Свет зажегся

— Да рассказывай, в каком хочешь виде, я разберусь.

— Мне сейчас казалось, что после заключения отцу стало скучно дальше активно заниматься магией, но на самом деле после тюрьмы он уже не мог полноценно вести свой нелегальный бизнес, как и раньше, вся его организация уже давно была поделена. Он никогда не рассказывал мне об этом, но я знаю, что какие-то связи и влияние у него остались, и он еще продолжал работать не в полную силу. У нас еще оставались деньги от его активной деятельности в девяностые, таким серьезным парнем он был, но то ли ему хотелось еще, то ли по-другому он не умел. А Эмиль, тот, который вовсе не волшебник, он хотел не только его денег, но еще унизить его. Ага, нас тогда вытащили с мамой, отвезли в какой-то дом. Держали там больше суток, мама была в ужасе, она все думала, как там Настенька. А я ее успокаивала, говорила, что отец, конечно, как узнает, сразу вернется домой в Москву и позаботится о ней. Маме тогда совсем плохо было, она ослабла вся и только и говорила о том, что нам нужно выбраться. А я, наверное, как-то неправильно себя повела, взяла не ту роль. Мне было двадцать, и я тогда посчитала себя очень взрослой, хотя мне и часто говорят, что я инфантильная. Я взяла на себя заботу о маме, а может, если бы все было наоборот, если бы я с самого начала дольше чем она сидела под столом и плакала, то мама бы подсобралась, стала бы заботиться обо мне и снова стала бы взрослой. А она бы приняла более разумное решение, чем я. Но я решила поиграть в героиню. Короче я первая пришла в себе, и я повторяюсь уже, успокаивала ее. А ей все не становилось лучше. В похищении участвовали несколько людей, но в квартире всегда был только один, он был еще в черной водолазке, и из-за тощего тела он не казался особенно сильным, но у него был автомата. Я еще думала, не было бы автомата, мы бы с мамой вдвоем его завалили бы. А другие то уходили, то приходили. Отабек, это тот, который постоянно был, он большую часть телек смотрел времени. Иногда кто-нибудь заходил, он тогда оживлялся, о чем-то переговаривался и снова садился у телевизора. На нас он даже не обращал внимания. По комнате мы свободно перемещались. У меня тогда такие дурацкие мысли были: думала, раз мой отец — бандит, к тому же убивающий людей, мне тоже должно было что-то такое передаться. Либо генетически, либо как-то впитала то, что слышала о его делах, сейчас не могу даже объяснить эти мысли для себя. В баре я об этом вспоминала и думала о себе, как о дочери великого волшебника, конечно. В общем, я решила выхватить у него автомат. Не, не так, как в фильмах ты мог представить себе, что я бы трогательно попыталась втереться к нему в доверие или начать флиртовать. Я решила просто попробовать подбежать к нему и схватить оружие, оно лежало на подлокотнике кресла. А Отабек тогда снова остался с нами один. Это сейчас, когда я вспоминаю, а вспоминаю я его часто, я хорошо вижу его взгляд. Он смотрел не только в экран, его взгляд, то ли очень рассредоточенный, то ли наоборот, внимательный, теперь сложно интерпретировать, следил за всем домом. У меня на мгновение даже вышло схватить автомат, и может быть, если бы у меня была подготовка супер-убийцы, у меня бы что-то и вышло. Но я и держала его слабо, и я не знала, как надо стрелять, поэтому он тут же выдернул его у меня. Схватил за волосы, потащил в другую комнату, запер дверь, видимо, чтобы мама ничего не сделала. Говорил, что не хотел ничего делать до тех пор, пока кто-то из нас не начнет рыпаться. Будто бы это произошло в любом случае. А у него еще акцент. Он говорил, что его начальнику в принципе все равно, что с нами будет. Он меня удерживал, еще как, а автомат отложил в сторону, что было еще обиднее. Типа ведь могла как-то вырваться, он же такой тощий был. Он трахнул меня, потом оставил в этой комнате и вернулся к телевизору. Я уже была заперта, неадекватна и не знаю, что там происходило дальше. Мама говорила, что он ее не трогал. Потом отец переписал на них то, что им было надо, нас отпустили, хотя мы и не верили, а потом началось самое страшное. Я уже не думала ни о чем, только о том, что мы выбрались, а потом оказалось, что отец не понял, что нас украли только вдвоем. Как-то не так ему сказали по телефону, он был уверен, что мы там в квартире втроем. И он так торопился, что не заезжал домой. Как вернулся в Москву, только и ездил по всему городу, чтобы быстрее со всем закончить. И когда он узнал, что Настенька была в квартире, он тоже испытал ужас. И хотя потом я винила его за то, что случилось, все из-за него и его темных волшебно-бандитских делишек, тем не менее, я знала, что он тоже едва это переносит. В общем, Настя-курица болела и за это время, что она была в квартире одна, она умерла. Ее выносили оттуда. А потом через несколько дней маленький гробик.

