Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
А гренадеры, отдыхая, переговаривались:
– А нам что осмотреть?
– Подметки…
– До чего насклизли – идти нельзя!
– Тебя бы, Павлуша, подковать, как того вола, восемью подковами, ты бы легше пошел!
– А что, думаешь, худо было бы?
И вот колонна тронулась дальше.
Обогнули отвесную скалу, которая тянулась вверх, как стена. Сквозь кусты можжевельника внизу глянулась пропасть, а дальше шла такая немыслимо крутая тропинка, что Михаилу Илларионовичу стало не по себе.
Извилистая тропинка вся была завалена камнями. Она лепилась
– Справа по двое! – обернулся Кутузов.
«А как же тут пройдут двенадцатифунтовые гаубицы?» – подумал он.
Колонна стала спускаться. Из-под ног гренадер сыпались камни и с глухим шумом падали в пропасть.
Кутузов невольно оглядывался: а его гренадеры все целы?
Тропинка все суживалась, а иногда и вовсе пропадала. Крепконогий маленький горский конь Михаила Илларионовича шел твердым шагом, не останавливаясь. Кутузов бросил поводья: он чувствовал, что конь лучше его знает, как идти по такой немыслимой дороге.
«Хорошо, что сухо. А если бы дождь? Тогда тут не пройти!»
Пробирались по краю скалы. Внизу – страшно взглянуть – чернела пропасть. Кони здесь чуть шли, цепляя нога за ногу; иногда садились на крупы. Одно малейшее неосторожное движение, и конь с всадником неминуемо летели бы в бездну.
Ахмет громко понукал своего коня, свистел, подбадривая его. Конь неохотно шел впереди. Голос Ахмета звучно отдавался в молчании гор.
«Уж не подает ли он знаки своим сородичам?» – подумалось Кутузову.
Колонна двигалась очень медленно. Трехфунтовые гаубицы еще кое-как прошли, а двенадцатифунтовые, «новой пропорции», пришлось тащить солдатам на канатах.
Солнце уже поднялось, когда вышли опять на более сносную, широкую дорогу.
И вот тут солдаты увидали – казалось, до них рукой подать – величественные горы: справа широко раскинул свою плосковерхую палатку четырехугольный Чатырдаг, опоясанный облаками. А слева – подымала красноватые голые изломы громадная Демерджи. Демерджи была похожа на женщину, закутанную в чадру, которая сидит высоко, над самой бездной.
Кутузов невольно залюбовался этим великолепием, но Ахмет уже указывал ему на другое.
– Тырда-тарла! – говорил он, показывая пальцем. – Земляной вал. Турки!
Верстах в полутора было расположено передовое турецкое укрепление. Турки насыпали вал и укрепили его камнями.
Они ждали русских.
Место для обороны было выбрано удачное: с двух сторон шли крутые каменные стремнины. Обойти врага не представлялось никакой возможности. Сзади за укреплением виднелись невдалеке плоские крыши татарского селения.
– Какая это деревня? – спросил у Ахмета Кутузов.
– Шумы.
– До моря далеко?
– Недалеко.
Кутузов слез с коня. Ноги от напряжения дрожали.
Гренадеры становились в каре.
Русская пехота и пушки выходили на дорогу.
IV
Над Чатырдагом, высоко в небе, парили орлы: их потревожили выстрелы. Уже два часа в горах, не умолкая, гремели громы. Русские гаубицы били по турецким укреплениям
у деревни Шумы. Турки отвечали.К грохоту орудий присоединялась частая ружейная трескотня. Обойти турок было нельзя. Приходилось атаковать сильно укрепившегося врага в лоб.
Сидя за надежным каменным укреплением, турки яростно защищались. Русская пехота медленно продвигалась вперед. Уже были убитые и раненые. К генерал-поручику Мусину-Пушкину, стоявшему со своим адъютантом за грудой камней, подошел командир московцев, коренастый подполковник Кутузов:
– Ваше превосходительство, надо ударить в штыки. Время идет, а толку никакого. Наши ядра мало вредят басурманам. В этой перестрелке мы потеряем больше, чем в штыковой атаке!
– Пожалуй, вы правы, – согласился Мусин-Пушкин. – Но басурман ведь втрое больше, чем нас!
– Ничего. Не устоят. Позвольте лишь начать. Мои гренадеры ближе всех к туркам. Я ударю первый, а вы поддержите!
– Ваши гренадеры действительно дерутся, как старые солдаты. Ну что ж, давайте. С Богом! – согласился Мусин-Пушкин.
Кутузов спокойно вернулся под свинцовым дождем турецких пуль к своему батальону.
Несколько минут у московцев шли приготовления. А потом они вдруг с распущенным знаменем и барабанным боем кинулись на турецкий ретраншемент. В первый момент турки, не ожидавшие такого смелого приступа, опешили. Но московцы еще не успели добежать до турецкого укрепления, как турки опомнились и засыпали их пулями. Гренадеры приостановились было на полдороге, и кое-кто из них стал укрываться за камнями.
Тогда подполковник Кутузов выбежал вперед и с криком: «За мной, ребята!» – бросился к турецкому редуту.
Гренадеры подхватили «ура!» и в один миг достигли турецкого вала. Вслед за ними ударило в штыки и правое крыло. На валу в числе первых показалась крепкая фигура подполковника Кутузова.
И тут турецкая пуля сразила храброго командира московцев – Кутузов упал. Но дело было сделано: янычары дрогнули и побежали к Алуште, где белели паруса их фрегатов и ждали семь больших батарей.
…Подполковник Кутузов лежал в тени, у фонтана Сунгусу. Вся его голова была забинтована.
Генерал-поручик Мусин-Пушкин со своими старшими офицерами и капитаном московцев Завалишиным стояли поодаль у кипариса и тихо переговаривались. Генерал расспрашивал лекаря, который все время находился при раненом, а теперь пришел доложить генералу о состоянии здоровья подполковника Кутузова:
– Ну как?
– Пуля угодила между глазом и виском. Прошла через всю голову…
– Жив останется?
– Не могу знать, ваше превосходительство. На все воля Божья.
– Глаза целы?
– Левой смотрит как надо быть, а правый запух.
– Жалко, если повредится. Глаза у Михайлы Илларионовича такие зоркие, – пожалел капитан Завалишин, – давеча орла увидал раньше всех. Никто не мог приметить, а он показывает: вон – орел над горами!
– А теперь что – спит?
– Находится в забытьи, ваше превосходительство.
– Хорошо, что турецкая пуля, а не татарская баларма, – сказал секунд-майор Шипилов.