Сверхновая американская фантастика, 1997 № 01-02

Ультима засмеялась.

— Ай, Тенорио, ты так же безобразен, как твоя темная душа. То была правда: никогда еще не видел я человека Уродливее.

— Toma! [74] — вскричал Тенорио. Он скрестил пальцы и сотворил крестное знамение перед лицом Ультимы. Она не отпрянула. Тенорио задержал дыхание и отпрянул сам, и трое его спутников-бродяг, уронив стулья на пол, подались назад. Они знали, что крест подействовал бы против всякой ведьмы, но он оказался бессилен перед Ультимой. Либо она не была ведьмой, либо, в их разумении, обладала силами, подвластными самому Сатане.

74

Шлюха (исп.).

— Я — целительница, — тихо сказала Ультима, — я пришла, чтобы снять порчу. Это твои дочери, творящие зло, ведьмы…

— Ты лжешь, старуха! — вскричал он. Я думал, он набросится на Ультиму, но его скрюченное тело лишь задрожало от ярости. Он не смел коснуться ее.

— Тенорио! — заговорила Ультима строго. — Ты будешь глупцом, если не послушаешь меня. Мне не стоило приходить к тебе, но я пришла. Послушай же моего совета. Вели своим дочерям снять заклятие…

— Ложь! — вскричал он, словно от боли. Он повернулся остальным троим, призывая их в свидетели, но те не встали на его сторону. Они беспокойно переглянулись, а затем посмотрел на Ультиму.

— Я знаю, где и когда было наложено заклятие, продолжала Ультима. Когда Лукас зашел в салун пропустит стаканчик, да обкромсать волосы твоими зловещими ножницам! Я знаю, что твои дочери собрали отрезанные волосы, и с и помощью совершили злодейство!

Этого трое мужчин уже не вынесли. Они были в ужасе. Пряча от страха глаза, избегая взгляда Тенорио, они заторопились к выходу. Дверь с грохотом захлопнулась. Странный, темный вихрь прошел по пыльной улице и взвыл горестно, огибая угол салуна. Гроза, надвигавшаяся отовсюду, разразилась, и взметнувшаяся пыль, казалось, закрыла свет солнца. В комнате стемнело.

— Ay, bruja! — Тенорио угрожающе поднял кулак, — за то, что ты поносила моих дочерей и мое доброе имя при людях, ты умрешь! — Голос его звучал угрозой, а глаза пылали, оглядывая Ультиму.

— Я не боюсь твоих угроз, Тенорио, — сказала спокойно Ультима. — Ты хорошо знаешь, что сила перешла ко мне от el hombre volador [75] …

При упоминании этого великого целителя из Лас Пастурас Тенорио сжался, словно получил удар в лицо от невидимой силы.

— Я думала, удастся договориться с тобой, — продолжала Ультима, — Думала, ты поймешь, что вступают в игру силы, способные разбить множество судеб, но вижу, что это бесполезно. Твои дочери не снимут заклятие, и потому мне придется применить магию превыше зла, магию, что пребудет навеки…

75

Летающий человек (исп.)

— А как же мои трое дочерей? — вскричал Тенорио.

— Они осмелились вмешаться в судьбу, — отвечала Ультима.

— Пусть пеняют на себя… — Она взяла меня за руку, и мы вышли на улицу. Удушливая пыль была столь густой, что заслоняла небо. Я привык к пыльным бурям ранней весны, но эта, посреди лета, была неестественной. Стонал и завывал ветер, и в центре небес солнце стояло кроваво-красной точкой. Одну руку я поднес к глазам, а другой крепко держался за Ультиму, пока мы пробивались сквозь ветер.

Я думал о злодее Тенорио, и о том, как Ультима заставила его отступить, и тут услыхал стук копыт. Будь я один, я не обратил бы на них внимания, настолько был озабочен тем, чтобы отыскать путь в пыльной буре. Но Ультима была бдительнее, чем я. Внезапно ступив в сторону, она рванула меня за собой, выдернув из-под копыт черного коня и всадника, промчавшегося мимо нас. Всадник, чуть не сбивший нас с ног, тут же исчез в облаках пыли.

