Суворов. Чудо-Богатырь

Рано утром Суворову донесли с аванпостов, что неприятель ушел, фельдмаршал обрадовался и, приказав начать преследование, разослал по окрестным деревням трубачей с вестью о победе.

Глава XXXVI [1]

Триумфатором въезжал Суворов в Александрию; по правую его сторону ехал великий князь, а по левую, как старший, австрийский генерал Мелас. Население города устроило ему торжественную встречу, духовенство с крестами и хоругвями встречало его далеко за городскими воротами. Но восторг победы, победы, повергшей всю Францию в уныние, Вена фельдмаршалу отравила: не успел он расположиться у себя на квартире, как получил от австрийского императора рескрипт, в котором говорилось, что хотя и верит в «опытность, в храбрость и столь часто испытанное счастье Суворова, но подтверждает совершенно отказаться от дальних и неверных предприятий и о всяком важном предположении или действии доводить до его сведения». Постоянные напоминания императора Франца о счастье, покровительствующем Суворову, до глубины души оскорбило старого фельдмаршала, он не мог мириться с такою черной неблагодарностью. Не помня себя от гнева, громко прочитал он рескрипт в присутствии высших австрийских Генералов и затем, обращаясь к генерал-адъютанту императора Франца, присланному для инспектирования хозяйственной части в войсках и привезшего императорский рескрипт, сказал:

1

Известный труд А. Петрушевского «Генералиссимус князь Суворов» был одним из главных источников, которым пользовался автор. В третьей же части романа, в особенности в последних главах, многие места взяты у г. А. Петрушевского.

— Его римско-императорское величество часто изволит говорить о сопутствующем мне счастье. Такие речи мне не новы, еще вчера их говорила в армии ослиная голова.

Генералы молча в ужасе переглянулись между собою, фельдмаршал же, не обращая на их смущение внимания, повернулся к своему племяннику князю Горчакову и сказал по-немецки:

— Напиши, Андрей, реляцию о сражениях при Тидоне, Требии и Нуре. Весть об уничтожении армии Макдональда, которая до сих пор страшит его римско-императорское величество, пусть будет ответом на рескрипт. — Обращаясь затем к австрийскому генерал-адъютанту, он добавил — А вы, ваше высокопревосходительство, успокойте придворный военный совет: ваша столица может оставаться в Вене, ее незачем уже переносить в Пресбург, французы у венских ворот уже появиться не могут.

— Ваши слова, граф, я передам по назначению, — отвечал оскорбленный генерал-адъютант.

— Можете добавить еще, ваше высокопревосходительство, мою отповедь вашему придворному военному совету: скажите ему, что генерал-фельдмаршал граф Александр Суворов-Рымникский не наемник, который из-за хлеба им послушен, что он служит из амбиции и волен служить или не служить. Они меня поймут.

Разговор, быть может, принял бы направление, какого не желал и сам Суворов, но, на счастье, ординарец доложил о приезде графини Бодени княгини фон Франкенштейн. Фельдмаршал пошел навстречу дорогой гостье, входившей уже в зал.

— Из Турина, дорогой граф Александр Васильевич, я приехала приветствовать Аннибала наших дней, — говорила она, улыбаясь.

— А ведь и верно, много веков тому назад Аннибал разбил римлян там, где нынче Бог даровал нам победу, — отвечал он, целуя руки графини, — теперь дорога на Рим свободна, как вы думаете, дорогая княгиня, почему Аннибал, одержав победу при Требии, не пошел на Рим?

— Вероятно, и в Карфагене был свой придворный военный совет, который связывал ему руки, — отвечала княгиня, смеясь.

— Помилуй Бог, хорошо, как хорошо, я в вас узнаю прежнюю милую, хорошую графиню Анжелику, которую я когда-то знал на Дунае, хорошее было тогда время, — и Суворов печально вздохнул, — годы ушли, близка и могила…

— Наша жизнь прожита, будем жить жизнью наших детей, — отвечала, улыбаясь, княгиня.

Не радовала Суворова одержанная им победа при Требии, придворный военный совет связывал ему руки и расстраивал все его планы, но как ни было тяжело бросить неоконченное дело, но фельдмаршал начал помышлять об отъезде из армии. В конце концов на отъезд он не решился бы, не случись одно обстоятельство. Как-то развивал он перед Шателером план будущих военных действий. Генерал-квартирмейстер прервал фельдмаршала.

— Виноват, ваше сиятельство, но только что вами изложенное противоречит высочайшему повелению.

— Какому? — удивился Суворов.

— На днях полученному генералом Меласом из Вены.

