Свет за облаками (сборник)

Озеро тоже неузнаваемо изменилось. Вместо скопления изумрудных облаков, в которых было так здорово резвиться и плавать, его заполнила тёмная, холодная и тяжёлая жидкость, затянутая сверху какой-то гадкой, дурно пахнущей плёнкой. Периодически в глубине его что-то бурлило, и к поверхности поднимались большие пузыри. Адамис с Иветтой предпочитали даже не думать о том, что или кто обитает теперь в их Озере.

Всё, казалось, предвещало какую-то страшную катастрофу, мир словно готовился к ней. Ощущение угрозы нарастало день за днём, сковывая души ледяной тоской, затягивая в омут беспросветного отчаяния. Голованы, как живое воплощение этой угрозы, почти постоянно чёрной стайкой кружили в потемневшем, насупившемся небе, но почему-то всё же не набрасывались на Адамиса с Иветтой, словно ожидая от кого-то команды к нападению, но пока не получая её.

Этот новый тёмно-серый, страшный и уродливый мир был совсем не похож на прежний — лёгкий, воздушный и радостный, — который они так любили. Иветта пыталась поймать отсветы старого мира в своих рисунках, и ей это иногда удавалось. Она всерьёз увлеклась живописью, и это занятие приносило ей если не радость, то хотя бы временное забвение. Она стремилась запечатлеть на бумаге остатки уходящей красоты, а часто и вовсе писала картины по памяти, но смотреть на них потом не могла без сильнейшей душевной боли, и рвала почти сразу после того, как кончала свою работу. Постепенно Иветта стала рисовать просто так, не ставя перед собой никакой высшей цели — ради самого процесса, и это оказалось гораздо проще и спокойней, чем искать потерянное счастье и любовь в своих творениях. Предсказание Проповедника сбылось — пытаясь докопаться до причин всех происходящих в мире изменений, Адамис не смог придумать ничего лучшего, чем заняться наукой. Но пока, с каким бы рвением он не рубил деревья и не расчленял цветы, получить ответа на свои вопросы он не мог. Однако он не оставлял своих попыток, уверенный, что с помощью разума и логики можно узнать всё, что угодно. По крайней мере, ему хотелось верить в это. Он убедил себя, что причину перемен надо искать во внешнем мире, а не в себе самом. Проповедник оказался прав, когда говорил, что культура способна в какой-то степени заполнить ту пустоту, что образовалась в их душах, компенсировать тот внутренний раскол, что доставлял им такие сильные мучения. Со временем Адамис забыл, что он начал осваивать науку ради того, чтобы узнать, как восстановить утерянную связь с миром. Его целью стало познание ради познания. Он поверил в то, что занимается чем-то действительно важным, и, сам того не замечая, стал считать важным самого себя, свысока своих знаний глядя на невежественную Иветту. Он стал как будто копией Проповедника, подражая даже его жестам и манере говорить. Сначала это смешило Иветту, но потом стало утомлять, и она по-настоящему злилась, когда Адамис пытался поучать её или называл себя Человеком с большой буквы.

Менялся не только мир вокруг, менялись их собственные тела — с ними происходило нечто странное и необъяснимое. Однажды Иветта обнаружила у себя один совершенно белый волосок и подивилась, откуда он мог взяться. Потом заметила новую складочку на лице Адамиса. А в другой раз у Иветты ни с того ни с сего потекла из носа жёлтая склизкая гадость, заболела голова и начался сильный озноб, сменившийся затем жаром. Через пару дней всё прошло, но Иветта поняла, что не может теперь доверять даже собственному телу — раз оно способно выкидывать такие штуки. Перед ней впервые так явно встал вопрос — а вечны ли они вообще? Этот вопрос ей очень не понравился, и она постаралась не думать больше на эту тему. Но это было не так-то легко сделать — навязчивые мысли сами собой лезли в голову, вспоминалась фраза, брошенная когда-то Лавочницей: «Жизнь так коротка, надо наслаждаться ею, а не терять отпущенное нам время на напрасные терзания и тревоги». Проповедник тоже несколько раз упоминал о том, что когда-нибудь они исчезнут из этого мира, употребляя при этом термины: «умереть» и «скончаться». Иветта не знала, что означают эти слова, но они до ужаса пугали её. Порой смерть снилась ей в кошмарных снах, и Иветта просыпалась вся в холодном поту с криком на устах. Смерть то представлялась ей каким-то ужасным созданием с множеством конечностей и глаз, то просто безликим липким туманом, поглощающим и уничтожающим всё живое. Адамису про свои страхи Иветта не рассказывала, но подозревала, что он тоже задумывается над теми же вопросами, что и она сама. Однажды она застала его рассматривающим порез на своей руке. Из пореза сочилась ярко-алая жидкость. Когда Адамис заметил, что она смотрит на него, то тут же спрятал руку за спину и сделал вид, что ничего не произошло. Но ночью Иветта слышала, как он кричал во сне: «Нет, пожалуйста, не надо! Не забирай меня! Я не хочу умирать!» Однако по какой-то неведомой причине ни Иветте, ни Адамису не хотелось говорить о смерти друг с другом или расспрашивать о ней Лавочницу, Горца и даже всезнающего Проповедника. Каждый предпочитал оставлять свои мысли и тревоги при себе.

