Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
Вся Дунайская армия, все генералы – друзья, как Сабанеев, Марков, Булатов, и недруги – Ланжерон, Засс – все были поражены и возмущены. И солдаты и офицеры – все единодушно считали, что за уничтожение лучшей турецкой армии Кутузову полагался фельдмаршальский жезл. В глубине души и сам Кутузов ждал этого. Теперь же, когда в часы ночной бессонницы он думал обо всем, он невольно вспоминал печальный пример своего учителя – Александра Васильевича Суворова. Того здесь же оскорбили, дав за славную рымникскую победу не фельдмаршальский жезл, как полагалось бы, а ничего не стоящий этот самый графский титул.
Затем уже хотелось к своим, домой. Надоело
Михаил Илларионович так и написал из Бухареста любимой дочери Лизе:
«Ты не можешь представить себе, дорогой друг, как я начинаю скучать вдали от вас, без дорогих мне людей, которые единственно привязывают меня к жизни. Чем дольше я живу, тем больше вижу, что слава – это только дым. Я всегда был философом, но теперь стал им в высшей степени. Говорят, что каждому возрасту свойственна своя страсть. Моя в настоящее время – это страстная любовь к моим близким, в то время как общество женщин, которого я ищу, – только развлечение. Мне смешно на самого себя, когда я размышляю о том, как я расцениваю и свое положение, и власть, и те почести, которыми я окружен. Я всегда вспоминаю Катеньку, сравнившую меня с Агамемноном: а был ли Агамемнон счастлив? Моя беседа с тобой не весела, как видишь, но я заговорил в таком тоне оттого, что уже восемь месяцев не видел никого из своих».
А турки и в Бухаресте не стали торопиться с подписанием мира.
Не только французы, но и австрийцы и англичане – каждый в своих интересах – прилагали усилия к тому, чтобы Турция не заключила мира. Султан не знал истинного положения вещей.
В Константинополе не хотели верить, что их армия разбита. Знали, что турецкие силы окружены, но не представляли себе ужасного состояния окруженных. Великий визирь был на свободе, у Виддина и Рущука оставались какие-то войска, – значит, как будто бы не все еще потеряно. Непосредственной угрозы Константинополю не существовало: война велась где-то за Балканами, за тридевять земель.
Сам факт окружения турецкой армии произвел на членов дивана страшное впечатление, но, вероятно, больше потому, что среди окруженных оказалось много военной знати: трехбунчужный паша Чапан-оглы, четыре двухбунчужных, три татарских султана, агалал-аги, командиры янычар.
Медлительность турок и затяжка ими мирных переговоров стоили Кутузову много крови.
В Петербурге тоже понимали немногим больше, чем в Константинополе, положение вещей на дунайском театре. Александр I наивно полагал, что раз турецкая армия окружена, то турки обязаны мириться.
Когда Ланжерон замещал заболевшего генерала Каменского, Александр I советовал ему таким путем добиться мира с турками: «Вы должны иметь целью быстрым движением распространить ужас за Балканы».
Ланжерон резонно ответил на это: чтобы устрашить Константинополь, нужно пробиться по крайней мере хотя бы к Адрианополю.
Предлагать-то было куда легче, чем выполнять.
Угроза с запада становилась с каждым днем все явственнее и ближе: обозы Наполеона уже перешли Рейн.
По письмам родных и петербургских приятелей, по рассказам приезжавших из столицы Михаил Илларионович знал, что в Петербурге очень недовольны медлительностью ведения переговоров. Всю вину, конечно, возлагали на Кутузова.
В Зимнем дворце, в придворных гостиных и салонах казалось: так легко заставить битых турок мириться. Не знали, сколько тонких,
остроумных ходов нужно было сделать, чтобы добиться поставленной цели.В Константинополе ведь не все стояли за мир. Многолетнее следование французской политике сказывалось очень сильно, и переломить это влияние было не так-то просто.
Кутузов как будто бы отдыхал в Бухаресте. Он позволял себе даже немного развлечься: бывал в театре, на балах и приемах.
Главнокомандующий не чуждался женского общества. Дамы знали и ценили его как галантного и остроумного собеседника. Михаил Илларионович мог поговорить не только о маркитантах, турецких ортах или набрюшниках для солдат, но и о многом ином.
Кутузов тщательно следил за переговорами и почти ежедневно совещался с Италинским и Сабанеевым.
А время летело.
В ожидании мира незаметно – день за днем – промелькнула зима…
Переговоры продолжались уже пятый месяц.
9 апреля 1812 года Александр I выехал в Вильну, где была расположена главная квартира первой Западной армии под командой военного министра Барклая-де-Толли.
А недели через две до Михаила Илларионовича дошли слухи: царь недоволен Кутузовым. («А когда же он был мною доволен?») Александр I решил отправить в Бухарест адмирала Чичагова, считая, что адмирал скорее заключит мир.
Услыхав о Чичагове, Михаил Илларионович улыбнулся: «Нашел дипломата!»
Чичагов был вспыльчив, невыдержан и крут.
Но приходилось нажать на турок, а то, чего доброго, все плоды боевых и дипломатических успехов целого года пожнет этот напыщенный адмирал.
5 мая были подписаны предварительные мирные условия.
А утром 6 мая перед особняком, в котором жил главнокомандующий, остановилась изрядно забрызганная весенней грязью карета. Из нее вышел, самодовольно поджимая губы, адмирал Павел Васильевич Чичагов.
«Оскудела русская армия – генералов уже не хватает!» – иронически подумал Михаил Илларионович, тяжело идучи навстречу гостю, который с портфелем в руке стремительно входил в кабинет главнокомандующего Дунайской армией.
Поздоровавшись с Кутузовым, он сразу же спросил:
– Как дела, Михаил Илларионович? («Вид и тон начальнический, а ведь мальчишка: сорок пять лет!»)
– Слава богу, Павел Васильевич.
– Император очень недоволен вашей мягкостью с турками… («Вот тебе бы поучиться выдержке и такту хотя бы у Ахмед-паши!») Недоволен вашими военными действиями, и вам уготовлено иное поприще. – Чичагов стал открывать ключиком запертый на замок портфель. – А мне уж придется заняться мирным договором!
– Простите, Павел Васильевич, но мир уже заключен, – спокойно сказал Кутузов.
Пальцы Чичагова застыли в раскрытом портфеле.
– Когда?
– Вчера.
Чичагов наморщил лоб, раздумывая. Потом стал рыться в портфеле и извлек оттуда плотный лист бумаги:
– Вот высочайший рескрипт.
Кутузов взял лист и прочел:
«Михаил Ларионович!
Заключение мира с Оттоманскою Портою прерывает действия Молдавской армии; нахожу приличным, чтобы Вы прибыли в Петербург, где ожидают вас награждения за все знаменитые заслуги, кои Вы оказали мне и отечеству. Армию, Вам вверенную, сдайте адмиралу Чичагову. Пребываю Вам навсегда благосклонным.