Свет и тень, радость и печаль

– Я попробую пройти к Огню, – сказал Юрий Петрович. – Вы хотели кого-то помянуть?

– Вас пропустят, – сказал мужчина.

– Мы хотели помянуть наших дедушек, – объяснила женщина. – Леонида и Федора. Мы их не видели, они еще до нас погибли. Один в сорок третьем, другой в сорок пятом году. Но вот видите, как получилось. А мы-то из-под Москвы приехали, из Красной Пахры.

Эти двое добрых незнакомых людей как-то сразу стали очень понятными Юрию Петровичу в их печали и огорчении. Это как на войне, с двух-трех слов прозвучавших между двумя солдатами на марше или в окопе, люди становились товарищами. Юрий Петрович поблагодарил мужчину за поздравление с Победой, а женщине сказал, что он сделает все точно, как она пожелала.

Милицейский кордон пропустил Юрия Петровича со всей семьей на Тверскую улицу. Дашенька, пятилетнее сокровище, крепко держалась за руку дедушки.

Тверская улица была пустынна. Даже в глухую полночь она никогда не бывала такой настороженно безлюдной, как в этот праздничный день Победы. По обочинам тротуара с интервалом не более, чем в пять метров, стояли солдаты в армейской форме. По тротуару без прохожих Юрий Петрович с семьей направился к Манежной площади. Ни встречных, ни попутчиков у них не было. Подходя к Центральному телеграфу, Юрий Петрович заметил, что Газетный и Камергерский переулки были так же безлюдны, как и Тверская улица.

У Телеграфа на углу тротуар был перегорожен барьерами. Здесь располагался многочисленный милицейский пост. Милицейские люди с несвойственной им уважительностью дальше не пропустили жену Юрия Петровича, Катю и Антона. Постовые сказали им, что они могут подождать своего ветерана здесь. Дальше Юрий Петрович пошел с одной только Дашей. Мимо стоявших вдоль тротуара солдат, молча смотревших на них, мимо темных окон огромных зданий дедушка с внучкой медленно пошли к площади. Двадцать лет Юрий Петрович прожил в центре города на углу Воздвиженки и Моховой улиц, и много раз он ходил по Тверской улице в разное время года и суток и ни в каком сне не мог себе представить, что когда-то он пойдет по ней один с маленькой девочкой в солдатском оцеплении, через милицейские кордоны. Он вспомнил, как в 1943-м году вот так же как и сейчас, не спеша и очень спокойно он шел по бесконечным рельсовым путям железнодорожной станции в оккупированном немцами Жлобине. Тогда за спиной у него стоял немецкий эшелон, в котором его увозили в Германию, а у вагона двое немецких часовых, на время утративших бдительность. Он перешагивал рельсы и напряженно ждал или окрика, или выстрела в спину. Сейчас ситуация была совершенно иная, но в чем-то схожая своей исключительностью с тем, что осталось в далеком прошлом.

Около театра Ермоловой Юрию Петровичу повстречался очень пожилой мужчина в военном кителе с наградами и полковничьими погонами. С ним шли две женщины, тоже очень пожилые. Поравнявшись с Юрием Петровичем, полковник козырнул ему, а Юрий Петрович смог ответить полковнику только поклоном: левая рука его была занята цветами, а правая принадлежала драгоценному человеку, крошечной девочке Даше. Она тоже несла цветы и в ее красивой головке, видимо, отмечалась необычность всего происходящего.

На углу Тверской улицы и Манежной площади у гостиницы «Националь» располагался очередной кордон. Здесь никаких проблем у дедушки с внучкой не возникло. Их пропустили. Правда у одного милиционера сработал служебный инстинкт «тащить и не пущать» и он сказал: «Идите, только там вас не пропустят». Там – это, видимо, на следующем посту. Теперь идти надо было влево, в сторону строящейся гостиницы «Москва», не доходя которой, располагался последний пост с металлоискателем. Манежная площадь была перегорожена барьерами, у которых несли службу милицейские патрули, и в обе стороны была безлюдна. Центр Москвы ощетинился сторожевыми и пропускными постами, патрулями, военной охраной, словно готовился к отражению неприятеля. И вместе с тем на последнем посту к Юрию Петровичу отнеслись довольно приветливо. Офицер отдал ему воинскую честь и предложил пройти через дугу металлоискателя. Рядом с этой дугой стоял столик и Юрий Петрович подумал, что будут записывать его фамилию, проверять документы, но ничего этого не случилось. Они с Дашей прошли через пустое пространство высокой дуги и по широкому участку площади направились к воротам Александровского сада. Девочка ничего не спрашивала, ее тепленькая ручка покоилась в руке дедушки, и ей было хорошо. А дедушка впервые за всю свою жизнь почувствовал себя ветераном Великой Отечественной войны, душа его была растревожена оказанным ему вниманием. Он понимал, что это возможно только в такой день, как сегодня, но все-таки, хотя на один день, но он удостоился быть отмеченным исключительным к себе отношением.

В конечном счете, в жизни все просто: он старый солдат, но с ним его внучка, и значит все на своих местах, и жизнь продолжается. На коротком пути к Александровскому саду дедушку с внучкой обогнала веселая компания молодых людей под водительством милицейского майора.

У Александровского сада держал оборону многочисленный милицейский отряд. Высокие чугунные ворота были приоткрыты настолько, чтобы в них пройти мог только один человек. Начальник поста козырнул Юрию Петровичу и приветливо пригласил:

– Вам – в первую очередь! Проходите, пожалуйста.

