Свадебный венец

Но месяц назад бабули не стало, она просто ушла во сне, прожив долгую и вполне хорошую жизнь, и умерла в возрасте ста одного года с улыбкой на губах. Шантажировать меня стало некем. Теперь у мужа появилась новая идея фикс – завести ребенка. Он ходит по инстанциям и собирает нужные документы для оформления опеки, зная, что я не оставлю малыша с таким больным на всю голову чудовищем… даже чужого. И я чувствую, что вот-вот свершиться то о чем он мечтает, и в этот раз моя клетка захлопнется на многие-многие годы, а, может, и навсегда.

Потребовалось всего несколько часов после свадьбы, чтобы муж показал свое истинное лицо и лишь месяц, чтобы я сделала выводы о его психическом состоянии. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – вся эта нарочитая идеальность, которая подкупила меня вначале наших отношений, которая демонстративно выпячивалась перед окружающими, это компенсация за полную неспособность исполнить супружеский долг. Но муж нашел свой способ получать удовольствие, унижая меня и причиняя боль…

Бросаю взгляд на экран и, решив, что прошло вполне достаточно времени для соблюдения ритуала, резко поднимаюсь и шагаю к балконной двери.

Мы живем на втором этаже, но для того, чтобы мне спуститься вниз, нужно перелезть на соседний балкон и проникнуть в квартиру Марии Степановны. Старушка на целое лето уехала в пригород на горячо любимую дачу, оставив свои драгоценные вазоны на моем попечении. Чтобы добиться этого, я добросовестно уже месяца этак четыре выполняю все ее просьбы, старательно заслуживая доверие. И вот теперь у меня в руках, наконец, долгожданные ключи к свободе. Только так я могу выйти из дому. Супруг чутко спит, и попробуй я сбежать обычным способом, он тут же бы меня засек.

Перекидываю легкую сумку на балкон соседки. И приноравливаюсь, как бы перелезть самой.

Балкончики у нас старенькие, советские, незастекленные, с коваными металлическими перилами. Сейчас их оплетает пышно разросшиеся лозы дикого винограда, которые добавляют старой обшарпанной пятиэтажке романтического антуража. Раньше мне это безумно нравилось. Но теперь широкие листья и плотно обвившие перила ветки только мешают нащупать опору.

Взгляд невольно падает вниз, и к горлу подкатывает липкий комок, а ладони мигом потеют. Я боюсь высоты, очень боюсь. Эту фобию не в силах были вылечить ни психологи, ни бабки, ни новомодные сеансы гипноза, на которые меня добросовестно водил супруг, оставляя в лапах специалистов кучу денег. Поэтому я никогда не летала самолетом, живем мы на втором этаже, а передвигаться предпочитаю исключительно наземным транспортом. Мужа это бесит неимоверно.

Особенно он пылал гневом, когда я не смогла подняться на борт самолета, которым мы собирались отправиться этим летом на отдых. Тем невероятнее будет казаться мой план побега и перелет вместе с Лукой в Израиль. Осталось только перебороть свое состояние ступора.

А паника все накатывает и накатывает тяжелой удушающей волной. Я уже чувствую, как громко бьется пульс в висках, и стучит где-то в яремной впадинке сердце.

– Саби, дыши! Дыши! – уговариваю себя. – И не смотри вниз. Ты справишься!

Резкий вдох, плавный выдох… вдох… выдох… Я должна преодолеть свой страх… Должна… В этой треклятой квартире вместе с чудовищем останется прежняя Саби – слабая, беззащитная, робкая. Теперь я буду другой!

Решительно сажусь на перила и перекидываю ногу. Горло сдавливает спазмом и тело мгновенно кидает в жар.

– Будем… считать… это… рождением новой личности… – сквозь зубы произношу я, иногда прерываясь на успокаивающие вдохи. – Я сильная… – хвастаюсь рукой за железный поручень соседского балкона. – Я смелая… – перекидываю вторую ногу и соскальзываю немного вниз, чтобы стать носочком на бетонный бортик. Зубы стучат от страха, как в ознобе. Влажные ладони становятся скользкими, и я боюсь, что не смогу удержаться.