— Тенорио! — закричала Ультима мне в ухо. — Спешит домой предупредить дочек.

— Остерегайся его коня, — добавила она, — его обучили топ тать насмерть… — Я понял, как близок был к увечью или гибели.

Когда мы подходили к дому дедушки, в буре наметилась передышка. Небо вокруг оставалось черным, но тучи несколько рассеялись. Женщины, уже собравшиеся в доме оплакивать дядю Лукаса, воспользовались случаем, чтобы, закрыв лицо шалями, разойтись по домам, прежде чем дьявольская буря разразится снова. Было очень странно видеть женщин в черном уходящими из дома, наружу, в ревущую бурю. Словно сама смерть спешило прочь, оставляя тело.

Мы вошли в дом. Дверь за нами захлопнулась. Во мраке нас встретил дед.

— Я уже стал волноваться, — сказал он.

— Все готово? — спросила Ультима.

— Как ты велела, — ответил он и провел нас сквозь темные тихие комнаты дома. Мигающая лампа, которую он на отбрасывала наши пляшущие тени на гладкую, чистую поверхность глиняных стен. Никогда не был дом столь тихим и пустым, как сегодня. Всегда были в нем мои дяди, тети и племянники. Теперь он был словно немая гробница.

Наконец мы добрались до маленькой комнатки. Дед встал в дверях и поманил нас. Мы вошли. Земляной пол, сбрызнутый водой, стены — из гладких саманных кирпичей. Но чистый дух земли не мог заглушить сильного запаха смерти, наполнявшего комнату. Деревянная кровать несла на себе сморщенное тело умиравшего дяди Лукаса. Он был обернут в белое, и я подумал, что он уже мертв. Казалось, он не дышал. Глаза его были как две черные впадины, а тонкий пергамент желтой кожи обтянул костлявое лицо, словно сухая бумага.

Ультима подошла к нему и коснулась лба.

— Лукас, — прошептала она. Ответа не было.

— Он лежит так уже не первую неделю, — сказал дед, — безнадежен. — В глазах его стояли слезы.

— Пока есть жизнь, есть и надежда, — кивнула Ультима.

— Так, — согласился дед. Он распрямил плечи. — Я принес все, что ты просила, — он кивнул на небольшую печку и поленницу дров. На стуле, рядом с печкой, было сложено чистое белье, а на полке — вода, атоле, сахар, молоко, керосин и прочее.

— Мужчин предупредили насчет зверей, плакальщиц отослали по домам. Я буду ждать за стенкой, и если вам понадобится что-либо, я тут…

— Никому не вмешиваться, — сказала Ультима. Она уже снимала шаль и закатывала рукава.

— Понимаю, — сказал дед. — Жизнь его в твоих руках. — Он повернулся и вышел, затворив за собой дверь.

— Антонио, разожги огонь, — приказала Ультима. Она засветила керосиновую лампу, пока я разводил огонь. Затем зажгла ароматные куренья. Потрескивал огонь, разнося очистительный запах, и комната перестала казаться столь уж похожей на гробницу. Снаружи завывала буря, и опустилась черная ночь.

Мы согрели воды в большом тазу, и Ультима обмыла дядю. Он был младшим среди других, и я всегда помнил его полным жизни и дерзости. Теперь тело его было всего лишь скелетом, обтянутым сухой кожей, а в лице читалась боль заклятия. Сначала от его вида меня замутило, но, помогая Ультиме, я забыл об этом и набрался храбрости.

— Он выживет? — спросил я, пока она завертывала его в свежие простыни.

— Его оставили так слишком надолго, — сказала она. — То будет нелегкая битва…

— Но отчего не позвали тебя раньше? — спросил я.