Свет праведных. Том 1. Декабристы
Шрифт:
Роялисты ликовали, стакан холодной воды привел Ипполита в чувство. Его товарищ гордился своим подвигом, хотя старался этого не показывать, когда русские и французы подошли к нему, чтобы поздравить. Во рту чувствовался неприятный вкус крови, наверное, разбита губа, но он не помнил, чтобы его ударили по лицу. Господин с белым бантом заказал шампанское.
С этого мгновения Николай уже мало что помнил: обильные возлияния, человек двадцать незнакомцев смеялись и кричали у него в голове. Внезапно появились какие-то женщины: напудренное бело-розовое лицо, дерзкий взгляд, надушенные волосы. Парижская гризетка? Или, скорее, проститутка? Одна, Эльвира, страстно обнимала его и шептала: «Мой казак!» Это раздражало, ведь он гвардеец! Что пытался объяснить ей, оказавшись наедине в какой-то
– Эй! Николай! Что она сказала? Ты слышал?
– Да. Ты кажешься ей красивым и таинственным.
– А-а! Спасибо! Знаешь, она мила. У тебя как дела?
– Все порядке! – выдохнул юноша, помогая Эльвире расстегнуть платье.
На самом деле все было ужасно: он изнемогал, губа припухла и кровоточила, голова раскалывалась, пылала, и мучила мысль, хватит ли денег, чтобы расплатиться.
4
Озарёв с жадностью перечитал записку и расцеловал подпись: Дельфина приглашала к себе вечером, ближе к полуночи, на «чай по-английски, совершенно импровизированный». Странный, необычный час встречи только укрепил Николая во мнении, что эта женщина – восхитительнейший враг всякой банальности. Аналогичное приглашение получил и господин де Ламбрефу. В салоне баронессы, несомненно, будет толпа, но тем легче двоим переговорить. Дельфина, конечно, предусмотрела это. Единственное, о чем сожалел молодой человек, – его внешний вид, не слишком подходящий для собраний после вчерашнего происшествия: нижняя губа за ночь распухла еще больше и приобрела синеватый оттенок, на щеке красовалась царапина. Пострадал и мундир – воротник был порван. Впрочем, Антип уверял, что быстро приведет одежду в порядок: усевшись на столе посреди комнаты, он широкими жестами орудовал иголкой и напевал душераздирающий мотив. Хозяин, устроившись перед зеркалом, прикладывал к губе компресс, в надежде, что она приобретет нормальные размеры. Время от времени он поворачивался к «портняжке» и взглядом вопрошал о результатах, тот отрицательно качал головой. Николай вздыхал и возвращался к своему занятию, но через два часа безуспешных стараний сдался.
– Барин, в таком виде вы еще привлекательнее для француженок, – посмеивался Антип. – Да разве они знают, что такое настоящий мужчина? Стоит вам только войти, все ахнут!
Озарёв отказывался поддаться этим увещеваниям:
– Как это глупо! Меня станут расспрашивать, что произошло, откуда эта рана…
– А вы поведаете, как поколотили друга Наполеона, и если они христиане, скажут вам спасибо. Глядите-ка, ваш мундир как новенький! Осталось почистить сапоги и погладить рубашку.
– Ты еще не сделал этого? Но чего же ты ждешь? Должно быть, уже десять!..
Вместе бросились к прачкам, которые убежали, испугавшись нашествия русских. Антип завладел утюгом и принялся за глажку, набирая в рот воды и щедро разбрызгивая ее на рубашку: его физиономия с надутыми щеками воплощала мифологическую аллегорию бури. Терпения приглашенного на свидание было на пределе – решительно, ему не удастся быть вовремя.
Успел. Когда натянул белые перчатки и посмотрелся в зеркало, в запасе оставался еще час. Вид портила только губа да не совсем здоровый цвет лица. Наконец, господин де Ламбрефу собрался тоже, они уселись в коляску. Особняк барона де Шарлаз находился на улице Севр. По дороге граф рассказал, что получил счастливые известия о своей семье – письмо привез из Лиможа их знакомый – дней через восемь его жена и дочь рассчитывали быть в Париже.
– Жаль, напрасно отправил их в провинцию, но все мы были в ужасе и разве могли представить, что столица чудесным образом окажется в целости и сохранности. Жена беспокоилась из-за дочери. Она – наш единственный ребенок, из-за грустных перипетий ее жизни она стала нам еще дороже.
