Свердлов

Больше полутора лет — с января 1908 года по сентябрь 1909 года — Свердлов отбывал заключение в екатеринбургской тюрьме. Вот как описывает этот период его жизни видный уральский большевик А. X. Митрофанов:

«Нечеловечески ужасные условия сидения в тюрьме, в плену у нагло торжествовавшего победителя — самодержавия, когда приходилось пить чай десяти человекам с одним куском сахара и делиться одной козьей ножкой чуть не всей камере в 30 человек, когда из-за стен тюрьмы то и дело получались вести о чудовищных провокациях, а на заднем дворе тюрьмы почти каждую неделю кого-нибудь вешали или убивали, естественно, создавали и у малодушных такой упадок и отчаяние, что люди начинали опускаться, ссориться между собой, нервничать. Только Яков Михайлович всегда, даже в пустяках, оказывался на целую голову выше других. Он был неизменно весел; ко всем невзгодам относился легко и просто, с оттенком иронии. Ровный и спокойный, он был точно выкован из какого-то плотного, но упругого материала».

В этих условиях Свердлов обращал внимание на новичков, на тех, кто впервые попал в царскую тюрьму.

«…Эта группа товарищей особо привлекала внимание Якова Михайловича, — вспоминал Н. М. Давыдов. — Его прихода в камеру мы ждали с нетерпением. Живой, всегда веселый, он одним своим словом умел развеять грустные, тяжелые мысли и вселить бодрость и уверенность. От него мы узнавали последние новости: что происходит в других камерах, кого выпустили на волю, кого вновь арестовали, к нему обращались за советами, делились своими переживаниями. Через него получали книги из тюремной библиотеки, хранившейся в той камере, где он отбывал свой срок».

Яков Михайлович отважно боролся с тюремной администрацией, добиваясь улучшения положения заключенных. «Однажды, в 1908 году, в екатеринбургской тюрьме, — вспоминает К. Т. Новгородцева-Свердлова, — Свердлов с группой товарищей голодали девять дней, но своего добились. Товарищи говорили про него, что он даже голодал организованно: перетягивал живот полотенцем, старался без нужды не двигаться и экономить силы».

Умение выйти победителем из схватки с жандармами, с тюремной администрацией, с судьями и прокурором также входило в кодекс чести профессионального революционера. Первое правило — молчать. А уж если говорить, то так, чтобы только спутать карты охранников.

При любой беседе со следователями не называть имен, даже случайных, чтобы не давать царским ищейкам ниточку.

Машина царского суда была хорошо отлажена, натренирована, нацелена на подавление революции. Научная экспертиза и подставные свидетели, вещественные доказательства и показания провокаторов — все пускалось в ход, чтобы изобличить революционера. И когда ему становилось ясным, что круг сузился, что хода нет, он гневно отбрасывал все это, заявляя: не признаю!

Но вот позади остались тюремные ворота, закрылись они с ржавым скрипом, и оглядываться на них не хочется. Впереди — встречи с друзьями, новое поле битвы с царизмом, вечно опасная, полная напряжения жизнь профессионального революционера, вся, во всех ее проявлениях, посвященная одной цели — победе рабочего класса.

А если снова ссылка, то побег. Дерзкий, не укладывающийся в узкие умы стражников. Сколько легендарных историй побегов хранит летопись большевистской партии! Вот один другому прыгают на плечи заключенные искровцы во дворе Лукьяновской тюрьмы в Киеве — это они играют в «слона», а на самом деле тренируются. И настанет день, когда вся группа, больше десятка человек, становится один другому на плечи и добирается до верха тюремной стены, а внизу, красный от натуги, стоит «Папаша» — коренастый, невысокого роста Максим Максимович Литвинов… Все они благополучно скрываются от погони в рабочих квартирах Киева.

А фантастический по замыслу, но точный, словно математически рассчитанный, побег Камо из Метехского замка в Тифлисе? Охрана буквально не успела ахнуть, как Камо спустился по веревке к берегу Куры, сел в лодку и был таков.

