Свет между нами. Откровения медиума о потустороннем мире

Порой я злилась на старшую сестру Кристину и, топая ногами, опускала голову и неслась на нее, как бык. Я либо таранила ее и сбивала с ног, либо она успевала отпрыгнуть, а на моем счету прибавлялось «полетов».

– Иди в свою комнату, – говорила в таких случаях мама, – и не выходи, пока не станешь человеком.

Самым страшным наказанием было сидеть на месте.

Если я вела себя хуже некуда, мама усаживала меня на стул и велела сидеть неподвижно. Не час, конечно, и даже не десять минут – она слишком хорошо меня знала. Мое наказание было – высидеть ровно минуту. Но даже это было слишком долго – я никогда не справлялась.

* * *

Мы считаем себя твердыми, физически неизменными существами. Но ошибаемся.

Как и все во Вселенной, человек состоит из атомов и молекул, полных энергии и постоянно движущихся, вибрирующих с разной частотой. Если поглядеть на цельный предмет – например, стул, – не верится, что образующие его частицы движутся. Но это так! Вся материя, все сущее, сама жизнь определяются этим беспрерывным движением. Выходит, мы не такие твердые, как думаем. По существу, мы – энергия. Наверное, мои колебания были интенсивнее, чем у других детей.

В остальном у меня было вполне нормальное детство. Я росла в милой зеленой деревушке Гринлоу на Лонг-Айленде; не сказать чтобы там жило много богачей. Отец, венгерский иммигрант в первом поколении, преподавал французский в старшей школе. Мама, чьи родители были немцами, обучала английскому старшеклассников. Какое-то время она хозяйничала по дому и растила нас – троих отпрысков, потом снова вернулась к работе.

Мы жили не бедно, но денег часто не хватало. Порой я ждала походов в парикмахерскую и донашивала вещи за сестрой. Но мама изо всех сил старалась устроить нам счастливое детство. Если она не могла купить новые игрушки, то делала их сама из яркого цветного картона: потрясные машинки, поезда и маленькие города-деревушки. А на коричневых пакетах для ленча она рисовала героев и сценки – как в комиксах. И так каждый день. На праздники и дни рождения мама украшала весь дом, а как-то сделала забавные шляпы для вечеринки Кристины – порадовать сестру и ее друзей. Она держала нас подальше от телевизора, чтобы мы придумывали что-нибудь интересное. Мы много рисовали и даже открыли картинную галерею (десять центов за картину). Мама подарила мне волшебное детство.

Но несмотря на это, я не отрицаю, что была трудным ребенком, непохожим на других детей.

Когда мне было шесть или около того, мама взяла меня в магазин. Пока мы ждали в очереди, меня вдруг захлестнули сильные эмоции. Из глаз едва не потекли слезы. Мощное и тяжелое ощущение: словно стоишь на пляже, и огромная волна врезается в грудь и сбивает с ног. Так я и стояла, чувствуя невыносимую грусть и недоумение, и ничего не сказала маме.

Потом мое внимание привлекла девушка за кассой – молодая, слегка за двадцать, с непримечательной внешностью. Она не плакала, даже брови не хмурила – скорее казалась скучающей. Но я знала, что это не просто скука и что она и есть источник той ужасной печали, которую я ощущала.

Никаких сомнений – я поглощала грусть девушки-кассира. Я не знала, что это значит и почему происходит, не представляла, было ли это в порядке вещей или нет. Тогда в голове отпечаталось только одно: я чувствую печаль этой девушки, это неприятно и неловко. И от этого чувства никак не закрыться.

Я часто испытывала что-то подобное. Порой шагала мимо незнакомцев по улице и меня окатывали волны гнева и беспокойства. Иногда я перенимала эмоции друзей или одноклассников. В целом это было тяжелым, безрадостным опытом. Хотя положительные эмоции я тоже ощущала.

