Суровое наказание

– Эх, – сказал Чак. – Восстановить тело, да. Душа... другое дело. Так сказать, чуть выше моих возможностей.

– Ну и что ты предлагаешь, – сказал я, – превратить Пола в зомби и позволить ему, пошатываясь ходить, выкрикивая: «Мозги! Мозги!», в то время как он медленно, но неизбежно разлагается?

– Ну, не совсем так... Слушайте, я же новичок, – сказал Чак, почти отчаянно. – Мы все должны начинать с чего–то!

– Ты даже не знаешь, кто я, не так ли? – спросил я. – Меня зовут Джон Тейлор.

– О боже!

– Немного поздновато, чтобы призывать его, Чак. Ты бог креационизма... Это означает, что ты не веришь в эволюцию, не так ли?

– Да, но...

– Твоя вера начиналась как креационизм, но теперь стала теорией разумного замысла, верно?

– Да, но...

– Таким образом, ваш аргумент эволюционировал, и, стало быть, опроверг ваш собственный аргумент.

– О, черт! – воскликнул Чак, исчезая в облаке логики.

– Неплохо, – сказала сестра Жозефина. – Я бы просто засунула святую ручную гранату в его задницу и выдернула чеку. Еретики! Хуже, чем блохи на собаке. Его церковь тоже исчезла, и должна сказать, что нахожу груду щебня, которая заменила ее более эстетически приятной.

– Он вернется, – сказал я. – Или что-то вроде него. Если достаточно людей верит во что–то...

– Если миллион людей верят в дурацкие вещи, это по-прежнему дурацкие вещи, – решительно сказала сестра Жозефина. – Я уже действительно устала объяснять, что притча это просто притча.

Мы пошли дальше, вдоль по Улице Богов. Мимо церквей Теслы, Кроули и Клэптона, и какого-то странного серебристого строения, которое было построено в честь непонятной веры, зародившейся в небольшом городке Розвелла. Большеглазые, серые монстры кружились у входной двери, наблюдая за проходящими мимо людьми. Только эта церковь не пыталась привлечь прихожан; они просто похищали их прямо с Улицы. К счастью, они в основном выбирали туристов, так что остальным было плевать. Туристов всегда более чем достаточно на Улице Богов.

В данный момент большая их толпа собралась вокруг старомодного Пророка в грязных тряпках, с еще более грязной кожей, который развлекал толпу с должным профессионализмом.

– Деньги – источник всего зла! – вопил он, его темные глаза яростно сияли и смотрели требовательно. – Богатство отягчает душу! Так спасите себя от этого соблазна, отдайте все мне! Я силен; я способен вынести это! В общем, передавайте мне сюда все ваши кошельки, а то я поколочу ваши головы и плечи этим мертвым барсуком, который так удачно у меня с собой.

Туристы засуетились, отдавая все свои ценности Пророку, смеясь и болтая. Я взглянул на сестру Жозефину.

– Местный обыватель, – сказала она. – Он придает Улице колорита. Туристы обожают его. Они занимают очередь, чтобы их обобрали, а потом фотографируются с ним.

– Это место катится к чертям, – сказал я.

Это заняло время, но в итоге мы пришли к зданию Сестер Армии Спасения, небольшой скромной церквушке в недорогой части Улицы. Без неона, вывесок, просто здание со стеклянными окнами. Входная дверь охранялась парой очень крупных монахинь без очевидного оружия. Они напряглись, когда я подошел, но сестра Жозефина успокоила их несколькими тихими словами. Они обе печально посмотрели на тело Пола у меня на руках, когда я последовал за сестрой Жозефиной в церковь, и я слышал, как они забормотали молитвы за душу усопшего, прежде чем дверь плотно закрылась у меня за спиной. Еще несколько монахинь вышли вперед, и я скрепя сердце передал Пола под их опеку. Они унесли его в ярко освещенный интерьер церкви, тихо напевая гимн для покойного.

– Они присмотрят за ним, – сказала сестра Жозефина. – Полу нравилось быть среди нас, хотя он никогда и не был верующим. Он может находиться в нашей часовне отдыха, пока его семья решает, что приготовить на поминки.

