Свет гаснет
Шрифт:
– Может, у него не все в порядке с головой? – спросила Мэгги.
– Возможно.
– Я не стал бы с этим мириться, – сказал Брюс Баррабелл. – Верните его.
– И что я скажу, когда он придет? Он идеально подходит на эту роль. Идеально.
Нина сказала:
– Может, спокойно поговорить с ним один на один? Попросить его не делать этого?
– Не делать чего?
– Не продолжать говорить, когда говорите вы, – с сомнением сказала она.
– Он делал это только в первый день и сегодня. На этот раз я не стану обращать на это внимания.
– Конечно, если его боятся… – ухмыльнулся Баррабелл, и его услышали.
– Я в самом деле боюсь. Я боюсь, что он уйдет, и я могу в этом признаться.
– Я согласен с вами, старина, – сказал сэр Дугал.
– И я, – сказала Мэгги. – Он слишком ценен.
– Так тому и быть, – сказал Перегрин. – А теперь, Уильям, давай поглядим на то, как у тебя получается твоя роль. Пойдем, Нина. И Леннокс. И убийцы.
Все получилось хорошо. Уильям быстро соображал, и его игра не вызывала возражений. Юный Макдуф был дерзок и демонстрировал силу духа и воспитание. Пришла его мама – скромно одетая женщина, у которой он явно научился правильно произносить гласные. Они решили финансовые вопросы и ушли. Ушла и Нина, которую мальчик привел в полный восторг. Перегрин сказал Дугалу и Мэгги:
– А теперь, дорогие мои, весь оставшийся день наш. Давайте закрепим пройденное.
Этим они и занялись. Все прошло хорошо, даже очень хорошо. И все же было в этой репетиции что-то такое, что почти заставило Перегрина желать ссоры. Какого-нибудь спора. Он настоял на том, что леди Макбет должна использовать сексуальность, которую она жестоко отняла у самой себя. Мэгги согласилась. Дугал отреагировал. Он и в самом деле дрожал от ее прикосновений. Когда они прервались для обсуждения, она сразу переключилась и превратилась в профессиональную актрису, разбирающую детали работы. Он же переключался медленно, почти обиженно. Через несколько мгновений он тоже стал очень внимательным. Слишком уж внимательным – словно играл роль перед публикой; в каком-то смысле он будто хвастался перед Мэгги, как бы говоря: «Я играю для тебя».
Перегрин сказал себе, что у него разыгралось воображение. Все дело в этой пьесе, подумал он. Она как вулкан, в котором лава густеет и переливается через край. А потом пришла еще одна мысль: может быть, именно поэтому вокруг нее возникло столько суеверий?
– Есть вопросы? – спросил он их.
– Есть. О ее чувствах к Макбету, – сказала Мэгги. – Насколько я понимаю, с самого начала никаких чувств нет. Она просто использует свое тело в качестве стимула.
– Совершенно верно. Она включает его, словно кран с водой, и выключает, когда получает реакцию на свои действия. С самого начала она видит его слабость. Он хочет получить все и сразу.
– Да. С другой стороны, она посвящает себя злу. Она не бесчувственное создание, но она полностью закрывается от любых мыслей о раскаянии. Перед убийством она выпивает достаточно вина, чтобы довести дело до конца, и с удовлетворением отмечает, что оно придает ей храбрости, – сказала Мэгги.
– Она требует от себя слишком многого и расплачивается за это. После ужасного пиршества она почти сдается, – сказал Перегрин. – Макбет бессвязно говорит о других преступлениях. Она едва его слушает. Всегда будучи реалисткой, она говорит, что им нужен сон. Когда мы в следующий раз видим ее, она действительно спит и говорит такие вещи, которых не сказала бы бодрствуя. Она слишком сурово обходится сама с собой, и теперь ужас находит выход в ее снах.
– А что же ее муж все это время? – громко спросил Дугал. – Бога ради, она вообще о нем думает?