– Ну, давай, Саби, всего один шаг! – уговариваю себя, стараясь разогнать сковывающий холод внутри. – Маленький шажочек… Просто крохотный…

В глазах на мгновение темнеет, а когда мрак рассеивается, я понимаю, что уже его сделала и теперь на другой стороне.

Я смогла! У меня получилось! Грудь распирает от эмоций, и я на волне эйфории забрасываю ногу на перила и сажусь на них верхом, словно на лошадь, а когда пытаюсь подтянуть вторую ступню, меня резко дергает вниз. Треклятый кроссовок застрял между прутьями балкона.

Глава 3

Я едва успеваю ухватиться за виноградную лозу, чтобы удержать равновесие. Сердце сильно и гулко стучит о ребра, словно вот-вот выпрыгнет из груди. С трудом восстанавливаю дыхание и резко выдергиваю застрявшую ногу. Ступня легко выскальзывает из кроссовка и остается сверкать снежно-белым спортивным носком, обувка, тихо шурша о ветки и листья, падает вниз. Раздается еле различимый стук. Мне он кажется громче выстрела в тишине спящего дома, и лоб покрывает испарина ужаса. Вдруг муж сейчас услышит… Услышит и поймает меня всего в шаге от желанной свободы… Но в доме все так же тихо и темно, и это меня приводит в чувства, а застилающая глаза пелена страха понемногу отступает.

Как куль с картошкой, тяжело переваливаюсь через перила и, подхватив все еще дрожащей рукой свою сумку, быстро забегаю в квартиру Марии Степановны, не забыв плотно прикрыть за собой балконную дверь и запереть ее на все защелки. А затем так же торопливо пересекаю зал и коридор, и, открыв входную дверь оставленным мне ключом, выскальзываю на лестничную площадку. Пальцы дрожат и не слушаются, я лишь неимоверным усилием воли заставляю себя успокоится.

Я сумела! Я смогла!

Проворачиваю ключ в замке, закрывая дверь квартиры, быстро спускаюсь по ступенькам и бегу к пышно разросшейся клумбе под балконом забрать свою обувь. Где-то на середине пути понимаю, что носок, к сожалению, уже безвозвратно испорчен, ведь мне приходится наступать необутой ногой и в лужи, и на грязный заплеванный пол подъезда – в спешке на такие мелочи не особо обращаешь внимание – но это сейчас совершенно не важно. Немного оцарапав руки о кусты роз, достаю свой кроссовок, брезгливо стягиваю испачканный предмет одежды и напяливаю обувь на босую ногу. Подумав, проделываю такую же процедуру и со второй ногой, а затем выкинув носки в ближайшую урну, спешу на детскую площадку возле дома.

Одинокий тусклый фонарь мигает желтым светом, грозя вот-вот перегореть. По позвоночнику пробегают мелкие мурашки, что-то такое мистическое и сюрреалистичное есть в этой картине – старые скрипучие качели, развороченная песочница, проржавевшая горка и статуя деревянного зайчика, в темноте кажущаяся жуткой и отвратительной. Местные малыши, как правило, боятся подходить к этому произведению искусства, а вот подростки уже давно избрали его в качестве полотна для своих художеств, награждая несчастную фигурку зверя то зелеными ушами, то красными глазами, то длинными клыками…

Приседаю возле этого самого зайца и начинаю аккуратно разгребать под ним влажную землю, пока пальцы не нащупывают холодный кусочек металла – друг не подвел. Ключ там, где мы и договорились. Прячу находку в карман джинсовой куртки и, вытерев руки влажными салфетками, бегу на остановку.

Людей совсем немного. Время позднее, хотя общественный транспорт ещё ходит. Я не решаюсь присесть на лавку, предпочитая остаться на ногах. Так мне легче дается нервное ожидание. Взгляд все время норовит скользнуть по темному фасаду виднеющейся вдали родной пятиэтажки. Страх, что в любую секунду может отвориться дверь подъезда и оттуда выбежит мой муж, словно ржавчина разъедает сердце. И хоть доводы рассудка подсказывают, что вероятность этого ничтожно мала, но успокоиться удается лишь тогда, когда подходит мой автобус, направляющийся к центральному автовокзалу.