Суворов

Эти забавные истории, несомненно, доносят до читателей живые черты Суворова. Но в них много прибавлений, сделанных позже, когда Александр Васильевич уже стал признанным национальным героем. Накануне войны никто не собирался исключать его из армии. Не мог Суворов, человек умный и тонкий, публично обвинять придворных в попрошайничестве.

Петрушевский в своей монографии опустил «сказки» Полевого. Однако советские биографы генералиссимуса повторяют их без малейшего сомнения. Вот и приходится читать, как после «кременчугских маневров» полководец, «запыленный, в легкой каске и солдатской куртке», подлетел на коне к императрице. «Чем наградить вас?» — спросила довольная Екатерина и услышала в ответ о попрошайках-придворных и трехрублевом долге за квартиру.

Между тем существуют замечательные маленькие истории, которые были опубликованы в 1895 году и в книгу Полевого попасть не могли. Петрушевский в примечаниях ко второму изданию своего труда (1900) упомянул о них как о редком и ценном источнике. (Советские биографы Суворова, пользовавшиеся монографией Петрушевского как первоисточником, о втором ее издании, похоже, не подозревали, а если и держали его в руках, то примечаний не читали.)

Речь идет о воспоминаниях суворовского ветерана Ильи Попадичева, записанных в 1854 году в Пятигорске одним из служивших на Северном Кавказе офицеров. Он был потрясен встречей с солдатом, на шинели которого красовались медали за штурм Очакова и Праги. В ответ на расспросы ветеран сообщил, что ему 100 лет, сражался он против турок и поляков, был в походах в Италии и Швейцарии, дрался с французами при Аустерлице.

В рассказах Попадичева о службе под знаменами «батюшки Александра Васильевича» встречаются ошибки и неточности, но память у старого солдата была крепкая. Илья Осипович называет имена полковых командиров, пересказывает суворовскую «солдатскую азбуку» — «Науку побеждать». Его воспоминания о 1787 годе заслуживают доверия:

«Во ожидании приезда Императрицы мы занимали форпосты на турецкой границе, близ устьев Днепра и Буга. Однажды в прекрасный летний вечер мы стояли на форпосте… Кашица на ужин была готова. Мы уселись в кружок вечерять, как вдруг к нашему бекету (пикету. — В. Л.) подъехал на казачьей лошади, в сопровождении казака с пикой, просто одетый неизвестный человек в каске и кительке, с нагайкой в руках. Он слез с лошади, отдал ее казаку и, подойдя к нам, сказал: "Здравствуйте, ребята!" — "Здравствуйте", — просто отвечали мы, не зная, кто он такой. "Можно у вас переночевать?" — "Отчего не можно? — можно". — "Хлеб да соль вам". — "Милости просим к нам поужинать". Он сел к нам в кружок; мы подали гостю ложку и положили хлеба. Отведав кашицы, он сказал: "Помилуй Бог, братцы, хорошая каша". Поевши ложек с пять, не более, говорит: "Я тут лягу, ребята". — "Ложитесь", — отвечали мы. Он свернулся и лег; пролежал часа полтора, а может и меньше; Бог его знает, спал ли он или нет, только после встал и кричит: "Казак, готовь лошадь!" — "Сей час!" — ответил казак так же просто, как и мы. А сам подошел к огоньку, вынул из бокового кармана бумажку и карандаш, написал что-то и спрашивает: "Кто у вас старший?" — "Я!" — отозвался унтер-офицер. "На, отдай записку Кутузову и скажи, что Суворов проехал!" И тут же вскочил на лошадь; мы все встрепенулись! Но покуда одумались, он был уже далеко, продолжал свой путь рысью к форпостам, вверх по Бугу. Так впервые удалось мне видеть Суворова. Тогда у нас поговаривали, что он приехал из Петербурга или из Швеции».

Даже такая маленькая деталь, как просто одетый Суворов с нагайкой в руках, без оружия, точно передает облик полководца, запечатленный в других свидетельствах современников.

Попадичев продолжает: «Через три дня после этого сама Императрица изволила проезжать мимо нас. Войска стояли вдоль по дороге в строю, наш полк был с правого фланга, а еще правее нас донские казаки. Государыня ехала в коляске, самым тихим шагом; спереди и сзади сопровождала ее пребольшая свита. Отдав честь саблями, мы кричали "Ура!". В это же самое время мы видели, как Суворов в полной форме шел пешком с левого боку коляски Императрицы и как Она изволила подать Суворову свою руку. Он поцеловал ее и, продолжая идти и разговаривать, держал всё время Государыню за руку. Императрица проехала на Блакитную почту, где на всякий случай был приготовлен обед».

Какие живые подробности! Суворов, идущий в полной парадной форме рядом с коляской и держащий Екатерину за руку, гораздо ближе к оригиналу, нежели дерзкий обличитель придворных.

