросил пузатые чёрные бомбы, бараки сгорели. Дотла. Потом прилетел другой военный самолёт, ещё больше первого. Обрызгал всё вокруг очень ядовитой водой. Кусты, чертополох и верблюжьи колючки сразу же засохли. Все верблюды и козы сдохли. Берберы навсегда ушли из Чёрного ущелья. Навсегда.

– Самолёты были ливийские?
– уточнил Артём.
– Ну, те, которые сбрасывали "очень ядовитую воду"?

– Нет, французские, - нахмурился бербер.
– Давно это было. Не будем больше говорить про французские самолёты...

– Не будем, - покладисто согласился Артём, а про себя подумал: - "Похоже, что прав был мудрый Виталий Палыч. Грязное это дело - большая политика...".

Они разожгли небольшой, но уютный и жаркий костерок (ночью в пустыне достаточно холодно, особенно на рассвете), поужинали нехитрой, но калорийной снедью из "ооновского" сухого пайка и вволю напились ароматного походного чая.