Суровые дни. Книга 1

Ночь была непроницаемо темной. Тучи, снова обложившие небо, опускались все ниже и ниже, грозя прорваться тяжелым холодным ливнем. Перман с тридцатью отважными джигитами стоял у входа в огромную пещеру на северной стороне кряжа, опоясывающего Геокдженгель. Вокруг пещеры тесно росли деревья, скрывая ее от самого проницательного глаза. Здесь и таились джигиты на протяжении целого дня.

Перман ждал вестника от Мяти-пальвана и нервничал. Ночь шла на убыль, и если скоро рассветет, может рухнуть весь тщательно разработанный план. Перман знал, что Мяти-пальван человек слова, и если до сих пор от него нет никакого сообщения, значит случилось что-то.

В темноте послышался шорох. Перман насторожился, шагнул вперед, положив руку на эфес сабли. Но он увидел двух своих джигитов.

— Никого нет, — негромко сказал один из них. — Мы далеко отсюда ходили.

Второй добавил:

— Собьются с пути да наскочат на кизылбашей — вот будет дело!

Перман задумался на мгновение и решительно хлопнул джигита по плечу.

— Иди, скажи парням, пусть готовятся! Ждать больше нечего, будем выступать, иначе опоздаем!

На последнем совещании в доме Махтумкули был выработан и принят такой план: пока Абдулмеджит-хан не выступил из Куммет-Хауза, надо напасть врасплох на Шатырбека и разгромить его. Для того, чтобы осуществить это, большинство хаджиговшанцев и присоединившихся к ним жителей окрестных сел отойдут от Серчешмы к Гургену, а Перман, отобрав тридцать наиболее храбрых джигитов, затаится в пещере. Как только кизылбаши, увидев, что туркмены ушли, оставят за спиной выход из ущелья в долину, Мяти-пальван со своими ударит на них до рассвета. К этому времени джигиты Пермана займут горный проход и не дадут Шатырбеку возможности отступить.

План обещал быть удачным, так как Шатырбек располагал не особенно большими силами. Однако удар следовало нанести согласованно и обязательно ночью. Что же помешало Мяти-пальвану прислать гонца с известием о готовности? Ведь от пещеры до горного прохода расстояние не малое и пройти его ночью не так-то легко, особенно если учесть, что на пути лежит лощина, сплошь заросшая кустарником.

Но Перман не зря считался не только отменным воином, но и прекрасным следопытом. Он и в товарищи себе отобрал парней с крепкими нервами и сильными ногами, умеющих бесшумно двигаться ночью и не принимающих грозно всхрапнувшего кабана за вражеское войско. Он шел вперед, словно была не ночь, а светлый день, — уверенно и быстро. Его вело безошибочное чутье охотника, и только дважды или трижды под ногой у него легко чавкнула трясина. А вокруг была такая тишина, что даже ушам больно, — а ведь за Перманом двигалось три десятка парней. Не слышно было жалобного посвиста козодоя, угомонились и шакалы, истошно голосившие с самого вечера.

Низина наконец кончилась, и Перман облегченно вздохнул, словно сбросил с плеча пять батманов [97] груза. Постоянное напряжение изматывало куда больше, чем самая тяжелая работа. Такое же состояние было, видимо, и у других джигитов, так как со всех сторон послышались облегченные вздохи.

Они остановились у подножья пологого холма. Сразу же за ним начинался старый арык, тянущийся до самого Гургена. От противоположного берега арыка и до горного прохода вела теперь короткая и легкая дорога.

97

Батман — 20 килограммов.

Прихватив с собой двоих джигитов, Перман полез на вершину холма и попытался разглядеть проход. Это ему, конечно, не удалось, зато он увидел два костра — кизылбаши бодрствовали, если не все, то по крайней мере часовые. Медлить было нельзя.

Разделив своих джигитов на три группы и еще раз объяснив каждой из них ее задачу, Перман со своей группой спустился в арык и двинулся по направлению к кострам. Дно арыка было усеяно камнями, и каждый неловкий шаг оступившегося товарища, каждый шорох заставлял Пермана вздрагивать в ожидании грозного оклика: «Кто там?».

