Суворов и Кутузов (сборник)

Яркие конские чепраки, золотая и серебряная сбруя, разноцветные мундиры военных и ливреи лакеев создавали живую картину.

Жители Перы и Галаты, привлеченные заунывной турецкой музыкой и треском барабанов, высыпали из домов посмотреть на торжественное шествие. Процессия дошла до пристани. Там ждала целая стая лодок.

Кутузова посадили в парадный, убранный коврами, четырнадцативесельный каик, а свита разместилась в семидесяти шести простых каиках. Флотилия при пушечном залпе с кораблей быстро пересекла Золотой Рог.

На стамбульском берегу ожидали сто двадцать оседланных лошадей для свиты и роскошно убранный арабский жеребец для посла.

Русское посольство направилось к великому визирю, который всегда принимал послов в специальном доме. Кутузов обменялся с визирем приветствиями и вручил ему грамоту царицы, а великий визирь подал русскому послу подарок султана – дорогую соболью шубу. С шубой Михаил Илларионович поступил так, что вполне удовлетворил глупое честолюбие турок. Он сидя надел в рукава шубу, а потом поднялся, чтобы оправить ее длинные полы. Он как будто бы и не вставал, но в то же время встал…

Великий визирь угощал русское посольство восточными сластями, турецким кофе и шербетом.

Кутузов предупредил всех своих, чтобы они не вздумали пить розовую воду, подававшуюся для полоскания рта. Гостей обкурили благовониями. Это был знак: визит окончен.

– Ну, слава Богу, одна скучная церемония уже позади! – с облегчением вздохнул Кутузов, вернувшись в посольский дом.

VII

Через день состоялся прием у султана.

Начало происходило так же, как при визите к великому визирю: утром за Кутузовым приехал со всей парадно убранной многочисленной свитой мекмандарь. Кутузова в султанском портшезе принесли к пристани, потом доставили на каике в Константинополь, и он поехал на прекрасном вороном арабском скакуне в сераль.

За ним следовал первый секретарь посольства с грамотой царицы в руках.

У стены сераля все иноземные послы должны были ожидать, пока в высокие резные ворота не проедет великий визирь, но русскому послу не пришлось ждать ни минуты: Юсуф-ага на белом коне нарочно подъехал в одно время с Кутузовым к первым воротам. У вторых ворот Кутузов слез. Здесь его ждал драгоман Порты – грек Мурузи.

Посла торжественно повели в диван. [141] Перед Кутузовым шел, косолапо ступая носками внутрь, как принято ходить у турок, седой чауш-баши [142] и стучал о мостовую серебряной тростью.

141

Диван – правительственный совет турецкого султана.

142

Чауш-баши – главный церемониймейстер.

В диван Кутузов снова вошел одновременно с великим визирем – из двух разных дверей. Они обменялись приветствиями и сели друг против друга. Великий визирь отправил к султану рейс-эфенди [143] с письменным запросом: примет ли султан русского посла?

Михаил Илларионович сидел и невольно вспоминал, что рассказывал ему Пизани об этой смешной церемонии.

По обычаю, у рейс-эфенди с султаном в это время происходит такой разговор. Рейс-эфенди является к султану с письмом визиря и говорит: «Тень пророка на земле, гяур молит тебя о милости: он голоден, как собака». – «Накормить его!» – «Средоточие разума, гяур страдает от жажды, как ишак». – «Напоить его!» – «Прибежище справедливости, гяур замерзает от стужи, как муха». – «Одеть его!»

143

Рейс-эфенди – министр иностранных дел.

Что бы они там ни говорили, а рейс-эфенди вернулся с султанским фирманом, разрешающим принять русского посла.

И тотчас же поставили столы.

Кутузов обедал только с великим визирем. Остальные – за другими столами. Во время обеда царскую грамоту держали в руках попеременно дворяне посольства.

После парадного обеда двинулись в сераль.

