Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий

– Я очень редко, когда нюхаю, - еле слышно прошептал Тургенев.
– Я больше так не буду!
– плача навзрыд, пообещал он.

Достоевский безнадежно махнул рукой. Тургенев затих.

– А Лев Николаевич тоже нюхает, - неожиданно оживился Тургенев.

– А я не знал, Лев Николаевич, что и Вы нюхач, - удивился Достоевский, - я думал, что это только один Иван Сергеевич у нас нюхач.

– А я не нюхач, - благодушно возразил Толстой.
– я практически никогда не нюхаю. Иван Сергеевич потому нюхает, и часто нюхает, что в Христа не верит и Россию не любит, а мне иногда только нужно немного совсем понюхать, чтобы еще больше любить Россию и еще крепче верить в Христа.

Больше вопросов и реплик на сайт не приходило. Тем более что все, кто интересуется литературой, уже все написали. Бляди написали. Пидоры написали. Инвалиды детства написали. А больше в России сегодня все равно никто литературой не интересуется. А если интересуется, то общаться с русскими писателями стесняется или боится. Даже через Интернет. Тем более что русские писатели сами всего стесняются или боятся. В том числе и общения через Интернет.

Первым ушел заплаканный Тургенев.

– Помните, Иван Сергеевич, - крикнул ему вслед Достоевский, - не жопой надо любить Россию, а душой! Душой!

Достоевский и Толстой ушли вместе, но расстались, не попрощавшись.

Мне Достоевский понравился. И Толстой понравился тоже. Что бы про них ни писали и чтобы они сами ни писали, - они довольно симпатичные люди. С ними можно иметь дело. С ними вполне можно некоторое время находиться рядом. У них, конечно, есть заебы, - но допустимые. Конечно, они ни хуя не соображают и тут уже ничего не исправишь, - но это, если привыкнуть, совсем не страшно. Это не главное. А вот Тургенева пригласили зря. Тургенев не подошел даже просто для контраста.

Русский долг

Во время алкоголизма страшнее всего то, что начинает расти хвост костистый, настоящий, с пупырышками и шерсткой.

Я не пил. Со мной можно делать что угодно и ебать за все остальное - но только не за это: ведь я не пил. Из моих ровесников уже откачивали алкоголь как воду - помпой, а я все не пил. Ровесники давно читали правила жизни на страницах наркологических диспансеров, а я как не пил так и не пил.

Можно ли жить в России и не пить? Можно. Отчего же нельзя? Вполне. Но только это будет не жизнь и не Россия.

А я все не пил.

Жизнь, между прочим, дается человеку, тем более в России, только один раз, да и в этот раз напрасно - поскольку осложняется темным, страшным, выходящим за все онтологические пределы алкоголизмом.

А я все равно не пил. Ты меня режь по живому, ты отними у меня любимую книгу, ты вырви у меня единственный хуй с корнем - но я не пил.

В человеке тем не менее все должно быть прекрасно. Но ведь все в человеке прекрасно быть не может. А если даже и может, то это будет не человек, а козел какой-то! Да и алкоголизм в человеке прекрасным быть не может при любом раскладе.

А я продолжал не пить.

Так дальше оставаться не могло.

Жаль, что люди не птицы. Тогда бы они меньше пили - птица, даже самая звонкая, много выпить не может по определению. Но слава Богу, что люди не лошади - тогда бы они пили значительно больше, чем если бы они были птицы.

Но я, мужественный, все не пил.

Человека губит женщина; человек во многом начинает пить из-за нее! Но я не начинал пить даже из-за женщины.

Пытались меня споить и коллеги. "Ты русский писатель, - сказали они, - мы - русские писатели. Надежда есть? Нет. Выпьем". Ошарашенный таким крутым аргументом, я покачнулся, но все равно удержался от алкоголизма как такового. Но стал относиться к нему лояльнее и присматриваясь. И присмотрелся!

Алкоголизм налагает на русского человека целый ряд особенностей. Если западный человек срет, то он всего лишь срет, вытирается, озирается - и все. Больше здесь делать нечего. Если же русский человек срет, то он словно бы готовит закуску к предстоящему алкоголизму. Поэтому русскому человеку достаточно сложно расставаться со своим дерьмом. Когда западный человек ссыт, то он всего лишь ссыт, обмахивает края унитаза от легких капелек мочи и уходит дальше в новую светлую жизнь. Русский же человек ссыт, как будто наливает в стакан невидимому собеседнику.

Пьют в России по двум причинам: оттого, что все, блядь, давно ясно и потому, что ничего ни хуя до сих пор не понятно.

В России все пили. Малюта Скуратов - пил. Очень много пил Куприн. У Высоцкого практически не было свободного времени, потому что все время пил. Актриса Самойлова тоже здорово пила. Ну, не так много, конечно, как Высоцкий, столько женщине просто не выпить, но достаточно. Только и делает что пьет Ельцин. Жить в России и не пить - значит взять у России взаймы и не отдавать. А долги лучше платить сразу, чтобы потом не наезжали. Я свой долг России заплатил, когда выпил. Теперь я от всех других долгов свободен оптом - тот долг был самый главный, если не единственный.

Только окончательно разуверившись в постперестройке, я согласился на алкоголизм. До самого последнего времени мне казалось, что все образуется станет меньше дерьма, в кинотеатрах пойдут потоком русские фильмы, экономика начнет стабилизироваться, не будет зимой так рано темнеть, Мандельштама найдут и как надо, по-человечески, похоронят: с крестом, попом и соплями, а дерьма станет совсем мало. Не стало. Ну как тут можно не пить, когда уже в октябре в шесть вечера темно и Мандельштам до сих пор не найден! Я прямо даже и не знаю, как это можно не пить. Одна беда - хвост; растет, как зараза в фольклоре, не по дням, а по часам.

Да и вообще после Освенцима не пить просто несерьезно. Как можно теперь жить и не пить, когда уже был Освенцим и написаны "Братья Карамазовы"? Когда Бунин умер и Толстой умер, а Мандельштам даже не умер, а совсем исчез? Все было, все умерли, все исчезли! И что же теперь делать на русской почве? Только пить, а что же еще? Мандельштама, что ли, искать?!

К этому времени, когда я пошел на алкоголизм, потому что ничего другого не оставалось, Москва очень изменилась. В Москве стало можно купить водки и любого другого алкоголя во всякое время дня и ночи. Неограниченная продажа спиртного - вот долгожданное и единственно законное дитя русской демократии! Так что проблем с алкоголизмом уже не было.

Для алкоголизма нужны собутыльники; одному пить скучно. Я объявил конкурс, и мне привели на выбор троих. Двух я забраковал сразу, хотя это были вполне достойные и честные ребята.

Ведь собутыльника надо выбирать со вкусом; он должен быть весел, статен, эстет и не совсем туп. Собутыльнику необходимо отлично знать Россию и быть сильным, чтобы в любой момент выебать шофера такси в его петлистые мохнатые уши. У собутыльника желательна громадная интуиция и умение чувствовать в пол-оборота, когда собутыльникам польстить, а когда сказать правду, - чтобы им, собутыльникам, жизнь не казалась чем-то сладким: медом ли, виноградом или русской литературой. Да, у меня большие запросы, поэтому из всех предназначенных на алкоголизм претендентов я остановился только на Петрове. Но все-таки я выбирал его на серьезное дело - на алкоголизм. "Родные есть?" устроил я ему маленький экзамен. "Теперь нет", - на секунду-другую помрачнел он.