Свадьба палочек

Жить с кем-то под одной крышей означает в числе прочего принимать и уважать любые его эксцентричные привычки. Хью Оукли иногда ложился спать в носках. Он писал самому себе памятные записки зелеными чернилами на указательном пальце, с опаской относился к микроволновым печам и смотрел телевизор стоя.

Что вы делаете с любовью, когда тот, кого вы любили, умирает? И с воспоминаниями, которые остаются? Может, вы их упаковываете в картонные коробки и подписываете странными названиями? И куда вы деваете их и остаток жизни, который вы собирались прожить с человеком, ушедшим без предупреждения?

Переключая каналы, я думала о коробке Хью с надписью «Отель „Тарзан“» и о том, как ему нравилось не знать, что внутри. Он однажды сказал: «Не жмись к стенам зданий, чтобы уберечься от дождя. Тебя там настигнут самые крупные капли, срывающиеся с крыш». Мысли, картины прошлого, воспоминания затопили меня.

Еще немного, и меня бы унесло бог знает куда, но тут из телевизора раздались пронзительные звуки «Последней розы кольца», веселой ирландской песни о новой любви – одной из любимых песен Хью. Прежде чем посмотреть на экран, чтобы узнать, по какому поводу ее исполняют, я подумала: вот с этим мне придется жить, возможно, до конца дней – все мне будет говорить о Хью Оукли. И лучше уж привыкнуть к этому, иначе каждый раз печаль и воспоминания будут вонзаться в меня, как кол в рыхлую землю под ударом кувалды.

На экране был Хью – он сидел у борта плавательного бассейна и играл на ирландской дудочке. В» бассейне Шарлотта и уже знакомый мне мальчик танцевали под музыку, взявшись за руки.

Хью выглядел лет на десять старше – фигура его слегка расплылась, лицо покраснело, волос стало меньше, в движениях появилась медлительность и осторожность, свойственная немолодым людям. Ему было уже к шестидесяти. Лучшие его годы прошли, он был в том возрасте, когда берешь то, что можешь получить. Он смотрел на танцующую пару и буквально лучился счастьем, сквозившим также и в его игре.

Шарлотта выглядела великолепно. Хотя она и была десятью годами моложе Хью, на экране она казалась заметно старше, чем при нашей последней встрече. Ее все еще отлично сохранившуюся фигуру облегал закрытый черный купальник, подчеркивавший высокие квадратные плечи и длинную шею. Платиновые волосы были подстрижены очень коротко и умело уложены. Она теперь носила маленькие стильные очки в металлической оправе. Это делало ее лицо строже, высокомернее, что очень ей шло. Казалось, всем своим видом она говорит: «Да, я стала старше, но мне известно, что с этим делать: убрать все лишнее, выкристаллизовать мою красоту, чтобы осталось только лучшее».

– Папа, иди к нам! Ты обещал!

– Папе больше нравится для нас играть, милый. Давай-ка лучше мы с тобой еще потанцуем.

Они продолжили танец, их троих окутывала атмосфера такой любви, что внутри у меня все сжалось. Хью играл теперь «Туманную росу». Хью был на телеэкране, Хью, постаревший на десяток лет, полысевший. Хью, все еще живой, но снова с Шарлоттой. И с их сыном.

Они танцевали, плескались в воде и пели. Не прекращая играть, Хью встал на ноги и сплясал джигу у края бассейна. Мальчик подпрыгнул и бросился на руки к Шарлотте. Ее очки мелькнули в воздухе, но ей удалось грациозным и точным движением поймать их, прежде чем они успели погрузиться в воду.

Доиграв мелодию, Хью вошел в дом. Мальчик подплыл к борту бассейна и позвал его назад. Хью, не останавливаясь, помахал ему рукой. Он миновал кухню и гостиную и вышел на парадное крыльцо. Там он открыл почтовый ящик, вынул стопку писем и журналов и принялся их перебирать, остановившись, только когда нашел открытку большого формата.

На ней была фотография морского порта с белоснежными зданиями на фоне зеленых гор и ярко-голубого неба. Он перевернул открытку. Я сразу же узнала почерк. Мой.

Хью, я на Самосе, и здесь славно. Это путешествие пошло мне на пользу, потому что греки так неторопливы. Поспевать за ними легко. Я видела парня, въехавшего на мотоцикле прямо в таверну… они дают целый лимон, чтобы выжать на кальмара, в воздухе запах горячих цветов.

Я часто обедаю в ресторанчике под названием «Мыльный гриль». Здесь подают вкуснейшие гиросэндвичи – из лепешки питы, мяса ягненка, картофеля-фри и цацики. Ты готовил для нас такие. Как это говорят ? Даже один волосок отбрасывает тень. В данном случае один сэндвич.

Когда это прекратится, Хью? Когда я смогу, свернув за угол своей жизни, не натолкнуться на тебя, на твои сэндвичи, твой призрак, мои воспоминания – на все, что было?

Однажды ты сказал: «Все течет». Это не так, Хью. Слишком многое останавливается, и, как ни старайся, его не сдвинуть с места. Память, например. И любовь.

Миранда.

Закончив читать, он прищелкнул языком и покачал головой.

– Самос, Самос – Он произнес это слово дважды, будто пробовал его на вкус. В выражении его лица невозможно было обмануться: облегчение. Егб нисколько не огорчало, что меня нет.

– Дорогой, почта пришла? – В комнату вошла Шарлотта, за ней следом вбежал молодой далматинец, с рычанием трепавший край розового полотенца, которое она тащила за собой. Хью показал ей мою открытку. Взглянув на нее, она подняла брови.

– Миранда?

Он без колебаний позволил ей прочитать текст. Она взяла мое послание, наклонила голову, как делают те, чьи очки слишком слабы, быстро пробежала строчки глазами и вернула открытку Хью.

– Сколько лет ты ее не видел? Восемь? Он перегнул открытку пополам.

– Девять. Это немало.

– Но она до сих пор продолжает тебе писать. – Это было утверждение, а не вопрос.

Он поднял руку и пожал плечами, словно говоря: «А что я могу поделать?»

Пес положил передние лапы ему на грудь и лениво потянулся. Хью обнял его голову и поцеловал в морду.

Шарлотта погладила собаку.

– Странно, правда? Миранда – единственная из твоих подружек, которая осталась тебе верна. Тебе столько пришлось из-за нее вынести, и вот поди ж ты, десять лет спустя она шлет тебе открытки из своих путешествий.

Вывалив изо рта язык, походивший на длинный красный ремешок, пес стал бодать лбом ногу Хью. Они засмеялись. Хью сказал:

– Великолепная дрессура, – и оттолкнул его. В комнату вбежал мальчик.

– Папа! На улице потемнело. Затмение сейчас начнется. Пошли! – Он потянул отца за руку, но того невозможно было сдвинуть с места, и мальчик один бросился прочь из комнаты.

Лицо Шарлотты посуровело, она кивнула в ту сторону, куда умчался ребенок.

– Что, если бы ты остался с ней? Его бы тогда не было на свете.