Николаю так хотелось произнести вслух имя любимой женщины, что он с большим чувством сказал:
– Знаю, в тот вечер госпожа
де Шарлаз рассказала мне о несчастье, которое постигло вашу дочь.– А! – сухо рассмеялся Ламбрефу. – Вижу, меня обошли на пути признаний. Что ж, тем хуже для меня и лучше – для вас! Баронесса хорошо знает Софи, они вместе были в монастырском пансионе…
Озарёв удивился: исходя из возраста графа, он воображал его дочь сорокалетней, а она, оказывается, молода! Взволновало его и слово «монастырь» – Дельфину растили монашки. Невероятно! Да, эта женщина – кладезь противоречий.
Коляска подпрыгнула на сточной канавке. Двое слуг устремились навстречу гостям. Николай следовал за господином де Лабрефу, подтянутым и надушенным сильнее обычного. Они поднялись по широкой мраморной лестнице и остановились на пороге гостиной, освещенной огромной люстрой. Здесь стоял еще один слуга – в белых перчатках и напудренном парике, который возглашал имена гостей:
– Граф де Ламбрефу!.. Поручик Озарёв!..
Молодой человек вошел и увидел сияющую Дельфину, рядом ее мужа, жирного, бледного. Их окружало блестящее общество. Николай заметил военные формы: две русских, австрийскую и прусскую. На мгновение испугался – конкуренты. Но русские оказались пожилыми полковниками Семеновского полка – все в орденах, лысые и вовсе не элегантные. Поздоровавшись с ними, он почувствовал себя увереннее и в стремлении очаровать хозяйку, которая переходила от одной группы гостей к другой с видом собственницы, гордой своими приобретениями, старался быть как можно обходительнее и непринужденнее. Дельфина, подойдя ближе, вдруг обнаружила его раны.
Рассмеявшись, он забавно описал свою вылазку в Пале-Рояль. В ответ раздались возгласы одобрения:
– Прелестно! Он очень мил! Похоже, на берегах Невы так же весело, как и на берегах Сены!
Молодые женщины окружили офицера-ровесника, что, казалось, очень нравилось Дельфине, которая то и дело уходила, чтобы встретить новых гостей. Впрочем, ненадолго. Несколько дам – в высшей степени изящных – расспрашивали о нравах его страны: правда ли, что в России есть рабство? Женщины в Санкт-Петербурге одеты так же, как в Париже? Каковы там театры, поэзия, еда, танцы, религия? Он старался представить все в лучшем свете. Особый интерес вызывали традиции православной церкви. Близилась Пасха, Николай рассказал, как после всенощной верующие трижды целуют друг друга в щеку, произнося: «Христос воскресе!» Почему-то это позабавило присутствовавших, а Дельфина заметила:
– Но целуются все-таки близкие родственники?..
– Нет, никто не вправе отказать в пасхальном поцелуе.
– Даже едва знакомая женщина или молодая девушка?
– Они, как и все другие, должны подчиниться.
Дамы заговорили о варварских обычиях.
– Успокойтесь, – сказал завладевший их вниманием гость. – Только неверующий может позволить себе вложить в этот братский жест какие-то дурные намерения.
– Когда у вас Пасха? – спросила Дельфина.
– В ночь со следующей субботы на воскресенье. Удивительно, но этом году православная Пасха совпадает с католической!
– Что ж, жду вас в следующее воскресенье в три часа. И вас всех тоже!
Дамы смущенно заулыбались:
– Да, конечно…
– Рассчитываю на вас, – продолжала настаивать хозяйка. – Будет интересно. Посмотрим, осмелится ли господин Озарёв возвестить нам воскресение Христа… по-русски!
– Дельфина, вы неисправимы! – Лица дам оживились.
– А что вы скажете, господин Озарёв?
– Согласен. – Николай по-военному щелкнул каблуками. – Встречаемся здесь 29 марта!
– Как 29 марта?! – удивилась хозяйка. – Уже 5 апреля!
Молодой человек извинился. Как он мог забыть об этом абсурдном разночтении между западным и григорианским календарями!
– И для ваших соотечественников исторический день, когда они вошли в Париж, – это?..
– Девятнадцатое марта 1814 года, – с гордостью ответил офицер.
– Теперь я вижу, как далеки ваше 19 марта и наше. Для нас девятнадцатого марта вы потерпели поражение при Арси-сюр-Об, и только 31-го мы оказали вам честь, позволив освободить нас. С такими временными различиями русским и французам трудно будет договориться.