Свадебный подарок, или На черный день
Шрифт:
— Почему ты не ешь?
— Потому что ты не говоришь: «Ешь, Пранук, ешь».
— Ешь, Пранук.
Как хочется надеяться, что Яник сейчас голодает меньше, чем в гетто. И уж тем более не так, как в подвале. Но об этом Пранукасу не скажешь. Он, слава богу, не знает, что такое гетто, акции, подвал.
И ей не положено думать об этом. Она — Марта Шиховска. Марта. Шиховска. Дочь Юзефа.
Вначале, когда волновалась, удастся ли Феликсу добыть хоть какие-нибудь документы, ей даже в голову не приходило, что придется стать тем человеком, на чье имя будет этот документ. А Виктор все понимал. Оба дня, что они были у Феликса, он готовил ее к этому. Но она не очень внимательно слушала. Думала о том, что будет
Странно, но последнюю ночь у Феликса она почему-то вспоминает чаще, чем все остальное. Чаще, чем довоенную жизнь. Нет, ее тоже вспоминает. Как жила у родителей… Гимназию вспоминает. Девочек, учителей. И особенно тот вечер, уже в студенческие годы, когда познакомилась с Виктором. Городской каток. Она упала. И Виктор, тогда еще незнакомый взрослый мужчина, поднял ее и осторожно помог добраться до раздевалки. Вправил вывих. Потом пришел домой ее проведать.
И свадьбу вспоминает. И совсем еще крохотного Яника. Каждый вечер, закрывшись в каморке, она мыслями возвращается в ту, прошлую жизнь. Иначе было бы совсем невмоготу.
Но последняя ночь у Феликса вытесняет все.
Нет, не надо ее называть последней. Они с Виктором расстались только до конца войны. Потом опять будут вместе. И Яник будет с ними. Не отвык бы от нее, своей матери. И от отца… Ведь Нойма ему скажет, что они уехали надолго и что в приюте никому не надо о них рассказывать. Забудет…
Как это ни горько, а лучше, чтобы забыл.
Только бы он ничем не выдал себя, только бы не выдал.
Виктор собирался, когда Нойма приведет Яника к Феликсу, объяснить ему, почему он там, где будет жить с тетей Ноймой, не должен говорить, что у него есть мама с папой, и рассказывать, что был в гетто, что сидел в подвале, и называть ее тетей Ноймой. Яник поймет. Он все понимает. Но ведь может случайно, заигравшись, проговориться. Она, взрослая, и то в постоянном напряжении, чтобы не выдать себя, а он такой маленький, бедный ребенок…
Нет, нельзя ей об этом думать! Нельзя! Надо о другом.
Как Феликс сиял, когда принес эти документы! Вернулся поздно, перед самым комендантским часом. Девочки уже спали, Мария отперла комнату, в которой они с Виктором сидели, и принесла им чай с хлебом. Феликс вошел прямо в пальто и с портфелем.
— Ну, Алина, ты родилась под счастливой звездой!
Она хотела сказать, что звезда тут ни при чем, что это они с Марией. Но он не любит «парфюмерных» слов.
Феликс, не снимая пальто, раскрыл портфель и вытащил почему-то белую холщовую торбочку, а из нее извлек какой-то документ.
— Вот твое удостоверение. — Он положил на стол продолговатую картонку с чьей-то фотографией. — Тебя зовут Марта. Фамилия — Шиховска. Ты Марта Шиховска, дочь Юзефа. Родилась первого июня, правда, тут ты на два года старше, но это ничего. Место рождения — Лодзинский уезд, Зговская волость, деревня Калинек.
Тогда она, правда, всего этого не запомнила. Только, кажется, удивилась.
— А это, — и он вынул какую-то другую, сложенную пополам и светлую картонку, — твоя страховая карточка. В строке «занятие» указано, что ты прислуга. Еще тебе положено иметь такую, — он выложил вторую, серую, — о жаловании. Как видишь, в нее тоже все вписано. Ты каждый месяц работала по двести часов и получала за это по сорок марок. Не богато, конечно, но… — он почему-то посмотрел на Виктора, — все подлинное.
