Свет проклятых звёзд

Туркафинвэ стоял над трупом, и слёзы градом катились по щекам. Забыть! Всё забыть! Это был сон! Последний прекрасный сон в его жизни.

***

Кто-то несильно, но всё же чувствительно ударил по лицу, и эльф, вздрогнув, открыл глаза. Зрение сфокусировалось не сразу, грудь справа болезненно запульсировала.

— Я же говорил, — сказал знакомый голос, — моему другу нужна помощь. И не только ему. Здесь для тебя очень много работы. И, кстати, мои раны тоже надо… Хорошенько обработать.

— Я всё сделаю, — серьезно ответила девушка.

Раны на груди коснулись нежные руки, смазанные чем-то холодящим и душистым, по телу пробежала дрожь, и Асталион почувствовал, как накатывает забытье.

— Нельо мне будет благодарен за помощь его другу, — улыбнулся Морифинвэ, обнимая Митриэль за бедра. — Пусть этот парень спит. Займись мной.

— Но… Морьо… — знахарка теперь боялась любовника намного больше, чем раньше. И страх перед ним вытеснил все остальные чувства. — На твоём корабле очень много раненых. Я должна помогать им наравне с другими лекарями. Пока вы не отчалили, я должна сделать как можно больше. В море вам будет неоткуда взять травы для снадобий.

— Ты должна радовать меня. Я привёл тебя сюда, и Финьо не был против. Значит ты моя. На МОЁМ корабле. Я говорил, что ты не уйдешь с палубы живой, если попытаешься меня бросить? Говорил, что не отпущу тебя? Что ты плывёшь со мной?

Митриэль испуганно кивнула. Лучше быть послушной. Ведь рядом с ней… Убийца.

Турукано и лицо войны

— Ты опоздал! Мне уже не нужна помощь!

Слова старшего брата были резки, Финдекано явно рассчитывал задеть гордость Турукано, но это была пустая трата времени. Младший сын Нолофинвэ видел и слышал все то же самое, что и герой битвы в Альквалондэ Финдекано, но в его сердце рождались иные чувства, которые бы никогда не понял тот, кто от всей души радовался выигранной битве.

Турукано видел ухмыляющееся лицо войны. Оно смеялось над всеми: и победившими, и побеждёнными. Смеялось без жалости и сочувствия. Победители такие жалкие в своей наивности, полагая, что им вечно будет везти! А побежденные… Что тут скажешь.

Принц смотрел на кровь, разлитую по белым камням набережной, и представлял, что пролил её сам. Ему казалось, он чувствовал боль разорванной плоти, и это ощущение заставляло содрогаться.

Турукано видел ещё не убранный труп и думал, что это мог бы быть он сам. Или его сын… Что может быть страшнее?

Вот девушка склонилась над телом, держит окоченевшую руку, что-то говорит… Это могла быть его собственная дочь, проливающая слёзы по отцу.

Здесь на камнях сидит эльф, которому лекари наскоро перетягивают истекающий кровью обрубок руки… Как этот несчастный теперь будет жить?! Отрубить бы руку тому, кто это сделал, чтобы он тоже прочувствовал! Если ещё жив…

Трупов много. Раненых и искалеченных тоже. Но ещё больше разбитых жизней тех, чьи близкие ещё вчера были живы и здоровы.

На фоне чудовищного пейзажа радость победы и гордое превосходство в глазах брата выглядели злой насмешкой, издевательством над теми, для кого теперь жизнь превратилась в страдание. Как?! Как можно радоваться, если вокруг…

И вдруг Турукано почему-то обернулся. Его брат давно ушел со своими воинами, рядом никого не должно было быть… Отец?..

Нолофинвэ не смог приблизиться к сыну. Он просто спешился и, судорожно сжав поводья, стоял, смотря на Финдекано, обнимающегося с кем-то в алом плаще, и слёзы бежали по сморщенному, словно от боли, лицу.

