Свет маяка

Ситников, конечно, был прав: за неимением своих приходилось брать сомнительного Безенцова. Совершенно так же вместо крейсеров брали вооруженные буксиры. Воевали с чем были.

Сейчас, однако, не воевали. Сейчас был мир, штиль и плывущий от зноя горизонт. Духовая музыка где-то на полпути к городу, сонные, обезлюдевшие корабли у стенки, свисток паровоза и лязг ударивших друг в друга буферов.

— Ты сказал «салага», — вспомнил Васька. — Что такое салага?

— Рыбка такая, — ответил Шарапов, — маленькая.

— Так у нас мальцов зовут, — объяснил Ситников. — Салагами да салажатами… Ты, значит, тоже салажонок, только тебя еще драть надо, чтобы толк вышел.

Больше говорить не хотелось: слишком парило. Воздух поднимался дрожащими струями от железной палубы, как от плиты. Небо было совершенно неподвижным. Васька откинулся навзничь, почувствовал под головой сложенный бухтой трос и закрыл глаза. Трос был смоленый — от него шел хороший запах. Вообще было хорошо.

— «Данай» в море, — глухо, откуда-то издалека сказал Ситников.

— Плавает, — подтвердил еще более далекий Шарапов.

«Что такое Данай? — хотел спросить Васька, но выговорить не смог. — Что такое Данай? Вероятно, какая-нибудь штука?» — и сразу Васька увидел широкое море, а на нем невероятную штуку — вроде крысы в четыреста восемьдесят два фута длиною. У ней было двенадцать ног — все в новеньких штиблетах, и она плавала медленно, перебирая ими масляную воду. Глаза у нее были серые и навыкате, как у Безенцова. Она усмехнулась узким ртом, и внезапно голоса прокричали:

— «Данай»! «Данай»!

Тогда ударила двенадцатидюймовая пушка.

— «Данай»! — громко сказал Ситников.

Васька открыл глаза, но никак не мог прийти в себя. Почему-то Ситников стоял над ним с плотно сжатыми губами и взволнованным лицом.

— Удирает! — крикнул кто-то с мостика, и за криком ударил новый орудийный выстрел. От выстрела Васька вскочил.

Полным ходом к воротам порта шел небольшой сторожевик под красным флагом. Прямо за его кормой встали два стеклянных столба. Когда они рассыпались, долетел короткий звук разрыва.

— Недолет, — ответил Шарапов и как мог глубже засунул руки в карманы. Помочь «Данаю» было невозможно, а чувствовать руки незанятыми — мучительно.

На корме «Даная» вспыхнул желтый огонь — выстрел. Он отбивался. От кого? И Васька далеко, почти на самом горизонте, увидел два синих силуэта.

— «Страж» и «Грозный», — сказал Ситников. — Те самые, что обстреляли Таганрог. Кроют шестидюймовками.

Высокие корабли на горизонте были врагом, убегающий сторожевик — своим. Это Васька понял сразу.

— А их крыть нечем, — ответил Шарапов.

Снова всплески под кормой «Даная». Его кормовая семидесятипятимиллиметровая стреляет беглым огнем, но это бесцельно, — она слаба. Дойдет «Данай» до ворот или не дойдет? И что дальше будет: ведь в гавани тоже могут разбить.

Ситников отвернулся.

— Пожалуй, не уйдет!.. Эх! — и махнул рукой.

Команда — за четыре версты в городе, снарядов нет, служба связи проспала белых. Другой бы ругался, но Ситников держаться умел. Сразу же вспомнил, что не годится сеять панику:

— Близко не подойдут. Побоятся мин.

— А издалека не смогут? — спросил Васька. Он был вполне спокоен, и Шарапов его одобрил:

— Бодрись, салага! Смогут.

Перестрелка прекратилась. «Данай» влетел в ворота, а «Страж» и «Грозный» тем же курсом прошли мимо порта. Теперь они были видны отчетливо: двухмачтовые, с толстой трубой и надстройкой на середине корпуса.

Они не стреляли. Бой, значит, кончился.

— Испугались, — облегченно вздохнул Васька, но, взглянув на Ситникова, испугался сам. Ситников был совершенно бледен. Даже глаза его, казалось, побелели.

— Это… это не то, — с трудом выговорил он. — Смотри на мостик!

«Данай», резко уменьшив ход, выходил на середину гавани. На мостике у него стоял дальномер, которого раньше не было. Носовая пушка куда-то исчезла. Шарапов медленно снял фуражку и вдруг ударил ею о палубу.

— Это не «Данай»! — крикнул Ситников, и сразу же тот, кого считали «Данаем», одним рывком убрал красный флаг, поднял вместо него белый с синим крестом и заработал пулеметом.

— «Никола Пашич»! Белый катер «Никола Пашич»! Я его знаю! — кричал со стенки портовый сторож. — Белые идут! Спасайся!

Шарапов уже продернул ленту и открыл огонь. Пулемет заело на четвертом выстреле, но этого было достаточно, чтобы противник ответил. Сплошной струей зазвенели над головой пули, гулким стуком отозвались бревна стенки и коротким лязгом железо борта. Шарапов снова продернул ленту, но пулемет снова отказал.

— На берег! — с мостика крикнул Ситников и выбросил на стенку две огромные книги. — Тащи пулемет! Я здесь справлюсь! — и снова исчез.

Дальнейшее было смутно. По привычке Васька схватил ящик с лентами, но, споткнувшись о что-то мягкое, упал. Перед самым его носом пуля выбила щепку из люка, и он снова вскочил. Весь воздух звенел и взвизгивал.

— Перелет! — пробормотал сзади Шарапов.

По сходне, вдвое согнувшись, полз человек. Не добравшись до берега, он вдруг осел и свалился в воду. Васька на него даже не взглянул — нужно было вытащить ящик.

Шарапов догнал его на стенке. Шарапов был очень сильным человеком — пулемет с вертлюгом лежал у него на плече, а он даже не гнулся. Ситников все еще возился с сигнальными книгами.

Звон над головой внезапно пропал. С противоположной стенки забили винтовки, и пулемет перенес огонь. Ситников шел шатаясь; книги, завернутые в сигнальный флаг, волочил по земле, а окровавленную правую руку держал продетой в цепь своей дудки.

— Пошел! — крикнул он Ваське. — Чего смотришь? Под вагоны!

Винтовки стреляли со всех сторон, но резко и без толку. Пули выбивали из воды фонтаны. «Никола Пашич» спокойно шел к «Республиканцу». Он был хозяином гавани, поливал стенки пулеметом и делал что хотел.

Васька, Шарапов и Ситников уже лежали под вагоном, когда он подошел. Первым на «Республиканца» вскочил высокий горбоносый офицер, а за ним четверо матросов. Офицер размахивал наганом и ругался тонким голосом.

Шарапов молча покачал головой: замок пулемета не хотел действовать.