Больше всех удивилась Мария.
— Подлинное?
Феликс не ответил. А она… Она почему-то не обрадовалась. Наоборот, испугалась. Ведь документы чужие. Имя чужое и фамилия. Той женщины, которая на фотографии. Но ей же нужны «арийские» документы.
Виктор, наверно,
почувствовал ее состояние.— Алина, тебе надо все это хорошо запомнить. Фамилию, место рождения, другие подробности.
Феликс его поправил:
— Не Алина, а Марта. И не только запомнить, что тут написано, но и знать многое другое. Например, как выглядит твоя деревня. Хочешь — придумай, хочешь — вспоминай. Ведь родители тебя в детстве вывозили на лето куда-нибудь?
Она кивнула.
— Вот и считай, что это и есть твоя родная деревня.
— Дом, двор. Вспомни, где был колодец, где огород.
— За сараем большой малинник. — Она вдруг вспомнила, как бегала туда с подружкой прятаться.
Малинник был густой и уж, конечно, выше их небольшого тогда роста.
— И еще, — Феликс опять почему-то посмотрел на Виктора, словно спрашивая, продолжать ли. — И еще тебе надо придумать себе биографию.
— Скажем, для начала… — Виктор пришел ей на помощь, — надо найти оправдание, почему волосы крашеные. И вообще — почему у тебя городской вид и не совсем деревенская речь. Насчет волос можно объяснить просто — ты хочешь быть похожей на настоящую горожанку. Завивка у парикмахера не по карману, а эта, как ее…
— Перекись, — подсказала Мария.
— …да, перекись стоит недорого, и ею можно самой выкраситься. Насчет же остального… — Он задумался.
— Слушай, — вмешался Феликс. — А что, если твоя Марта Шиховска рано осталась сиротой и в пятнадцать, или сколько там, лет ее, то есть тебя, привезли в город и отдали в прислуги?
— Хорошо. Спасибо.
— Грамоте ты научилась при дочке господ, у которых служила. — Феликс говорил так уверенно, будто не на ходу, а давно придумал все это. — Скажем, твои хозяева были хорошие люди, видели, что ты смышленая, любознательная, и разрешали сидеть рядом с дочкой, когда та готовила уроки. Заодно ты следила за ней, чтобы хорошо занималась, и сама все запоминала. Словом, что-то в этом роде. Но можешь придумать и что-нибудь другое.
— Зачем другое?
Виктор тоже сказал, что ничего другого придумывать не надо — такое объяснение звучит вполне убедительно.
Сочиняли, что она должна говорить хозяйке, когда придет наниматься.
Потом Феликс еще раз проверил — и как она будет молиться, и как исповедоваться. Дал ей еще один крестик — пусть один носит на себе, а второй повесит на стене, над кроватью. И картинку «Рождение Христа» дал, чтобы повесила рядом. Опять напомнил, чтобы не оставляла у хозяйки своего удостоверения.
Она отвечала, слушала, понимала. И не верила, что все это на самом деле — чужие документы, придуманная жизнь. И что уже скоро, завтра утром, она должна будет уйти отсюда. Что наймется прислугой в неизвестный дом. Будет какой-то Мартой Шиховской. И главное, одна, без Яника. Тогда она и спохватилась:
— А для Ноймы с Яником ты достал?
Феликс помрачнел, и она сразу догадалась.
— Тогда пусть это удостоверение будет для них.
— А я… я вернусь в подвал.
— Никуда ты не вернешься.
— А где ты возьмешь для Ноймы и Яника?
— Нигде. — Феликс замялся. — Нойме тоже придется быть Мартой Шиховской.
— Как?! — Она действительно в тот миг не поняла.
— Сдадим в полицию вот этот, — он из той же холщовой торбочки вытащил «Dowod osobisty» [5] польских времен, чтобы вместо него выдали такое же, как твое, но уже немецкое.
— Все равно мое, то есть подлинное, отдайте Нойме. А мне — это, старое.
— Если бы можно было!
— Почему нельзя?
5
«Довуд особисты» — удостоверение личности в довоенной (до1.IX.39) Польше.