– Нам этого не говорят, но… нет. Полагаю, она какое-то время продолжает залатывать страшные дыры, которые появляются на его внешней личине, но она не притворяется, что любит его или даже испытывает к нему хоть какой-то интерес. Она не любит его и не сочувствует ему. Когда мы в следующий раз его видим, Дугал, он наполовину
безумен.– Вот спасибо!
– Ну, растерян. Но какие слова! Они просто льются из него потоком. Само отчаяние. «До слов последних в книге нашей жизни» [21] . Знаете, я всегда поражаюсь тому, что пьеса не становится скучной. Главный герой безнадежен с точки зрения героических образов. Волшебство творят его монологи, Дугал.
21
«Макбет», акт V, сцена 5.
– Наверно, так и есть.
– Это правда, и ты это знаешь, – с готовностью сказала Мэгги. – Ты точно знаешь, что делаешь. Правда ведь, Перри?
– Конечно, знает, – сердечно сказал Перегрин.
Они стояли на сцене. В зале не было света, но оттуда донесся голос, сказавший:
– О да, можешь быть уверена, Мэгги: он знает, что делает.
И рассмеялся. Это был Мортен – Макдуф.
– Саймон! – воскликнула Мэгги. – Что ты там делаешь? Ты смотрел репетицию?
– Я только что пришел. Простите, что перебил вас, Перри. Мне нужно было зайти в администрацию по делу.
Дверь в задней части партера открылась, впустив продолговатый луч дневного света, и снова закрылась.
– А с ним что такое? – спросил Дугал, ни к кому не обращаясь.
– Бог его знает, – сказал Перегрин. – Не обращайте внимания.
– Ничего, – сказала Мэгги. – Он просто ведет себя глупо.
– Не очень-то глупо он выглядит, когда я вижу напротив его мрачное лицо с нахмуренными бровями и когда он размахивает своим мечом в нескольких дюймах от моего лица, – с нажимом сказал Дугал. – И если я правильно понял, что ты имеешь в виду, дорогая Мэгги, то делает он это совершенно напрасно. Я невинен как младенец. Хотя могу добавить, что не по собственному выбору.
– Я с ним поговорю.
– Осторожнее со словами, дорогая. Ты можешь его воспламенить.
– Мэгги, дорогая, – взмолился Перегрин, – успокой его, если сможешь. Мы репетируем английскую сцену на этой неделе, и мне очень хотелось бы, чтобы он был в нормальном состоянии.
– Сделаю что смогу. Он такой глупый, – сердито произнесла Мэгги. – А у меня столько дел.
Возможность представилась ей на следующий день. Она осталась в театре после работы над сценой с хождением во сне, пока Перегрин работал с Саймоном над английской сценой. Когда они закончили, и Мортен уже собирался уходить, она скрестила пальцы и остановила его.
– Саймон, отличное начало! Не хочешь пойти со мной и обсудить эту сцену? Выпьем чего-нибудь и немного поедим. Не отказывайся, пожалуйста.
Он был ошарашен. Он пристально посмотрел на нее, угрюмо пробормотал что-то, а потом сказал:
– Спасибо, с удовольствием.
– Хорошо. Надевай пальто, на улице холодно. Роль у тебя с собой? Тогда пошли. Перри, дорогой, доброй ночи.
– Доброй ночи, прекрасная леди.
Они вышли на улицу через служебную дверь. Услышав, как она захлопнулась, Перегрин перекрестился и сказал:
– Благослови ее господь.
Он погасил рабочее освещение, запер двери и с фонариком прошел к выходу через зрительный зал.
Они доехали до квартиры Мэгги на такси. Она позвонила, и дверь открыла пожилая дама.
– Нэнни, – сказала Мэгги, – сможешь накормить нас двоих ужином? Мы не спешим. У нас есть два часа.
– Суп и котлеты-гриль.
– Великолепно.
– Добрый вечер, мистер Мортен.
– Добрый вечер, Нэнни.
Они вошли внутрь, где ярко горел камин и стояли удобные кресла. Мэгги взяла у него пальто и повесила его в прихожей. Она приготовила ему довольно крепкий коктейль и усадила его в кресло.