Из Сибири бежали в Америку и Австралию. Артем (Сергеев) провел в Австралии долгие годы, прежде чем революция вернула его на родину.

Планы побегов нередко проваливались — то земля осядет под подкопом, то сменят уже подкупленного надзирателя, то в передаче найдут столь нужные инструменты — пилку, веревку.

Но ничего не могло остановить подлинного революционера, рвущегося на волю, к борьбе.

Был и другой путь на волю — прошение на высочайшее имя. Считалось неприличным среди профессионалов революционеров-ленинцев подавать просьбу о помиловании. Таких слабодушных презрительно называли «подаванцами».

Не случайно примером подлинного революционера Е. Д. Стасова избрала жизнь и деятельность Свердлова:

«Перечислить все аресты и ссылки Якова Михайловича более чем трудно — столько раз он им подвергался. Каждый вынужденный перерыв в партийной работе Яков Михайлович использовал для пополнения своих знаний. В тюрьмах Яков Михайлович изучил иностранные языки, политическую экономию, математику. Все прочитанное он конспектировал, делал выписки. Память у него была блестящая, а записанное он часто помнил наизусть.

Читал он в тюрьме без конца, так что тюремный день у него был большой, спал он не больше пяти-шести часов в сутки. В тюрьмах и на воле Яков Михайлович выковывал из себя профессионального революционера.

Попав в тюрьму или ссылку, Яков Михайлович всегда стремился поскорее вернуться к партийной работе, сразу же думая о побеге.

Относительно того, где Яков Михайлович сидел и куда он ссылался, можно было бы написать отдельную брошюру, тем более что большинство его ссылок кончалось побегом и возвращением к партийной работе».

Сентябрь 1909 года. Свердлов в Петербурге.

Питерские новости суровы. «Разгром сильнее, чем мы ожидали и предполагали в тюрьме», — признается Свердлов в письме С. Е. Чуцкаеву от 15 октября 1909 года. В ожидании нового партийного задания Яков Михайлович томится. «Безделье утомляет меня больше самой тяжелой работы», — пишет он в том же письме.

По совету Петербургского комитета Свердлов выехал в Финляндию к С. И. Гусеву, у которого жил в Териоках около двух недель. Гусев информировал Якова Михайловича о положении в партии. Здесь же Яков Михайлович нашел свежие книги, газеты и журналы и немедля погрузился в чтение.

Летом 1917 года С. И. Гусев приехал в Петроград с юга, где проходил курс лечения. Первым человеком, к которому он обратился, был Свердлов. Теперь настала очередь Якова Михайловича вводить в курс дела товарища по партии.

Во второй половине ноября 1909 года под именем И. И. Смирнова Свердлов по заданию ЦК партии появляется в Москве, чтобы оказать помощь после тяжелых провалов Московской партийной организации. Но Москва в годы столыпинщины была так «насквозь прошпикована», как образно тогда выражались революционеры, что Яков Михайлович не продержался на воле и месяца. 13 декабря 1909 года на заседании Московского комитета партии, выданном провокатором, Свердлов был снова арестован. На допросе он заявил: «Давать какие-либо показания по настоящему делу отказываюсь».

Свердлову предстояла административная ссылка, никаких изобличающих его документов у охранки не было, и он ходатайствовал о замене ее выездом за границу для лечения. В заключении врача при арбатском полицейском доме указывается, что «арестованный жалуется на кашель, ночные поты, кровохаркание. При выслушивании левого легкого замечается выдох и трескучие хрипы. На основании вышеизложенного я полагаю, что Свердлов страдает хроническим катаром верхушки левого легкого, по-видимому туберкулезного характера». Министр внутренних дел, однако, отклонил прошение. В апреле 1910 года Свердлов за принадлежность к Московской организации РСДРП был выслан на три года — в Нарымский край.