Свадьба колдуньи
Шрифт:
– Извини, Люк, – начала она натянуто, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. – Я вовсе не хочу показаться неблагодарной, но… я знаю, что тобой движет, и тебе вовсе не обязательно…
Он медленно обернулся и, повернувшись к перилам спиной, вновь на них облокотился, поигрывая мощными мускулами груди. В горле у нее пересохло, она с трудом оторвала взгляд от столь ярко выраженной мужественности и попыталась сконцентрироваться на его глазах, светившихся холодной усмешкой, но легче ей от этого не стало.
– А ведь ты едва со мной знакома, – мягко передразнил он, насмешливо
– Ну, это ясно… Чувство вины… – пробормотала она нетвердо.
Наступило напряженное молчание. Даже стрекот сверчков стал каким-то угрожающим. Но вдруг Люк, пожав плечами, оторвался от перил, выпрямился и глубоко засунул руки в карманы брюк. Глаза его стали непроницаемыми.
– Вины? Ты действительно так думаешь?
Вот и пойми его, подумала она раздраженно.
– Да, конечно! Что же еще? Откуда в тебе такая покровительственная благосклонность? Ведь мы даже не подозревали о существовании друг друга до тех пор, пока не было объявлено о помолвке! И с тех самых пор ты окружил меня какой-то… какой-то отеческой заботой!
Люк еще более помрачнел.
– Отеческой? Тебе двадцать два года. А завтра будет двадцать три. Откуда, черт побери, он знает, сколько мне лет? – подумала она возмущенно.
– А мне тридцать три. Действительно, я мог бы стать твоим папенькой, если допустить, что зачал тебя в… э-э-э – совсем зеленом возрасте, в десять лет.
– Не будь педантом. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю… – Верити в отчаянии зажала виски руками, чувствуя себя такой усталой и опустошенной после длительного перелета. – Этим своим дурацким чувством долга ты просто пытаешься загладить вину перед Эдвардом за то, что злоупотребил положением его друга и будущего шафера! Скажешь, не так?
И опять повисло напряженное молчание.
– И все из-за того, как я повел себя тогда в поло-клубе? – пробормотал Люк с кривой усмешкой.
– Да! Да!
– Интересно, кто же из нас испытывает большее чувство вины?
– Это несправедливо. Люк!
Щеки у Верити горели. Зачем только она сюда приехала? Почему не последовала своему первому инстинктивному порыву и не послала его ко всем чертям?
– Ну ладно, – сказал Люк с неожиданно проступившим испанским акцентом, обычно почти не заметным. – Давай по крайней мере сойдемся на том, что я чувствую себя в долгу перед Эдвардом и считаю себя обязанным позаботиться, чтобы с тобой не произошло ничего плохого, Верити.
– Да что ты?!
Подобное утверждение только подстегнуло ее обиды. Чего еще от него ожидать? – подумала она, сбитая с толку своими же собственными чувствами.
– Есть хочешь? – деловито осведомился Люк. – Прислать тебе что-нибудь из ресторана? Ловко сменил тему! – сердито подумала она. Люк неторопливо подошел к ней и, взяв за руку, повернул спиной к комнате. От его прикосновения по коже у нее побежали мурашки. Струсив, она непроизвольно дернулась, освободилась от его руки и покачала головой.
– Нет, не хочу. С твоего позволения я просто выпью сока и завалюсь спать.
– Конечно. Пойдем, покажу тебе кухню. Холодильник
здесь хорошо укомплектован. Но ты можешь сделать заказ по телефону. Просто сними трубку, и все.Они вошли в кухню, просторную и светлую, обставленную деревянной мебелью. Взглянув на него. Верити сказала с деланным равнодушием:
– Похоже, у тебя неплохие отношения с персоналом отеля.
При этом она всячески избегала напряженного взгляда его синих с густыми черными ресницами глаз, выводившего ее из душевного равновесия.
– В этом нет ничего удивительного, – согласился он, – я им даю работу.
– Работу? – переспросила она, раскрыв от удивления рот. – Ты хочешь сказать, что это твой отель? Твоя собственность?
Темная прядь упала ему на лоб, и он поднял длинную смуглую руку, чтобы ее откинуть.
– Да, это моя собственность, – спокойно подтвердил он. – А еще у меня есть ранчо. Я развожу там лошадей.
Верити молча отвернулась, боясь выдать себя. Владелец отеля – и предложил ей работу по оформлению домашней вечеринки?
– Если ты не возражаешь, я хотела бы лечь спать.
Не получив ответа, она обернулась и столкнулась с ироничным взглядом его синих глаз.
– Что ты имеешь в ВИДУ, Верити? – поддразнил он. – Я все же думаю, что это скорее констатация, нежели приглашение.
Верити даже побагровела, что еще больше развеселило Люка.
– Спокойной ночи! – только и смогла она выдавить из себя, сама не понимая, как удержалась от пощечины.
Она просто физически ощущала приближение опасности – так сильно действовало на нее его присутствие. Люк Гарсия был, пожалуй, самым известным ей по прессе ловеласом, довольно бесцеремонно обращавшимся с женской половиной человечества. Взять хота бы его приключения за этот последний год… Неужто ему взбрело в голову окатить свое внимание на нее?
– Не будь такой свирепой, – спокойно сказал он и, приподняв ее разгоряченное лицо, принялся его рассматривать; это было для нее просто невыносимо. – Сегодня я ничего не буду тебе доказывать. Верити. Hasta manana. Que duermas bien. (До завтра. Спокойной ночи (исп.) Он ушел, а она еще долго стояла недвижно посреди кухни с пустым стаканом в руке, пытаясь разобраться в водовороте захлестнувших ее чувств. Злость, возмущение его холодной, вызывающей самонадеянностью плюс какое-то неопределенное волнение, никак не поддававшееся анализу. В конце концов она сдалась. Прохладный душ – и в постель. Именно этого ей сейчас и не хватает, очень не хватает. Она настолько измотана, что может проспать целые сутки, как и предполагал Люк.
Но, возбужденная разговором, она еще долго не могла уснуть, несмотря на успокаивающий душ и на ее любимый яблочно-миндальный лосьон, которым она протерла кожу, прежде чем с блаженством растянуться на постели. Монотонное вращение вентилятора на потолке успокаивало. Лежа на спине, она смотрела в окно на бархатно-черное небо с умопомрачительной звездной росписью. Стало жарко, и она скинула шелковую абрикосового цвета ночную рубашку, потом из предосторожности прикрыла ставни и разлеглась голышом на зелено-голубых простынях.