* * *

Влюблённые стали всё чаще ссориться, обвиняя друг друга во всех этих ужасных событиях. Их любовь, прежде горевшая ярким костром, превратилась в маленький слабый огонёк свечи, могущий погаснуть навек от сильного дуновения ветра. Порой они надолго расставались, стремясь уйти от того обличения себе, что читали в глазах друг друга.

Уставая от этого грубого, неприветливого мира, они бежали к Горцу и просили его дать им вина. Сын гор объяснил им, что людям иногда просто необходимо забвение, уход в иную реальность. Если ты чем-то недоволен в жизни, зачем это терпеть, когда можно просто уйти от проблем и невзгод в иной, пусть и иллюзорный мир? Пока ты жив, надо любыми способами развлекаться, общаться с людьми, путешествовать, осваивать новые виды деятельности. Это даёт возможность расширить свой кругозор, лучше познать себя и стать хотя бы чуточку счастливее.

Однажды торговец винами предложил им в качестве небольшого развлечения поглядеть на землю сверху. Это было захватывающее впечатление. Они летели на большой металлической птице в небесах и видели свой мир как на ладони. Было страшно и одновременно захватывающе прекрасно ощущать себя свободным от земных оков. Сердца Иветты и Адамиса трепетали от восторга и забытой уже беспечной радости. Но эйфория от полёта быстро прошла, уступив место ещё большей тоске и тревоге.

В следующий раз с помощью вина они перенеслись в другой мир, где катались по воде на железных штуках, называемых там гидроциклами. Каким-то чудом эти тяжеленные железяки не только не тонули, но могли развивать огромную скорость, взметая в воздух кучу сверкающих брызг. Иветта неслась на гидроцикле всё дальше и дальше, стараясь ни о чём не думать, отдаваясь скорости и ощущению полной свободы. Внезапно внутри двигателя что-то щёлкнуло, и гидроцикл резко остановился. Иветта чуть не полетела в воду, лишь чудом удержавшись на сиденье. Она оказалась одна посреди огромного бескрайнего океана. Адамис на своём гидроцикле давно отстал, берега было не видно, и Иветте стало по-настоящему страшно и одиноко. Что она делает в этом чужом, незнакомом ей мире? Зачем вообще живёт на свете? Вопросы роились в её голове, а ответы всё не находились. Отчаяние захлестнуло её, и она горько заплакала. Ей захотелось исчезнуть, раствориться навек в этом безбрежном океане — тогда боль и тоска уйдут вместе с ней… Но тут на горизонте появилась маленькая точка, которая по мере приближения превратилась в мчащегося на гидроцикле Адамиса. Он заметил Иветту и очень скоро остановился рядом с ней. В глазах Адамиса читались беспокойство и страх потерять её. Иветта почувствовала, что любовь к ней всё ещё жива в его сердце. Ей стало стыдно за то, что она поддалась отчаянию и хотела исчезнуть из мира — она поняла, что просто не имеет права бросать любимого одного в такое тяжёлое для них время. Она пересела на его гидроцикл, обняла Адамиса сзади и прижалась к нему всем телом. Ей стало хорошо и тепло, она почувствовала себя защищённой от всех невзгод мира. Катастрофа на какое-то время откладывалась…

Глава восьмая Агапэ

С его появлением в их жизни всё изменилось. Теперь они больше не принадлежали самим себе.

Его принесла в клюве большая белая птица и положила к их ногам. Маленький беззащитный комочек с крошечными ручками и ножками и огромными всепонимающими глазами, смотревшими на них с безграничным доверием и любовью.

Глядя на это чудесное создание, Адамис чувствовал радость и боль одновременно. Радость от того, что в их мире появился новый обитатель, а боль — от того, что он вынужден будет существовать в таком уродливом, мрачном и опасном месте. Его появление приносило в их жизнь радость и свет, но было в этом и нечто противоестественное и неправильное, как будто всё должно было произойти совсем не так, как будто он был создан для того, чтобы жить в сияющем, прекрасном мире, а здесь, у них, появился вследствие какой-то страшной ошибки. Всей душой Адамис чувствовал, что это существо чуждо их миру, что оно не принадлежит ему, как будто тут присутствует лишь малая часть, слабый отблеск его души, а большая часть находится в каком-то другом, неведомом им месте. С первой секунды его появления Адамис знал, что будет всегда заботиться о маленьком человеке, любой ценой защищать его от всех опасностей.