– Милая у вас церквушка, – сказал я. Мне нужно было на что-то отвлечься. Юмор мог отчасти помочь. Я не знаю, почему смерть Пола так сильно тронула меня. Может быть, потому что он был единственным истинно невиновным в этом деле. – Мне нравится то, что вы сделали с этим местом. Свечи и свежие цветы и благовония. Я ожидал нечто с колючей проволокой и орудийными окопами.

– Это церковь, – строго сказала сестра Жозефина. – Хотя она функционирует скорее как женский монастырь, или место затворничества. Мы поклоняемся здесь, но наше истинное место в мире, сокрушая злодеев. Мы верим в помощь другим и делаем это хорошо. Мы возвращаемся сюда только чтобы отдохнуть и подкрепить нашу веру. Наше устойчивое убеждение поддерживает наше присутствие на Улице Богов, но мы прикладываем все усилия, чтобы привлечь новых прихожан. Мы здесь ради людей, которые нуждаются в нас.

– Вроде Мелиссы?

– Да. Вроде Мелиссы Гриффин.

– И Пола?

– Пол никогда не проявлял никакого интереса к нашей религии, и нашему делу. Не думаю, что он вообще во что-то верил, кроме Мелиссы. Но он был счастливой душой, яркой и красочной райской птицей в нашем сером и уединенном мире монастыря. Ему были всегда здесь рады, как Полу или Полли, и мне нравится думать, что он нашел покой в этих стенах. Было не так много мест, где его принимали таким, как он был, а не только в качестве внука Гриффина. Мы очистим и переоденем его тело, и отправим обратно в домой, как Пола, без следа Полли на нем. Она была его тайной. И миру не нужно этого знать.

– Я заберу его домой, когда он будет готов, – сказал я.

– Гриффин станет задавать вопросы.

– И я скажу ему то, что он должен знать, и не более.

– Вы, вероятно, один из немногих людей, которым это может сойти с рук, – сказала сестра Жозефина. – Но вы же понимаете, что он будет настаивать на именах тех, кто ответственен за смерть внука.

– Это легко, – сказал я. – Я ответственен. Пол погиб из-за меня.

Сестра Жозефина начала что-то говорить, но потом остановилась и покачала головой.

– Ты очень строг с собой, Джон.

– Кто-то же должен быть.

– Даже великий Джон Тейлор не может защитить всех.

– Я знаю, – сказал я. – Но, знание, не помогает.

Она повела меня через узкие коридоры церкви. Повсюду были цветы, пропитывающие воздух своим ароматом, смешанным с сандаловым деревом и воском и ладаном от медленного горения свечей. Все было так тихо и умиротворенно, ярко освещенные комнаты были наполнены реальным ощущением спокойствия, милосердия и благодати. Выходя в мир Сестры могли быть Воинами Господа, и непоколебимые в своих насильственных причинах, но здесь они были в безопасности в своей вере, хотя она и кажется противоречивой для посторонних. Сестра Жозефина отвела меня к себе в кабинет, простую комнату со стеллажами книг, одним витражом, и двумя удобными креслами по обе стороны от разожженного камина. Мы сели друг напротив друга, и я пристально посмотрел на нее.

– Пришло время для истины. Расскажите мне о Мелиссе Гриффин. Расскажите мне все.

– Это действительно очень просто, – сказала сестра Жозефина, устраиваясь поудобнее в кресле, сложив руки на коленях. – Какой протест и неповиновение остались у подростка, когда родители, бабушки и дедушки уже сделали все, нарушили все законы и совершили всякий грех, и это сошло им с рук? И даже заключили сделку с самим дьяволом? Что еще оставалось Мелиссе, чтобы продемонстрировать свою независимость, кроме как стать истово религиозной, принять духовный сан, и уйти в уединении в монастыре? Мелисса хотела стать монахиней. Вероятно, это начиналось как акт подросткового неповиновения, но чем больше она изучала религию и христианство в частности, из-за своего деда, тем больше понимала, что нашла свое истинное призвание. А так как Иеремия продал свою душу дьяволу, не удивительно, что Мелисса, в конечном счете, выбрала самую крайнюю, консервативную христианскую церковь, которую смогла найти. Нашу. Сестричество Армии Спасения. Она впервые вступила в контакт через Пола, потому что он делал все для нее. Он был единственным в семье, кто мог спокойно приходить и уходить, потому что его дед махнул уже рукой на него.