Пока Полина говорила про себя, она еще держалась, а тут расплакалась. Толик обнимал ее, и думал о том, как ненавидит ее отца и Эмиля. И о том, что у него почти нет близких, и что он далеко не так плох, как они оба. А мог бы стать, наверное, но ему и его гипотетическим родным повезло.

— Как же так, Полиночка, почему с тобой, и твоей сестрой.

— И потому что с каждым может случиться. И потому что такая семья. И вообще я могу уже давно об этом нормально рассказывать, просто в этом баре все дурацкое!

— Дебильный бар, да! Нахрен его!

— Нахрен полицию! Нахрен уродский бар!

— Хочешь, разгромим его? Или хочешь, я сам побью его за тебя?

Полина активно закивала и даже улыбнулась, стирая слезы ребром ладони. Их столик вместе со стаканами, бутылкой и пепельницей полетел вниз. Полина вздрогнула от громкого звука, а потом засмеялась.

— А потом мама сошла с ума! У нее была длительная жесткая депрессия, мы с отцом боялись, что она убьет себя! — Полина прокричала эту фразу, будто в помещение была громкая музыка, которую она пыталась заглушить. Но была тишина. Полина вскочила со стула и пнула не разбившийся стакан, а потом и сам стул. Толик наступил на стекло на полу.

— Мы ее даже в психушку клали! А потом я поняла, что это временное «мы» губительно для меня! Это я про отца, я ненавидела его, он тоже был от себя не в восторге кстати. Я съехала от них. Теперь мы редко видимся, только с мамой, да и то, ей это не слишком идет не пользу, а я, кажись, сдалась, и тоже мало стремлюсь встретиться.

Полина сбила и стул Толика, а потом вприпрыжку направилась в сторону барной стойки.

— Но мне не становилось лучше, и года через два я стала ходить на психотерапию! Вроде стало полегче, я даже снова завела отношения с мальчиком, с Витей, который так тебя заинтересовал. А когда я закончила учебу и вышла на работу, вроде бы совсем выправилась!

Полина швырнула шейкер Лазера, который ударился об пол с таким звуком, будто бы он был мраморным.

— Так я слышал, что море вроде бы от всего лечит, не?

— Скорее киты. Вот, и все прошло казалось, а теперь я вдруг я придумываю магию вместо всего этого.

— Да чего ты, я бы, может, тоже хотел, просто у меня фантазия не такая.

— Я бы точно на твоем месте придумала!

— А чтобы придумала?

— Может быть так: ты был бы межгалактическим контрабандистом, который перепродает редкое топливо далеких погибающих планет. А до этого ты был бы охотником за головами вместе со своим смурным напарником Чеславом. Вы бы летали на звездолете и ловили бы за деньги всяких инопланетян. Но ты бы часто облучался солнечной радиацией, и тебе бы постоянно приходилось вкалывать лекарство, от которого ты немножко ехал крышей. И называлось бы оно Vi-NT или как-то так.