А потом он прошептал:

— Что же ты наделал, мой мальчик…

Пока не спрашивай

Многие дома портового города опустели, потому что в них стало некому жить. Из других жильцы бежали в страхе перед Нолдор. Даже те, кому некуда было бежать, предпочли уйти в лес и встать лагерем в нескольких милях от порта, надеясь на чью-нибудь помощь, или что чудовища вскоре уйдут сами.

Остались очень немногие.

Отлежавшись в чьём-то брошенном доме и поняв, что уже в состоянии говорить с отцом, Майтимо сдержанно поблагодарил Финдекано и его воинов за помощь, обещал скоро вернуться и обсудить дальнейшие планы. Феаноринг видел, от него ждут большего, чем просто «спасибо», но все мысли были заняты другим: он совсем ничего не знал о ходе сражения в самой Гавани, сведения, приносимые воинами Второго Дома были слишком противоречивы. Но и так ясно: потери убитыми и ранеными среди Нолдор Первого Дома очень велики. Надо как-то сообщить родным…

И как правильно выстроить разговор с отцом? Наверно, стоит сперва его молча выслушать. Дальше по обстоятельствам.

Но сначала необходимо увидеть Макалаурэ.

***

Отмытые от крови белоснежные корабли в форме лебедей возвышались над портом, и почти не было заметно, что борта и мачты местами изрублены, паруса сняты, а не подвязаны, как обычно. Всё это необходимо было ремонтировать, и те немногие везунчики, кого не достали стрелы, работали без отдыха.

Нолдор заметили подходящего Майтимо издалека и начали восторженно кричать его имя, восхваляя доблестного воителя. Это могло бы быть очень лестно, если бы не понимание, что отец вряд ли искренне порадуется повышенному вниманию не к себе.

Помахав здоровой рукой своим собратьям, Нельяфинвэ подошёл к ближайшему кораблю.

— Где Канафинвэ? — спросил старший Феаноринг, и все лица сразу изменились. Это было красноречивее любых слов.

***

— Нельо вернулся. Живой, — улыбнулся отцу Куруфинвэ-младший, отходя от окна каюты.

— Нельяфинвэ вернулся героем, — со сдержанной гордостью сказал Феанаро, зачем-то погасив пальцами одну из свечей, стоящих на столе. — Наши раны затянутся, но даже если нет, если окажутся смертельными, это всё проходящее. Но память о содеянном останется в веках. Только наши дела важны. Понимаешь, о чём я?

Куруфинвэ-младший не был уверен, что понимает.

— Мы соберём совет сейчас? — спросил он, решив говорить по существу.

— Да, — кивнул Феанаро. — Нет смысла ждать, когда соберёмся все.

«Можем и не собраться, — вдруг с ужасом подумал Куруфинвэ-младший, вспоминая, как стоял на окровавленной палубе, как его позвал воин с раной на голове, как отец увидел одного из своих сыновей… Он тогда подумал — мёртвым. Это было очень страшно… — Во что я втянул Тьелпе?»

***

Подойдя к двери, за которой лежал его тяжелораненый брат, Нельяфинвэ вдруг подумал, что надо снять перевязь, на которой висела левая рука: не стоит волновать Макалаурэ.

Дверь бесшумно открылась, Нельяфинвэ осторожно вошёл, почти уверенный, что брат спит, но это было не так. Зато прямо за столом, положив голову на руки, спала девушка-знахарка, а вторая что-то усердно смешивала в небольшой круглой чаше, окружив себя свечками.

— Майти, — еле слышно выдохнул Макалаурэ, чуть приоткрыв глаза, — не уходи.

— Как он? — задал вопрос бодрствующей знахарке Нельяфинвэ.

— Молчи, — не дал ей ответить еле живой менестрель, — сам скажу. Когда всё закончится, — он, закрыв глаза, поморщился, — когда Моргот будет сражён… Когда мы вернём… Дай воды, милая.