Свет праведных. Том 1. Декабристы

За столом, предусмотренным на тридцать человек, собралось лишь пятнадцать. Все эти пустые места придавали трапезе окраску неудавшегося торжества. Священник, приглашенный на свадебный пир, выглядел торжественно, в его глазах над черной бородой застыла почти женская печаль, он и трех слов не произносил, не процитировав Евангелие. С точки зрения Николая, еда была обильной, но вина и ликеры плохого качества. У кого Седов занял деньги, чтобы оплатить прием? К десерту он велел подать шампанское. По обычаю выкрикнули: Горько! Горько! Это означало, что вино будет казаться горьким, пока новобрачные не поцелуются при всех. Мария подставила щечку Седову. Он краешком губ поцеловал эту восковую статую. Лицо у него было безразличным. Он снова оживился лишь в тот момент, когда молодая служанка наполнила его бокал. Обернувшись к ней, он на глазах у присутствующих бросил на нее понимающий взгляд. Николай и Софи, не сговариваясь, заторопились с отъездом. Седов вяло пытался задержать их. Мария проводила родных до передней. У них за спиной, в гостиной, раздавался смех, звенела посуда.

– Мы первыми покидаем тебя, – объявил Николай. – Извини нас… Дорога длинная…

– Уезжайте скорее! – шепнула Мария. – И забудьте все, что здесь видели!

– Что вы хотите сказать? – спросила Софи.

– Вы меня очень хорошо понимаете! – ответила Мария. – Забудьте все! Забудьте меня! Я больше не существую!..

В скверном свадебном наряде, с венком, косо венчавшим ее белокурые волосы, с повисшими руками и глазами, полными слез, она выглядела жалкой.

– Я приеду навестить вас, – пообещала Софи. – Через несколько дней вы сами скажете мне, что ваше счастье безгранично!

На крыльце с факелами в руках стояли слуги. В прояснившемся небе сияли редкие звезды. Возница Николая, вернувшийся из церкви с последними санями, уже забрался на свое сиденье. Борода его укрывала широкую грудь, он держал вожжи и ждал распоряжений.

Тройка отъехала по снегу лунного цвета. «Как ужасно – супружеская пара без любви!» – подумала Софи. И она потянулась к руке Николая под накидкой из медвежьей шкуры. Их пальцы крепко переплелись. Она отметила про себя, что их ладони слились в нерасторжимый узел. На протяжении всего пути Софи, не обменявшись с мужем и словом, вкушала удовольствие от того, что была госпожой в голове этого человека.

К десяти часам вечера сани въехали в еловую аллею. Усадьба Каштановки в снегу казалась ниже, чем обычно. В передней горел свет, другой – в кабинете. Михаил Борисович еще не ложился.

– Он будет расспрашивать нас, – сказал Николай. – Признаемся ли мы ему, что свадьба была жалкой?

– Это доставило бы ему большое удовольствие и причинило бы слишком много боли! – заметила Софи. – Из милосердия нам следует немного солгать.

Никита, Василиса и Антип, поджидавшие их в передней, подбежали к прибывшим и тихим голосом спросили, красива ли была невеста.

– Как ангел! – ответила Софи.

Василиса перекрестилась и по своему обыкновению разрыдалась. Пока она развешивала шубы, Николай направился в кабинет. Софи пошла за ним. Он постучал в дверь и, не дождавшись ответа, приоткрыл одну створку. Комната была пустой, непроглядно темной. Запах подогретого масла исходил от лампы, которую только что погасил Михаил Борисович.

– Он ждал нашего возвращения, чтобы узнать, как все прошло, но, когда мы приехали, поднялся в свою комнату! – прошептал Николай. – Что это означает?

– Это означает, что его гордость сильнее любопытства! – ответила Софи.

И, улыбнувшись в глубине души, подумала, что начинает лучше понимать своего свекра.

5

В тот момент, когда снова увидел Дарью Филипповну, Николай оценил ничтожество отговорок, которые заготовил. Сможет ли он убедить ее, что так давно не подавал признаков жизни исключительно потому, что был потрясен бегством и замужеством сестры? Приехав в Славянку, где никто не ожидал его визита, он понял, что напрасно тревожился. Само солнце, явись оно в дом, не осветило бы так сильно лица его обитателей. Все девушки будто обрели вдруг жениха. Дарья Филипповна – глаза на мокром месте, с дрожащими губами – подыскивала слова. Она так боялась потерять Николая, так была счастлива вновь видеть его, что даже не помышляла о том, чтобы упрекнуть его за отсутствие. И если бы он не привел никаких объяснений, она приняла бы его с тем же радушием. Чтобы приободрить его, Дарья Филипповна пробормотала, что была в курсе всего, разделяет его братское возмущение и лишь больше уважает его за это. Фраза о горе, которое непокорные дети могут причинить близким, напомнила трем юным девушкам, что и они не защищены от подобных злоключений. И поскольку ничего лучше нельзя было придумать, решили выпить чаю.