Представление о награждении своих помощников Потемкин подал заблаговременно. Суворов оказался среди тех, чьи заслуги в освоении «полуденного края» и укреплении его обороноспособности были достойно отмечены. В автобиографии он отметил: «1787 года июня 11 дня, при возвращении Ея Императорского Величества из полуденного краю, Всемилостивейшим благоволением пожалована табакерка золотая с вензелем Ея Императорского Величества, украшенная бриллиантами».

На самом деле этим числом помечено письмо Потемкина: «Милостивый Государь мой Александр Васильевич! Всемилости-вейше пожалованную Вам от Ея Императорского Величества, с вензелевым Ея Величества именем, табакерку имею честь препроводить к Вашему Превосходительству, присовокупляя к тому уверение об истинном к Вам почтении». В постскриптуме светлейший князь сообщил новость: «Ея Императорское Величество пожаловать изволила Харьковскую Губернию в мое управление».

Пока российская императрица и сопровождавшие ее лица возвращались из путешествия, международная обстановка резко обострилась. Восстание в принадлежавших Австрии бельгийских провинциях связало руки союзнице России. Англия и Пруссия подталкивали Турцию к разрыву с Россией. Партия войны во главе с визирем Юсуф-пашой буквально взяла в осаду султана Абдул-Хамида, который в самом начале своего правления заключил мир с северным соседом, прекратив давно проигранную войну. Теперь же закулисные подстрекатели к новой войне обещали туркам помощь, внушая им, что Россия ничего не сделала для укрепления в Северном Причерноморье. Миф о «потемкинских деревнях» еще не был литературно оформлен Гельбигом, но, безусловно, уже использовался в информационной войне.

Визирь Юсуф-паша пошел напролом и сумел «дожать» султана. От российского посланника Якова Ивановича Булгакова в ультимативной форме потребовали согласия на возвращение Крыма. Булгаков отверг ультиматум, после чего 5 августа в нарушение всех международных норм после приема у визиря был арестован и препровожден в Семибашенный замок в Константинополе. 13 августа Порта официально объявила России войну.

«НАША КИНБУРНСКА КОСА ВСКРЫЛА ПЕРВЫ ЧУДЕСА»

В начавшейся войне первый и мощный удар турок отразил Суворов. В ходе кровопролитного сражения его войска уничтожили на Кинбурнской косе десант противника, прикрываемый огнем господствовавшего на Черном море турецкого флота. По горячим следам солдаты сложили песню о победе:

Ныне времечко военно, От покоев удаленно. Наша Кинбурнска коса Вскрыла первы чудеса.

Война, принесшая Суворову российскую и европейскую славу, вошла в историю под именем второй Русско-турецкой. Она и была таковой в царствование Екатерины Великой. Но для России это была седьмая за 100 лет война за выход к Черному морю. Выдающиеся победы русской армии и молодого Черноморского флота поражают воображение. Однако, как ни странно, именно эта победоносная война окружена легендами. Главнокомандующего Потемкина обвиняли (и обвиняют по сей день) в бездарности, неумении пользоваться результатами побед и даже в том, что он, завидуя таланту Суворова, мешал своему гениальному подчиненному успешно вести войну.

Ответ на эти обвинения дал в 1891 году замечательный русский военный историк Д.Ф. Масловский, по инициативе которого началось издание четырех томов архивных документов, относящихся к деятельности Потемкина в войне 1787—1791 годов. «Блестящие эпизоды подвигов Суворова во вторую турецкую войну… составляют гордость России, — писал Масловский. — Но эти подвиги (одни из лучших страниц нашей военной истории) лишь часть целого; по оторванным же отдельным случаям никак нельзя судить об общем, а тем более делать вывод о состоянии военного искусства… Вторая турецкая война, конечно, должна быть названа "потемкинскою". Великий Суворов, столь же великий Румянцев занимают в это время вторые места».

Ученый подчеркнул, что выводы о бездарности светлейшего князя как полководца ненаучны и сделаны «без опоры на главнейшие материалы». Документы свидетельствуют, что «Потемкин имел вполне самостоятельный и верный взгляд на сущность самых сложных действий войск на полях сражений». Именно он в эту войну «является первым главнокомандующим нескольких армий, оперировавших на нескольких театрах». Он же дает и первые образцы управления этими армиями и флотом путем общих указаний (директив). Потемкин обладал замечательным даром стимулировать у своих подчиненных максимум напряжения сил для достижения поставленной цели.

Боевые действия велись на огромном пространстве от Кавказа до Дуная. Сражения выигрывали генералы и адмиралы, но замысел кампаний, группировка сил и направление ударов разрабатывались главнокомандующим. Он опередил свое время и не был понят современниками, привыкшими видеть полководца во главе армии на поле сражения.

Критики Потемкина не замечали очевидных истин. Война, развязанная Турцией, оказалась для России войной против мощной коалиции. Через год после ее начала Швеция открыла боевые действия в Финляндии и на Балтийском море. В конце 1789 года Пруссия, заключившая союз с Польшей и поддержанная Англией, стала представлять угрозу на западных границах. Всё это должен был учитывать Потемкин. Россия с честью вышла из тяжелого положения, и заслугу в этом главнокомандующего отрицать невозможно.