Полина начертила пальцем у него на руке воображаемые буквы его лекарства. Ей сразу захотелось продумать всю его историю, такого совсем не японского ковбоя Бибопа. Его мать бы сбил на звездолете какой-нибудь марсианин (а это была бы самая богатая и влиятельная планета), и Толик Композитор всю жизнь неосознанно бы стремился к деньгам, чтобы попасть на Марс и отомстить злодею. А его отец, бывший межгалактический спецназавец, был бы заключен на планете Земля, оттого бы он и спивался, что не мог из-за запрета о вылете отомстить за смерть любимой. А наказан он был за то, что слишком злоупотреблял звездным атмосферным спиртом. И бил он Толика потому, что мечтал, чтобы тот пошел по его спецназовским стопам, и был готов ко всему. А ребенок у Толика был бы с щупальцами, потому что Рита была бы совсем с другой планеты.

— Мне нравится, что я был бы таким героем. Не особо хорошим парнем, но все-таки.

Она подумала, пускай она оказалась вовсе не волшебницей, но вдруг и Толик — не бандит, а все-таки межгалактический охотник за головами, который не пускает себе винт по венам? Или если она утрировала свою жизнь, то может, он, наоборот, офисный работник, которого недавно повысили до замглавы отдела, но он не во время сдал отчет, и теперь у него проблемы. Но вслух она не стала об этом говорить, она понимала, что в этой фантазии есть оттенок грусти, она обидная, поэтому пожалела его и не продолжила дальше.

И какую волшебницу изнасилует хачик и косвенно убьет младшую сестру?

Хотя она не могла не признать ни без стыда, что в смерти родственника было что-то драматично-героическое. Вот если бы она в фантазиях продолжала свою историю, то она стала бы великой волшебницей и прокляла бы и Эмиля, и Отабека, и всю чернокнижную рать. Если делать ее историю более реалистичной в воображении, то она, не-волшебница-Полина, должна была бы пойти в полицию, а потом выиграть дело против них на суде. А если еще добавить реализма, то оставить со всем разбираться отцу, как она и сделала. Она не интересовалась, отомстил ли он, но раз в рассказе Толика Эмиль фигурировал как его начальник, и значит, вряд ли. Но не самой же ей было организовывать собственную ОПГ и валить Эмиля.

— А как думаешь, а такой космический герой смог бы на какой-то планете найти себе великую волшебницу?

— Смог бы, — Полина засмеялась, — А приколись, если это и есть твое задание. Вот мы с тобой, оказывается, связаны через этого твоего Дядю. А вдруг он сказал тебе найти меня и привести к нему, чтобы расправиться со мной на глазах у моего отца, и ты все это время мне голову морочишь?

Толик резко схватил ее за руку.

— Ты же знаешь, что это не так?

— Дурак, что ли? Я шучу.

Они поцеловались, потерлись друг о друга носами, и Полине захотелось разбросать по полу весь оставшийся лед, чтобы вдруг не вспомнить чего-то еще неприятного. Она легко вывернулась у Толика из рук, подошла к ведерку со льдом и пнула его.

— Нахер бар, поехали ко мне!

— О, красавица уже в нужной кондиции, я вызываю такси.

Толик разбил бутылку с сиропом со стойки Лазаря.

— Блин! Вы вообще представляете, как тяжело отмывать сладкое? Пол будет липнуть еще, блин, неделю!

Голос принадлежал официантке, он сразу вызвал раздражение у Полины. Ей было грустно и ужасно, но это была какая-то интимная боль, которой она могла поделиться только с Толиком. Глупая официантка была некстати даже больше, чем немного чокнутый Лазарь. Она подъехала на роликах к Толику, и стала пытаться собрать осколки тряпкой в совок, ноги у нее при этом комедийно разъезжались, будто бы она была персонажем мультфильма.

— Зачем ты это убираешь? — задумчиво спросил Толик. Полине стало даже чуточку смешно, будто Толик вкладывал в этот вопрос куда более экзистенциальный смысл: зачем ты вообще существуешь? Зачем выполнять эту работу, которая не приносит ни кому особой пользы и радости?