— Меласом! Вот как, — удивился фельдмаршал, — отдавать приказания помимо главнокомандующего для меня новость, я не привык к такому командованию, пусть же Мелас командует армией… От меня, маркиз, не будет никаких приказаний, будьте любезны, обращайтесь за ними к Меласу, — и, отпустив генерал-квартирмейстера, фельдмаршал сел писать государю. «Робость венского кабинета, зависть ко мне, как чужестранцу, интриги частных двуличных начальников, относящихся прямо в гоф-кригсрат, который до сего операциями правил, и безвластие мое в производстве сих операций прежде доклада на тысячи верстах принуждают меня ваше императорское величество всеподданнейше просить об отзыве моем, ежели сие не переменится. Я хочу мои кости положить в моем отечестве и молить Бога за моего государя».

Но венский двор забежал вперед, и прежде чем донесение фельдмаршала было получено государем, австрийский посланник принес императору жалобы на главнокомандующего. Не зная, в чем дело, государь написал нашему венскому послу, что Суворов отдан в распоряжение австрийского императора, что в нем нет недостатка ни в усердии, ни в доброй воли, ремесло свое он знает не хуже любого посланника или министра, пусть только предпишут, чего от него желают, и ему останется только исполнять. Получив такой ответ, император Франц не замедлил написать фельдмаршалу, что он отдан в его распоряжение. «А потому, — заканчивал свое письмо император, — надеюсь, будете в точности исполнять мои предписания».

Но ликование венского двора было не продолжительно: получили в Петербурге донесение Суворова, и государь увидел, в чем дело. Немедленно же послал он австрийскому императору письмо, в котором просил принять меры к тому, чтобы придворный военный совет не тормозил деятельности главнокомандующего, во избежание гибельных для общего дела последствий, графу же Разумовскому государь приказал лично, и притом формально, потребовать объяснений от австрийского императора. Суворову был послан милостивый рескрипт, в котором говорилось о необходимости предохранить себя от всех каверз и хитростей венского двора, «что же касается до дальнейших военных операций и особенной осторожности от умыслов, зависти и хищности подчиненных австрийских генералов», то государь предоставлял это уму фельдмаршала.

Рескрипт императора Павла Петровича развязывал ему руки, дальнейшие военные действия предоставлялись его уму, и он решил в своих поступках придерживаться навязанных ему инструкций постольку, поскольку сам найдет нужным. Такое решение, с которым венский двор не мог никак примириться, подвинуло Суворова к новой не менее славной победе — к разгрому армии Моро.

Моро, шедший на помощь Макдональду, думал сначала напасть на союзников с тылу, но, узнав о поражении при Требии, быстро повернул назад, решив в горах, в которых не опасался нападения, стянуть войска и усилится. В это время во Франции произошла перемена правительства и Моро был назначен на северный театр войны, на его же место прислан молодой талантливый и храбрый генерал Жубер.

Тем временем Мантуя была взята, император Павел был очень доволен этой новой одержанной победой, тем более что сдались Туринская и Александрийская цитадели. За новые победы фельдмаршал был возведен в княжеское достоинство с титулом Италийского. «Примите воздаяние за славные подвиги ваши, — писал государь, — да пребудет память их на потомках ваших к чести их и славе России». Просил вновь пожалованный князь о награждении и Края, ведшего осаду Мантуи, но государь отказал на том основании, «что римский император трудно признает услуги и воздает за спасение своих земель учителю и предводителю его войск».

Падение Мантуи вызвало ликование и в Вене, но ни венский двор, ни сам император не выказали особенной благодарности главнокомандующему. Такое отношение не особенно его огорчало, к нему он привык, он весь был поглощен приготовлениями к дальнейшим действиям. Быстро начал он формировать народное ополчение, дав им инструктором русского подполковника графа Цукато С удовольствием шли итальянцы на призыв Суворова, быстро усваивали они его обучение и вскоре доказали свою восприимчивость в схватках с французами. Не признавая пули, они смело бросались в штыки с криками: «Viva Maria, viva Souvoroff!» Вскоре Тоскана и Флоренция были освобождены от неприятеля, а в начале августа от них была освобождена и Южная Италия и неаполитанский король Фердинанд восстановлен в своих правах. В это же время на севере новый французский главнокомандующий готовился дать Суворову генеральное сражение Третьего августа левый фланг французской армии появился у небольшого городка Нови; занимавший здесь позиции Багратион по приказанию Суворова отступил с легкой перестрелкой к Пополо-Форнигаро, но неприятель не вступал в бой, молчал и Суворов, желая дать своим войскам, прошедшим громадные пространства форсированным маршем, отдых. Утром выехал он на позицию Стоило только ему показаться, как со всех сторон начали сбегаться к нему солдаты и офицеры, окружая его тесной толпой.