Свет проклятых звёзд

***

Митриэль была в отчаянии: за время стоянки к ней обратились за помощью уже более двадцати эльфов разного возраста с обморожением рук, ног и даже кожи лица. Что делать с таким недугом, знахарка понятия не имела, и не с кем было посоветоваться: другие лекари тоже никогда не бывали во льдах.

Смешивая согревающие отвары и делая из заготовленных снадобий мази для компрессов, Митриэль старалась не смотреть в сторону четверых несчастных, конечности которых выглядели особенно страшно. Неужели мороз, как и меч, способен лишить рук и ног?

— Почему ты не смотришь мне в глаза? — спросил эльф, когда Митриэль осторожно накладывала пропитанную душистым раствором повязку ему на стопу. — Зачем прячешь взгляд? У тебя для меня плохие новости?

Знахарка постаралась остаться невозмутимой, но сейчас ей очень не хватало рядом того, кто мог без жалости и страха сказать: «Необходима ампутация. Иначе упустим время». Того, чья рука бы не дрогнула… Кого не пугает крик боли, кто сам кого угодно заставит содрогнуться от ужаса…

Да, разумеется, род Феанаро Куруфинвэ снова враги эльфам короля Нолофинвэ, но чего стоит вся эта никому ненужная вражда за корону, когда перед тобой сидит собрат, которому суждено стать одноногим из-за прихоти владык?

Митриэль одёрнула себя. Нолдор Первого Дома жестоки и кровожадны, несут горе и бесчестье всем, кто окажется рядом. Без них в Арде будет лучше.

Музыка ледяной пустоши

Огромный шатёр, утеплённый несколькими слоями шкур, с небольшой печкой в центре позволял согреться и даже снять меховую накидку. Но более всего радовало, что внутрь не проникали звуки с улицы. Особенно песни.

Разделывая тушу подстреленного на охоте зверя, похожего на огромный кожаный мешок, набитый жиром, Ириссэ не могла выбросить из головы строки, сочинённые Акларикветом, о Феанаро: «Ты империю построил на чужой беде!»

Всё так… Отец говорит — если бы его брат проиграл, Моргот явился бы в Валинор опять, чтобы принести новую беду. Это ведь смысл его существования — сеять зло.

«Я построил, ты разрушишь».

— Как так получается, — неожиданно для себя, вслух сказала Ириссэ, смотря на окровавленный нож, — что все знают, как Аклариквет пишет песни, понимают, для чего, и при этом подпевают ему, верят его словам, и, презирая, цитируют? Что за магия в его музыке?!

«Ты взошёл на трон, твой легион непобедим».

«Если всё правда, — подумала принцесса, — Тьелко теперь герой, великий прославленный воин Средиземья, и, разумеется, окружён толпой потерявших голову от восторга дев! И, скорее всего, он женился! Разумеется, ведь мужчине нужны сыновья…»

Стало невыносимо обидно. Кровь потекла со стола, окрасила бордовым бурый мех расстеленных на полу шкур.

— Ириссэ, ты занята?

Принцесса обернулась. С чего вдруг племянница решила оставить подружек и свору визжащих детей, с которыми каталась на горке?

— Проходи, Иттариэль. Садись ближе к огню, погрейся.

— Мне совсем не холодно! — загадочно и смущённо улыбнулась юная девушка. — Я… Можно поговорить по секрету?

— Со мной? О чём?

Ириссэ догадывалась. Племянница росла, расцветала и, разумеется, её начали учить уму-разуму все, кому не лень. И, конечно, только и твердят о девичьей чести, приводя поучительные примеры.

— О мальчиках, — покраснела Иттариэль.

— А с мамой говорить не пробовала?

Кровь с лезвия стекла на пальцы, Ириссэ отложила нож и вытерла руки.

— Я стесняюсь, — умоляюще посмотрела на тётю девушка, — она не поймёт.

— Хорошо, — дочь Нолофинвэ села рядом с племянницей. Огонь в печи потрескивал, искрил, танцевал. — Что ты хочешь знать?

— Мне нравится один мальчик, — смущённо заулыбалась Иттариэль, — но у него есть девушка. Он намного старше! А за мной ухаживает брат подруги. Он очень милый, но…

— Настойчивый?

— Да! Он постоянно меня пытается поцеловать! В губы! А я не умею целоваться… И…

Ириссэ стало смешно, однако принцесса сдержалась.

— Я боюсь потерять честь! — испуганно произнесла Иттариэль, и дочь Нолофинвэ покачала головой.

— И ты хочешь спросить меня, каково это — потерять честь?

Глаза юной девы заблестели.

— Каждый сам для себя решает, терять её или нет, — пожала плечами Ириссэ. — Но могу сказать тебе одно: если сердце поёт, если, думая о мальчике, ты пишешь стихи, а он дарит тебе свою свободу, не отталкивай его. Пожалеешь потом. Горько. Даже если весь мир восстанет против ваших отношений, борись. Иначе позже, спустя годы, станешь писать совсем другие стихи. Подожди здесь.

Взяв со стола длинный охотничий нож, дочь Нолофинвэ, накинув меха, вышла на мороз. Слыша песню менестреля отца, то и дело прерываемую воем ледяного ветра, эльфийка подумала, что Аклариквет, несмотря на продажность, всё же достоин уважения: кто ещё бы стал петь для народа, поднимая дух отчаявшихся, когда от мороза лопаются до крови губы?

Подойдя к певцу, Ириссэ резко схватила его за горло, поднося к лицу нож, с издёвкой улыбаясь.

— Подари мне лиру, — прищурилась охотница, — по-хорошему.

Застигнутый врасплох Аклариквет подчинился, и в руках эльфийки оказался грубовато сделанный инструмент в форме лебедя.

— Ты очень щедр, мой друг, — пугающе улыбнулась Ириссэ, осторожно проведя кончиком ножа сверху вниз по горлу менестреля, чуть надавив на кадык. Со всех сторон послышались смешки.

— Всё для тебя, принцесса, — очень почтительно произнёс Аклариквет, наблюдая за рукой дочери господина.

Ловко крутанув нож, Ириссэ спрятала его под одежду и вернулась в шатёр.

— Прости, задержалась, — хмыкнула охотница, снова подсаживаясь к племяннице. — Я, конечно, не прославленная Элеммирэ, но бесчестье… Почему-то вдохновляет. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я пела?

— Нет…

— Поэтому делай выводы о том, что я тебе говорила. Мой выбор заставил сердце потерять покой.

— А… Что мне делать?

— Слушать! И думать своей прекрасной златовласой головкой.

Струны зазвучали тихо и печально, словно капли тающего в ладонях снега. Ириссэ, волевая и гордая, вдруг показалась племяннице слабой и измождённой, словно ещё не оправившийся от тяжёлых ран воин. Дочь короля Нолофинвэ запела едва слышно, будто через силу.