Каждый раз, когда рядом были особенно счастливые люди, мое настроение резко поднималось. Казалось, эмоции не только передавались, но и усиливались в полете. Порой мне хотелось плясать от счастья, хотя моменты явно не стоили такого безудержного восторга. Простые радости жизни: есть с друзьями мороженое, плавать в погожий день, сидеть с улыбающейся мамой – наполняли меня эйфорией. Душа словно уносилась в небо.

Вся материя, все сущее, сама жизнь определяются этим беспрерывным движением. Выходит, мы не такие твердые, как думаем.

Я до сих пор помню эти приливы счастья. И способность реагировать по максимуму еще со мной – стоит услышать какую-нибудь песню, прочесть стихотворение, поглядеть на картину или откусить кусочек вкусняшки, и мне буквально сносит крышу от удовольствия и блаженства. Словно в эти бесхитростные минуты я сильнее чувствую связь с миром.

Ребенком я постоянно переключалась с безграничного счастья на жуткую депрессию – смотря кто находился рядом. За спадом шла заоблачная эйфория, а за ней – очередной нырок в пучины отчаяния. Вот такие кульбиты настроения. Постепенно я научилась предвидеть эти американские горки эмоций и ждать, пока восстановлю баланс.

Когда я осознала, что перенимаю эмоции других, поняла, почему скачут мои собственные. Но это было задолго до того, как я узнала, что эта способность не такая уж странная и называется эмпатия.

Эмпатия – это умение понимать и разделять чувства других. Двое нейробиологов, Джакомо Риццолатти и Марко Якобони, провели инновационный эксперимент, который показывает, что в мозгу некоторых животных и практически всех людей есть особые клетки – зеркальные нейроны. Они срабатывают, когда мы действуем или когда наблюдаем за действием. «Если вы видите, как я задыхаюсь от слез, зеркальные нейроны вашего мозга стимулируют те же эмоции, – объясняет Якобони. – Вы знаете, что я чувствую, поскольку в определенном смысле чувствуете то же самое».

Эмпатия прочно связывает людей. Вот почему мы ликуем, когда выигрывают «наши»: мы поглощаем радость игроков, не участвуя в игре. По этой же причине люди жертвуют попавшим в беду на другом конце света – мы ставим себя на место незнакомцев и испытываем их страдания.

Другими словами, мы связаны глубже, чем думаем, а соединяющие нас нити вполне реальны.

Сначала я ощутила эту связь на себе – как нити, несущие печаль и радость. Потом я и правда увижу их: переплетение ниточек света, объединяющих нас в одно. Все началось с того дня в магазине – я поняла, что все мы связаны, а все, что произошло со мной позже, только углубляло понимание этого света – света между людьми.

3 Австралия

К тому времени, как дедушки не стало, я знала, что между мной и людьми вокруг – сильная связь. Настолько сильная, что от чувств и эмоций никак не спрятаться. Но после сна, где мы повстречались, я поняла, что связана и с теми, кто уже ушел.

Конечно, все это сбивало с толку. Увидеть дедушку было настоящим подарком, но мои способности все еще казались проклятьем, а не чудесным даром. Они выбивали из колеи и подавляли.

Что значат все эти ниточки-связи? Я что, какая-то странная, не такая, как все? А что, если за этим скрывается что-то еще? В общем, нужно было подыскать название тому, что со мной происходит. И я нашла, хоть и не совсем понимала, что оно значит. Однажды днем я подошла к маме, когда та загружала посудомойку, и сказала: «Мне кажется, я ясновидящая…»

Я не помню, как и когда натолкнулась на это слово – «ясновидящий». Возможно, попалась передача по телевизору или какая-то книга. Конечно, я не совсем понимала, что это такое. Но одно было точно понятно – ясновидящие видят будущее. А разве это не то, что делаю я?

Мама перестала складывать посуду и поглядела на меня. И тут я ей все выложила: о том, что знала о дедушкиной смерти и что потом видела его во сне, и про свои вину и страх. Когда я говорила, хотелось плакать.

– Что со мной не так? – спрашивала я. – Я плохая, поэтому знаю, что будет, да? Это ведь я виновата, что дедушка умер? Наверное, я проклята… Почему я не такая, как все?