На полдороге посол должен был облачиться в шубу. Для этого ставилась простая скамья, которую турки насмешливо прозвали «скамья поварят». Но, подойдя к скамье, Михаил Илларионович увидал, что рядом с ней стоит табурет, покрытый богатой золотой парчой. Хитрый Мурузи со сладенькой улыбочкой сказал его высокопревосходительству, что этот табурет поставлен по приказу самого султана из особого уважения к Кутузову.

На русского посла надели соболью, крытую золотой парчой шубу, на советника, маршала, секретаря посольства и полковника Барония – горностаевые. Остальным чинам посольства дали парчовые кафтаны.

Турки надевали на послов и свиту шубы с длинными рукавами и, вводя к султану, держали послов под руки, чтобы гяуры не смогли напасть на султана. Сопровождавшие русских капиджи-баши не поддерживали никого под руки, а только шли, чуть дотрагиваясь до их рукавов.

В дверях аудиенц-залы бостанджи [144] держали в руках великолепные дары царицы султану. Сияло золото и бриллианты.

144

Бостанджи – солдаты дворцовой охраны.

Кутузов вошел вслед за драгоманом Порты в большую залу. Она была вся увешана дорогими малиновыми, шитыми золотом коврами. В центре ее у стены стоял великолепный, весь усыпанный драгоценными камнями трон. На нем сидел плотный человек с длинной черной бородой и живыми карими глазами. Он выделялся среди своих разряженных сановников не только простотой одежды, но и умным лицом.

Кутузов поклонился Селиму III и, встав на свое место, начал говорить.

Султан внимательно слушал его, кивая головой.

Когда русский посол окончил, Селим III что-то громко сказал великому визирю.

Драгоман перевел его краткое ответное слово.

Кутузов выслушал, поклонился и вышел из залы.

Так делал князь Репнин, так повторили и в этот раз.

Аудиенция была окончена.

Кутузов остался доволен приемом: Селим III принял его с таким почетом, с каким не принимал ни одного иноземного посла.

Султан не позволил русскому послу ждать перед сералем великого визиря, он не посадил Кутузова на унизительную «скамью поварят».

Вот-то надуются сэр Энсли и его приспешники!

В этот же вечер Михаил Илларионович написал письмо домой, в котором так изобразил свой визит к султану:

«На аудиенции велел делать мне учтивости, каких ни один посол не видел.

Дворец его, двор его, наряд придворных, строение и убранство покоев мудрено, странно, церемонии иногда смешны, но все велико, огромно, пышно и почетно. Это трагедия Шакесперова, поэма Мильтона или Одиссея Гомерова.

А вот какое впечатление сделало мне, как я вступил в аудиенц-залу: комната немножко темная, трон, при первом взгляде, оценишь миллиона в три; на троне сидит прекрасный человек, лучше всего его двора, одет в сукне, просто, но на чалме огромный солитер с пером и на шубе петлицы бриллиантовые. Обратился несколько ко мне, сделал поклон глазами и показал, кажется, все, что он мне приказывал комплиментов прежде: или я худой физиономист, или он добрый и умный человек. Во время речи моей слушал он со вниманием, часто наклонял голову и, где в конце речи адресуется ему комплимент от меня собственно, наклонился с таким видом, что, кажется, сказал: «Мне очень это приятно, я тебя очень полюбил; мне очень жаль, что не могу с тобой говорить». Вот в каком виде мне представился султан».

VIII

Прием, оказанный Селимом III русскому послу, произвел большое волнение среди европейских дипломатов Стамбула.

Но вскоре после него произошло событие, совершенно неслыханное в летописях константинопольских посольств: к Кутузову прибыл от султанши-матери Михр-и-Шах валиде кефая колфосы [145] с переводчиком.

Султанша велела справиться о здоровье полномочного посла и прислала ему подарки: три шали, и три платка, и отрезы турецкой и ост-индийской парчи, и непременную кофейную чашечку, украшенную дорогими камнями.

145

Валиде кефая колфосы – помощник дворецкого султанши-матери.