Дедушка с внучкой подошли к могиле Неизвестного солдата.

Здесь, присмирев, стояла молодежная компания, да два-три пожилых человека. Даша положила цветы, куда указал ей дедушка, и молча и серьезно смотрела на мечущиеся языки пламени в центре лежащей на граните звезды. Потом она посмотрела на двух, неподвижно застывших, часовых и снова стала смотреть на огонь. Подвижная, игривая девочка, видимо понимала, что здесь нельзя вертеться и разговаривать. Юрий Петрович сказал ей, чтобы она тихо постояла и подумала, а сам положил на гранит сначала пять гвоздик в память о погибших на войне двух русских мужчин: Леонида и Федора. Потом положил остальные цветы и мысленно помянул поименно всех погибших в боях за Родину своих братьев, друзей и товарищей. Он мог бы долго стоять у этого огня, но с ним была Даша, и, хотя она не проявляла нетерпения, он понимал, что не следует перегружать ее ни эмоциональными, ни физическими впечатлениями. Юрий Петрович взял Дашу за руку и тихо спросил:

– Пойдем, Даша?

– Пойдем, дедушка, – также тихо ответила девочка.

Когда вышли из Александровского сада, Даша высвободила свою ручку и побежала по площади. Маленькая, светленькая, красивая девочка резвилась на глазах заскучавших на своих бесполезных постах стражей порядка. Она подбежала к памятнику маршалу Жукову, и дедушка успел ей сказать, чтобы она не рвала цветы у постамента.

– А то видишь, какой дядя на коне сидит? Он тебя заругает.

Большими, как у мамы, голубыми глазами Даша посмотрела на дедушку, то ли удивляясь, то ли обдумывая что-то. Она еще побегала и у постамента, и по площади, а потом они с дедушкой пошли обратной дорогой через те посты, мимо которых они проходили.

У Центрального телеграфа их ждали родные люди.

2006 год

Скрипка в землянке

Дежурный по роте перед подъемом обошел все взводные землянки и передал дневальным приказ начштаба батальона не выводить личный состав из помещений на зарядку из-за сильного мороза. Этот милосердный приказ не был личной инициативой батальонного начальника штаба капитана Мешкова, перпендикулярного офицера, как его называл один из взводных командиров лейтенант Никитин. Капитан Мешков вывел бы солдат из землянок на физзарядку в нательных рубашках даже и в сорокаградусный мороз. Приказ об отмене физзарядки под открытым небом был передан накануне перед отбоем из штаба полка. В приказе говорилось, что если к подъему температура наружного воздуха останется на уровне минус двадцати градусов, то курсантский состав освобождается от физзарядки.

В землянке было тесно и почти темно. Хорошо еще, что дневальные всю ночь топили печку и было не очень холодно. Землянка была низкой, и нары в ней были устроены одноярусные. Вся площадь помещения отводилась под спальные места курсантов, за исключением узкого прохода между нарами и небольшого пространства у входа, на котором размещалась пирамида для оружия, вешалка для зимней одежды курсантов и умывальник. Здесь же стояла железная бочка из-под солярки, приспособленная под печку.

Зима в 1944-м году была холодной, и морозы держались долго. При двадцатиградусном морозе отменялась только физзарядка под открытым небом, строевые и тактические занятия не отменялись. После завтрака курсанты минометного батальона строились повзводно и с оружием и взятыми на плечи вьюками с разобранными минометами направлялись на свои полигоны. Обмундирование не спасало курсантскую плоть от сильного холода.

– Вот если бы ватные штанишки, да телогреечку под бушлат, да валенки вместо этих американских ботинок, смотришь, и продержались бы мы в этом лесу до майских праздников, – балагурил курсант-ефрейтор Витя Кошман.

– Разговорчики в строю! – незамедлительно реагировал лейтенант Никитин.

На полигоне по команде взводного курсанты занимали огневую позицию, причем лейтенант Никитин подгадывал, чтобы место для этой позиции оказывалось поближе к лесу. Все так делали. Курсанты раскапывали снег до промерзлой земли, расчехляли свои 82-миллиметровые минометы и сноровисто устанавливали их в боевое положение. Командиры расчетов один за другим рапортовали о готовности минометов к бою. Это была обычная учебная тренировка, но условия, в которых проводились учения, осложнялись лютым морозом. Спасал костер. В лесу было много сушняка, деревень поблизости не было, и хворост в лесу никто не собирал. Взводный Никитин, доброй души человек, с самого начала занятий выделял по одному курсанту от отделения собирать хворост и разводить костер. Был случай, когда проверяющий от штаба полка застукал никитинский взвод греющимся у костра и, как и полагается всякому проверяющему, учинил лейтенанту разнос. Никитин спокойно и вразумительно объяснил проверяющему, что высшим командованием Красной Армии принято решение о повсеместном устройстве пунктов обогрева в зимнее время во избежание обморожений и простудных заболеваний среди военнослужащих. Принял ли к сведению проверяющий разъяснения лейтенанта Никитина, или он тоже был порядочным человеком, но о никитинском «пункте обогрева» он не доложил начальству.

Костер не только спасал от мороза не по-зимнему одетых курсантов, но еще и скрашивал долгие часы тактических занятий.

У костра не только тело, но и душа курсантская отогревалась. И несмотря на то, что добрую половину времени, отведенного для занятий, курсанты проводили у костра, учебную программу лейтенант Никитин со своим взводом отрабатывал по полной программе. Заканчивая занятия, взвод быстро разбирал минометы, укладывал их составные части во вьюки, гасил костер и быстро двигался в расположение части.