Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
Александр назначил Кутузова на новый пост – генерал-губернатором в Киев.
Это снова была плохо замаскированная опала.
Глава десятая
Рущукская виктория
I
В Киеве Кутузова ждала полная своих каждодневных хлопот и забот мирная жизнь большого города, ждали скучные гражданские дела.
Михаилу Илларионовичу пришлось заниматься борьбой с воровством – очень уж много оказалось в Киеве взломов и краж; уличным освещением – в других губернских городах употребляли для фонарей масло, здесь почему-то ставили свечи,
Были и свои, личные заботы о деньгах, о том, что бы такое продать из горошкинских запасов, как бы вывернуться и послать в Петербург Кате хотя бы тысчонку рублей. Она жила, как и раньше, не по средствам: устраивала у себя приемы, легко тратила деньги и еще легче подписывала векселя. И долги росли год от году.
Среди этих нудных своих и чужих мелких дел, неизбежной бумажной переписки, от которой болели слабые глаза, среди генерал-губернаторских приемов и визитов Михаил Илларионович все-таки не забывал о более высоком. Привычным, опытным глазом старого дипломата он внимательно следил за тем, что происходит в Европе.
Русской армии вновь предстояла работа: на западной границе опять вспыхнула война с Наполеоном.
Прусский король все время пытался усидеть между двумя стульями: заключил союз с Александром против Наполеона, а с Наполеоном – против Александра. Но в конце концов не избежал войны с Францией.
Наполеон в одну неделю разгромил прусскую армию и занял Берлин. Королевская семья бежала в Кенигсберг.
Наполеон поселился в королевском дворце в Берлине и ежедневно принимал ключи от позорно, без боя, сдававшихся прусских крепостей.
Александр I вспомнил синие прекрасные глаза королевы Луизы, их платонические беседы наедине – на большее он был не способен, свои клятвы в дружбе королю и решил прийти на помощь Пруссии, хотя России следовало бы думать не о благополучии Пруссии, а о защите и целости своих границ. Это не только понимал, но об этом даже беспокоился умный поляк Адам Чарторыйский, когда предостерегал Александра: «Доверяясь Пруссии и слепо подчиняясь ее внушениям, Россия готовит себе неминуемую гибель».
Но «кроткого упрямца» было невозможно переубедить. Он написал прусскому королю: «Будучи вдвойне связан с Вашим величеством в качестве союзника и узами нежнейшей дружбы, для меня нет ни жертв, ни усилий, которых я не совершил бы, чтобы доказать Вам всю мою преданность дорогим обязанностям, налагаемым на меня этими двумя наименованиями».
Александру было легко жертвовать русскими людьми – он к ним не питал таких нежных чувств, как к пленительной королеве Луизе!
Началась новая война против «общего врага тишины в Европе» Наполеона.
Встал вопрос о главнокомандующем армии.
Сам Александр I на этот раз благоразумно не выражал желания руководить войсками лично.
Сановные доморощенные полководцы, никогда не нюхавшие пороху, и придворные дамы, обожавшие своего «ангела» Александра I и тоже принимавшие деятельное участие в выборе командующего, не хотели и слышать о Михаиле Илларионовиче Кутузове. По их мнению, Кутузов нарочно дал возможность этим мальчишкам, генерал-адъютантам царя, проиграть Аустерлицкое сражение, чтоб оконфузить Александра I.
– Вот нет Суворова! – жалели все. – Он бы!..
И тут все вдруг вспомнили о фельдмаршале Михаиле Федотовиче Каменском. Каменский всю жизнь старался быть таким оригинальным, как великий Суворов, но только старался, а не был им.
Каменский жил на покое у себя в орловском поместье. Ему было около семидесяти лет.Но ведь и Суворову было не меньше, когда он отправился в Итало-Швейцарский поход!
Александр I назначил Михаила Федотовича Каменского главнокомандующим русской армией, предназначенной действовать против Наполеона…
Встреченный в Петербурге как спаситель отечества, Каменский еще бодрился. Восторженный прием во дворце временно придал старому фельдмаршалу силы. Но, отправившись к армии, он понял все-таки, что взялся не за свое дело, и стал слать царю с курьерами такие письма:
«Я лишился почти последнего зрения: ни одного города на карте сам отыскать не могу… Боль в глазах и голове; не способен я долго верхом ездить, пожалуйте мне, если можно, наставника, друга верного, сына отечества, чтобы сдать ему команду и жить при нем в армии. Истинно чувствую себя не способным к командованию столь обширным войском».
И в молодости отличавшийся странностями, Каменский повел себя в действующей армии так, что его вполне можно было счесть сумасшедшим.
Мало доверяя собственным силам и вовсе не доверяя никому другому вообще, он в неделю запутал в армии все до невероятия. Каменский сам лично писал маршруты, сам отправлял курьеров, ездил от одной дивизии к другой, отдавал противоречивые приказания и кончил тем, что бросил армию и самовольно уехал в Россию, написав с дороги в свое оправдание царю:
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, которому был избран… таковых, как я, в России тысячи».
Генерал Беннигсен, оставшийся вместо него, принял бой под Пултуском, и русские войска неожиданно для генерала Беннигсена одержали победу.
Пришлось опять думать о главнокомандующем.
Александр всегда относился презрительно к русским генералам. По его мнению, в России вообще не существовало никого, кто мог бы возглавить армию, кроме него самого, конечно.
«Где у нас тот человек, пользующийся общим доверием, который объединил бы военные дарования с необходимою строгостью в деле командования?» – писал он своему любимцу, дежурному генералу армии Петру Толстому.
Когда Александр пытался наметить кандидатуру на этот ответственный пост, ему приходили на ум разные малопопулярные и столь же малодаровитые, но нерусские по происхождению генералы вроде Кнорринга, Мейендорфа или Сухтелена.
В конце концов Александр остановился на ганноверском ландскнехте бароне Беннигсене, который командовал под Пултуском. Беннигсен был больше других «тот человек», о котором думал Александр. «Необходимая строгость» у него присутствовала. Александр не забывал ее: в ночь на 11 марта Беннигсен один оказался в Михайловском замке на высоте положения.
Война с Наполеоном продолжалась девять месяцев. Русские еще раз одержали победу при Прейсиш-Эйлау, но потерпели поражение под Фридландом.
После Фридланда Александр, долго не раздумывая, покинул свою союзницу Пруссию и подписал перемирие с Наполеоном. Он давно ждал такого же вероломства со стороны Пруссии, а на деле сам первый встал на такой скользкий путь.
Для чувствительной Луизы Прусской это было двойным страшным ударом: с одной стороны – измена возлюбленного, с другой – предательство союзника. Подавленная случившимся, Луиза так писала своей подруге об Александре: