Суворов и Кутузов (сборник)

За столом сидели: мрачный, надменный Аракчеев, сухощавый, спокойный Лопухин, добродушный Вязмитинов и двое молчаливых – себе на уме – красавец Кочубей и безобразный лицом Балашов.

Комитет выслушал рапорты командующих армиями и разные письма к государю и Аракчееву: Багратиона, его начальника штаба генерала Сен-При, Ермолова и других. Письма из армии говорили все о том же: о необходимости единого командования.

Их читал монотонным, дьячковским голосом Аракчеев. После этого обсудили, каким требованиям должен отвечать избранник, и решили, что он обязан иметь «известные опыты в военном искусстве, отличные таланты, доверие общее и старшинство».

– Ну что ж, господа, а теперь прошу называть кандидатов, – сказал председатель комитета Салтыков.

Аракчеев тяжело думал, насупив брови. Лопухин, сложив пополам лист бумаги, обмахивался им, как веером, и думал только о том, что не худо бы открыть окно. Вязмитинов выражал полную готовность поддержать достойнейшего. Кочубей загадочно улыбался, легонько постукивая пальцами по столу. Балашов сосредоточенно рисовал на бумаге карандашом какие-то узоры.

– Ну кого же? Петра Ивановича Багратиона? – спросил Салтыков.

– Да, да, Багратиона! – встрепенулся Аракчеев.

– А не лучше ли Беннигсена? – осторожно предложил Вязмитинов.

– Он же не русский.

– Ах да! – махнул досадливо рукой Вязмитинов. – Я и забыл!

– Ивана Васильевича Гудовича, – сказал Лопухин. Он остался в душе москвичом, хотя жил в Петербурге, и потому вспомнил своего старого московского главнокомандующего.

– Да ведь Гудович мне ровесник. Он стар, – ответил Салтыков. – А как все-таки насчет Багратиона?

– Багратион слишком горяч! – возразил Кочубей.

– А кого же вы предлагаете, Виктор Павлович?

– Я предложил бы Алексея Петровича Тормасова.

– Молод еще. И опытом и доверием, – отрезал Аракчеев.

Все затихли, думая.

– А если Палена? – прервал молчание Вязмитинов.

– Так ведь, что он, что Барклай – оба лифляндцы. Эх, Каменский зря умер! Александр Дмитриевич, а вы что же молчите, сударь мой? – обратился к Балашову Салтыков.

– Я давно надумал, Николай Иванович, да жду, не назовет ли кто его.

– Кого это?

– Михайлу Ларионовича Кутузова, – ответил Балашов.

– Кутузова? – чуть ли не с ужасом переспросил удивленный Аракчеев. Он хорошо помнил, что император не жалует Кутузова.

– Да, Кутузова!

– О Михайле Ларионовиче мы все позабыли, – улыбнулся Кочубей. – Что ж, Кутузов – хорошо! Он человек достойный!

– Да, да, достойный! – поддержал Лопухин.

– Его императорское величество не будет доволен, – буркнул Аракчеев, кашляя в кулак.

– Погодите, Алексей Андреевич, однако же государь утвердил Михайлу Ларионовича начальником ополчения! – вспомнил Вязмитинов.

– То ополчение, а то вся армия! – развел руками Аракчеев.

– Недавно пожаловал титул князя.

– И назначил членом Государственного совета, – прибавил Салтыков.

– Кутузову много лет, он стар, – уже не так твердо, но все еще пытался возражать Аракчеев.

– Нет, ему годов еще не много. Погодите-ка… – задумался Салтыков.

– Михайло Ларионович родился в сорок пятом, следовательно, ему шестьдесят шесть, – подсказал Кочубей.

– Да, человек в самом соку, – подтвердил Салтыков. – Шестьдесят шесть для главнокомандующего – это пустяки!

Сорокачетырехлетний Кочубей невольно улыбнулся.

– Вот кто будет наверняка недоволен нашим выбором, так это Наполеон, – сказал Балашов. – Он не может простить Кутузову его победы над турками у Рущука.

– Ну, значит, так и решили, господа? Избираем главнокомандующим всеми нашими армиями Михайлу Ларионовича Кутузова? – спросил Салтыков, обводя всех глазами.

– Избираем! Избираем! – поддержали Вязмитинов, Лопухин и Кочубей.

– Кутузова знают и войско и народ! Обе столицы выбрали его командующим ополчением, – прибавил Балашов, глядя на Аракчеева.

– А вы как, Алексей Андреевич? – обратился Салтыков к Аракчееву.

– Ну что ж, выберем Кутузова, – нехотя уступил Аракчеев.

Все облегченно вздохнули.

Русские вооруженные силы наконец-то получили единого командующего.

IV

На следующий день весь Петербург только и говорил о решении комитета избрать Михаила Илларионовича Кутузова главнокомандующим.

Все знали, что имя Кутузова было названо последним, что один Балашов осмелился сказать то, о чем говорила вся страна: только Кутузов может спасти Россию! Знали и нисколько не удивлялись тому, что «без лести преданный» Аракчеев попытался возражать против имени Кутузова.

Друзья Михаила Илларионовича радовались его избранию и хвалили комитет, а враги обливали грязью их обоих. Недруги чернили Кутузова. В их устах кутузовская тучность превращалась в «дряхлость», его осмотрительность – в «лень», а ум – в «хитрость».

Сам Михаил Илларионович услыхал новость об избрании, когда приехал утром в устроительный комитет Петербургского ополчения на очередное заседание по поводу снаряжения ратников.

Все члены комитета, генералы, бросились поздравлять Михаила Илларионовича.

– Благодарю вас, господа, за ваши добрые чувства ко мне, но поздравлять меня, право же, еще рано… – ответил, улыбаясь, Михаил Илларионович. – Будем лучше заниматься делом… Вчера мы решили, что вместо поясных сум на восемьдесят патронов мы делаем сумку через плечо на сорок патронов, не так ли? – переменил разговор Кутузов, садясь за стол.

Он не подал и виду, что новость взволновала его и была чрезвычайно приятна ему. Если кто-либо пытался заговорить об этом, Кутузов уклонялся от разговора.

Когда он вернулся к обеду домой, его встретила сияющая, довольная Екатерина Ильинишна: жена уже все знала.

– Вот видишь, Мишенька, правда торжествует! – сказала она, целуя мужа. – Народ тебя ценит и любит!

– Катенька, еще до поздравлений так далеко – жалует псарь, да не жалует царь. Александр Павлович может не утвердить. Ты представляешь, как ему тяжело будет сделать это! Год назад он не хотел вверить мне одну небольшую армию, а здесь речь идет о четырех!

Михаил Илларионович знал, что говорил: император два дня колебался. В это время как раз пришло письмо от московского главнокомандующего Ростопчина, который писал, что Москва хочет, чтобы командовал Кутузов.