— Как тебя зовут, малыш? — спросила Иветта, когда большая птица с длинным красным клювом снова взмыла в небо, оставив их наедине с новым жителем этого мира.

— Агапэ, мама! Меня зовут Агапэ, — тихо ответил он.

Сердце Иветты зашлось от нежности, когда она услышала это слово — «мама». Она ещё не знала, что оно означает, но сразу почувствовала, что от этого слова веет теплом объятий, радостными улыбками, колокольчиками весёлого смеха. В этом слове заключался целый мир, полный счастья и любви. Но было в нём и предчувствие сильнейших страданий, которые выпадут на её долю. Однако Иветта теперь готова была пойти на любые муки, лишь бы услышать ещё хоть раз слово «мама» из уст Агапэ. Она поняла, что именно этого человечка она ждала всю свою жизнь, и всё, что с ней когда-либо происходило, было лишь подготовкой к его появлению.

— Кто ты и зачем пришёл в наш мир? — спросил Адамис.

— Я ваш сын, а вы — мои родители. Меня послали, чтобы в мире умножилась жизнь, появилось Общество, как вы и хотели, — сказал Агапэ, глядя на них своими внимательными, немного грустными глазами.

Адамис с Иветтой, действительно, уже довольно давно всей душой желали появления в их мире других людей, таких же, как и они сами. Они всё чаще приходили к Проповеднику и слушали его рассказы об Обществе. Его слова казались им очень правильными, и они нередко мечтали о том, как их жизни обретут смысл, когда у них наконец-то будет это самое Общество. Эти рисуемые ими в воображении картины казались такими заманчивыми, что им хотелось всё время быть среди людей, пусть даже и не в реальном мире. Поэтому влюблённые то и дело обращались к Горцу за вином, которое давало им возможность побыть в гуще толпы или на какой-нибудь многолюдной вечеринке. То веселье и оживление, которые там царили, опьяняли и кружили голову, но не давали чувства удовлетворённости. В глубине души Иветта и Адамис понимали, что всё это лишь иллюзия Общества, и после каждого такого путешествия им становилось только хуже.

Но сейчас, когда белая птица принесла им Агапэ, Адамис почувствовал, что всё стало совсем по-другому. Этот человечек был действительно настоящим, даже более настоящим, чем весь окружающий мир. И он был их сыном — продолжением их самих, порождением их любви.

Адамис вспомнил свою давнюю мечту о том, чтобы в их с Иветтой союз вошёл кто-то третий — тогда их любовь стала бы более полной и целостной. И наконец эта мечта сбылась — появился Агапэ, их сын, и теперь жажда новой любви, так долго мучившая Адамиса, будет наконец удовлетворена. Они смогут познавать друг друга целую вечность, и их счастью не будет конца. Но тут Адамиса пронзила страшная мысль. Агапэ — плод их любви, а любовь эта уже давно стала незаконной и болезненной, приносящей одни страдания. Значит, и плод этой любви изначально обречён на страдания и муки. И виноваты в этом они сами — они сами обрекли самое дорогое для них существо на такую ужасную жизнь. Но, может быть, ещё возможно всё исправить? Может быть, если они будут любить и оберегать Агапэ, то смогут изменить его судьбу? Адамису хотелось верить в это…

«Какой же он слабый и беспомощный! — думала Иветта, глядя на сына и всё ещё не решаясь прикоснуться к нему. — И как же, наверное, мы ему нужны. Без нас он совсем пропадёт в этом суровом мире». Но тут же она почувствовала, что, несмотря на его слабость и кажущуюся неприспособленность к жизни, он им гораздо нужнее, чем они ему. Ей почудилось, что в этой слабости заключена огромная сила, которая может перевернуть весь мир. В душе её вспыхнул слабый огонёк надежды. «Придёт час, и твой сын спасёт тебя от тебя самой!» — услышала она внутри себя незнакомый голос, и сердце её сжали невидимые тиски от предчувствия великого и страшного предназначения её маленького сына. Она снова посмотрела на Агапэ, но уже совсем другими глазами. Ореол тайны окутывал маленького человека. Радость и печаль, страдание и освобождение, могущество и покорность мистическим образом переплетались в его судьбе, до времени скрытые под покровом немощной плоти.

— Что же нам с тобой делать, мой милый Агапэ? — подумала Иветта, и тут же поняла, что произнесла свои мысли вслух.

— Вы будете меня воспитывать, а я буду вас слушаться! — ответил её сын, снова превращаясь в слабое, беспомощное существо, нуждающееся в их опеке и защите.

* * *

Конечно, они баловали его. Любимец родителей, свет их очей и радость сердец, Агапэ не знал ни в чём отказа. Адамис с Иветтой наперебой старались угодить ему — покупали разноцветные игрушки, придумывали увлекательные игры и забавы, осыпали ласками и ворковали над ним, как голуби над своими птенчиками.