Неподалеку от того места, где надо было вылезать наверх, Перман подумал и снял тельпек, зажав его в кулаке. Однако предосторожность не помогла. Внезапно над арыком возникла черная тень кизылбаша, напряженно вглядывающегося в темноту.

— Али, ту асти? [98]

Поняв, что прятаться нет смысла, Перман быстро шагнул вперед, ответив по-персидски:

— Бали! [99]

Кизылбаш еще пригляделся и вдруг с испуганным воплем пустился бежать. Не теряя времени, Перман и его товарищи кинулись к проходу. Среди кизылбашей поднялась паника, в отблесках костров замелькали мечущиеся фигуры.

98

«Это ты, Али?»

99

Бали — «да».

Бросив саблю в ножны, Перман сорвал с плеча ружье и выстрелил, метясь в одну из фигур. Джигиты, у которых ружей не было, подняли отчаянный крик:

— Эй, наступайте!

— Бейте кизылбашей!

— Ловите их, не пускайте!

Паника среди кизылбашей усилилась. Десятка два их побежали к проходу. Перман и его товарищи встретили их в сабли. Несколько кизылбашей упали зарубленные, остальные повернули назад. Их встретили саблями и выстрелами свои же, приняв за нападающих туркмен. В этот момент загремел грозный клич и две остальные группы хаджиговшанцев обрушились на окончательно ошалевшего от страха и неожиданности врага.

Наступил рассвет, а от Мяти-пальвана все еще не было никаких известий. Теперь уже не оставалось сомнения, что произошло что-то непредвиденное и страшное. «Боже мой, — с тоской думал Перман, — неужто Абдулмеджит-хан неожиданно обрушился на Хаджи-Говшан и растоптал беззащитное село копытами коней? Но и в таком случае джигитов должен был бы кто-то известить. Что же случилось? Может, вообще не осталось никого, кто мог бы взять на себя роль гонца?»

Он послал несколько человек привести коней, чтобы быстрее идти на соединение с Мяти-пальваном. Однако понимал, что сразу уехать не удастся, так как много кизылбашей попрятались среди кустарника и их необходимо было выловить, чтобы они не смогли сообщить своим о разгроме в ущелье.

Да, Перману крепко повезло, что среди войска Шатырбека не было сарбазов. Будь они — не помогли бы ни отвага, ни решительность кучки отчаянных джигитов, особенно в тот момент, когда всего десять парней закрывали горный проход до появления остальных двух групп, ударивших с разных сторон, чтобы сделать видимость большого числа нападающих.

Около пятидесяти пленных кизылбашей, понурившись, стояли в сторонке. Среди них находился и Тачбахш-хан. Он был босиком, в нижней одежде и круглой войлочной шапочке, которую надевал на ночь, боясь простудить голову. Однако и в таком жалком виде он стоял важно, выпятив грудь, и хорохорился.

Перман уже понял, что ему в руки попала важная птица, так как знал Тачбахш-хана в лицо. Но, сделав непроницаемое лицо, подошел к пленным и спросил:

— Кто старший?

Джума перевел его слова по-персидски.

— Я старший! — немедленно отозвался Тачбахш-хан и решительно выступил вперед, хотя колени его подрагивали.

— Как зовут?

— Тачбахш-хан… Слыхали, может?

— Слыхал.

— Я и подумал, что наверняка слыхали! — заторопился обрадованный Тачбахш-хан, как будто признание Пермана сразу изменило положение. — Меня и в столице все знают! Я был дружен с самим шахом Агамамедом!

— А вы, случайно, не из потомков шаха-скопца? — издевательски спросил Перман.

Маленький хан нахмурился, строго сказал:

— Хороший джигит не болтает лишнего о шахе вселенной!

— Почему же не поболтать? — спросил Перман и указал плетью на пленных. — Видишь этих бедняг? Кто их привел сюда? Зачем вы пришли на нашу землю? Что вы от нас хотите, а?

Тачбахш-хан смешался и только пожевал губами вместо ответа.

— Я вас спрашиваю! — рявкнул Перман, надвигаясь на вздрогнувшего хана всей своей громадой. — Отвечайте, когда у вас требуют ответа!