Позже Евфросинья предложила Николаю поотгадывать загадки, но ее мать воспротивилась этому, сочтя подобное развлечение слишком ребяческим для гостя. Натали набралась храбрости и принесла ему свои последние акварельные рисунки. Из вежливости он похвалил ее, перелистав альбом, полный изображений увядших цветов и расплывчатых пейзажей. Рассерженная тем, что дочери завладели вниманием Николая, Дарья Филипповна попросила двух младших девушек посидеть спокойно, пока старшая будет играть на фортепьяно. Сама она с задумчивым видом расположилась в углу небольшого дивана. Николай присел рядом с нею. Евфросинья и Наталья перешептывались, Дарья Филипповна бросила на них жесткий, как удар линейкой по голове, взгляд. Звуки старомодного романса каскадом полились в гостиной. Елена играла старательно и неумело. Ее прилежная спина изогнулась, косы отбивали ритм. Склонившись к Дарье Филипповне, Николай тихим голосом спросил:

– Вы закончили сооружать китайский павильон?

– Да, – с придыханием ответила она.

– Нельзя ли мне взглянуть на него?

– Конечно.

– Когда?

– Завтра, в три часа.

Он пришел вовремя на свидание, но, переступив порог павильона, решил, что попал на пожар. Несмотря на открытую форточку, в комнате витал едкий дым. Посреди этого тумана кашляла и стонала Дарья Филипповна:

– Печь не работает! Вот уже час безуспешно пытаюсь разжечь ее! Не хотелось, чтобы слуга сопровождал меня…

– Пустяки! – сказал Николай. – Позвольте мне заняться этим!

В течение двадцати минут он работал как истопник, раскладывал поленья, поджигал их, раздувал пламя. Наконец, огонь соблаговолил загореться в зеленой изразцовой печи. Но в помещении по-прежнему было много дыма, и холод был очень ощутим. Что не способствовало созданию желательной интимной обстановки. Кроме того, Николая смущали причудливые статуэтки, гримасничающие маски, изогнутые кресла, украшавшие обстановку. Он затерялся в пещере злых духов.

– Откуда взялись эти вещи? – поинтересовался Николай.

– Мой отец купил их когда-то у китайских торговцев в Нижнем Новгороде, – объяснила Дарья Филипповна. – Они красивы, не правда ли?

– О да! Красивые и странные…

Он дрожал от холода перед женщиной, хотя был в шубе и шапке. А вокруг него безобразные статуэтки смеялись над его неудачей. Осознав, что плохо повела дело, Дарья Филипповна едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

– Сядьте по крайней мере! – прошептала она.

Все кресла напоминали орудия пыток. Пригодным для сиденья казался только диван, несмотря на четырех золотистых драконов, защищавших его углы. И в тот момент, когда обстоятельства чуть не сломили его, мужская сила вдруг взыграла в Николае. Разве установлено, что холод и неудобство помешают ему оправдать свою репутацию перед любящей женщиной? Забыв о Китае, Николай схватил Дарью Филипповну за запястья и крепко поцеловал ее в губы. Она восприняла как порыв страсти то, что являлось всего лишь проявлением прихоти. Но на этот раз она поостереглась сопротивляться ему из страха, что он остановится на полдороге. Подавив стыдливость, Дарья Филипповна со вздохом позволила раздеть себя. Николай торжествующе запыхтел, обнажая ее округлые плечи и грудь. У нее мороз пробегал по коже. Зубы стучали. «Если не добьюсь своего, то я обесчещен!» – подумал Николай, опрокидывая женщину на диван.

Он добился желаемого настолько успешно, что в шесть часов вечера они все еще обретались в объятиях друг друга. И именно она заставила его уехать. Вернувшись в Каштановку, Николай был счастлив, что не слишком сильным оказалось у него чувство вины. Обстановка в китайском павильоне придавала исключительный и почти нереальный характер наслаждениям, которые он там вкушал. Его поведение заслуживало оправдания, присущего неверности, которую допускают моряки в случайных портах. Он вернулся к Софи с душой великого путешественника.