Светлое будущее

— Но это же макулатура!

— Конечно макулатура. А мы заранее и планируем это как макулатуру.

— Так зачем же бумагу портить? — удивляется Ленка, моя дочь от второй жены (от Тамурки то есть).

— Глупенькая! А тиражи?!

— Так вы тиражи объявляйте большие, а печатайте поменьше. Что вам стоит?

— Повыгоняют с работы, а то и посажают. Раз речь, значит, гениально. Значит, двадцать миллионов тираж. И он должен пройти через торговлю. И по отчетам должен быть реализован.

— Неужели расходится?!

— Конечно. Сеть политпросвещения. Вечерние университеты марксизма-ленинизма. Библиотеки, кабинеты. А сколько у нас студентов. И все должны зачеты сдавать.

Прослушав такой разговор, можно впасть в пессимизм, относительно масштабов нашего института. Так что уж говорить о нашем отделе?! Всего полсотни человек. Впрочем, смотря с какой точки зрения. Отдел - мое детище. Я потратил на его создание почти двадцать лег. Когда я пришел в институт молодым кандидатом философских паук, туг методологией теории научного коммунизма занимались всего три сталинских кретина и холуя в секторе научного коммунизма. Этот сектор сейчас тоже вырос в отдел, но им далеко до нашего отдела. Одного из этих болванов я с большим трудом выжил из института (удалось поймать на аморальных поступках). Остальные двое оказались толковыми ребятами и легко перевоспитались. Причем один из этих двоих так полевел, что мне его постоянно приходилось сдерживать. Я ему не раз откровенно говорил, что критику Сталина не следует принимать всерьез, но он не послушал моих советов. Потом его крепко били за уступки югославским ревизионистам. Из института его убрали, использовав в качестве повода какое-то неосторожное замечание о китайцах. И следы его затерялись. Слухи были, что он попал в психиатрическую больницу. Теперь в нашем отделе народу столько же, сколько было во всем институте, когда я в него пришел. Поговаривают о превращении отдела в самостоятельный институт. Но я не спешу. Боюсь, как бы не получилось то же самое, что с социологами: как только отдел социологии раздулся сначала до восьмидесяти человек, потом, отделившись от нас в качестве самостоятельного института, до пятисот, социологам устроили грандиозный погром. Тут нужна осторожность. Дело слишком серьезное, чтобы рисковать без надобности. Но и затягивать нельзя. По каким-то неведомым законам пашей жизни, если хочешь сохранить достигнутое, иди дальше вперед, т. е. требуй дополнительные ставки, планируй новые книги, добивайся новых секторов. Иначе обвинят в бездействии и отсталости. Где тог момент, когда можно сказать, что пора?

Наш отдел многие путают с отделом научного коммунизма. Л па самом деле между нами огромная разница. У них собрались самые мрачные фигуры пашей философии. Старики — «недобитые» сталинисты (звучит смешно, ибо сталинистов никогда не били; над ними немножко поиздевались в стенгазете, и все). Молодежь — циничные карьеристы, готовые на что угодно. И все как один круглые невежды. У нас же в отделе собрались самые светлые и способные личности нашей философии. Ступак, Никифоров, Новиков, Тормошилкина, Булыгин. Такого созвездия имен нет ни в одном философском учреждении Союза. Не случайно пас так ненавидят в Академии общественных наук (АОН), в ВПШ и многих других местах. Они чувствуют себя по сравнению с нами провинциалами и обвиняют нас в попытке превратить марксистскую теорию в нечто элитарное. А кто им мешает самим писать хорошие книги?!

Заведует конкурирующим с нами отделом научного коммунизма самая гнусная тварь в нашей философии — сука Тваржинская. Больше пятнадцати лет она была объектом насмешек нашей институтской прогрессивной молодежи. Но время это ушло в прошлое. И вот уже несколько лет Тваржинская — одна из ведущих фигур! Когда-то она была близким человеком Берии и активным функционером органов госбезопасности. Теперь она регулярно ездит за границу. И не было ни одного случая, чтобы ее где-нибудь отказались принять. Даже видные западные социологи беседуют с ней как с коллегой.

ДОМА

Дома я подробно рассказал об открытии Лозунга. Теща сказала, что это — прекрасно. Сашка катался по тахте от смеха. Ленка, не моргнув глазом, заявила, что устроит в школе экскурсию к этому замечательному памятнику нашей культуры.

— Никита сулил коммунизм при жизни нынешнего поколения, — сказал Сашка. — Кого он имел в виду? Своих сверстников или только что родившихся младенцев? В общем, с этим обещанием влипли в неприятную историю. Теперь сроки отнесли в неопределенное будущее. Так удобнее. Всегда можно сказать, что придет коммунизм и таких безобразий, как теперь, не будет. А пока потерпите, потому как пока у нас еще только низшая ступень. Холя высший уровень низшей ступени, но все-таки низшая ступень.

— Раз буквы отлили из нержавеющей стали, — сказала Ленка, — значит, Лозунгу вашему стоять вечно. Хотите анекдот? Президент США спросил у Бога, когда кончится безработица и инфляция. Когда тебя не будет, ответил Бог. Наш генсек спросил у Бога, когда мы построим коммунизм. Когда меня не будет, ответил Бог.

— Вам бы только посмеяться, — сказал я. — А я, между прочим, на этом деле для вас на хлеб с маслом зарабатываю. Квартира, дача, путевки, транзисторы — откуда все это? Машину, может быть, скоро купим.

Машина нужна. Добираясь с площади Космонавтов, я окончательно в этом убедился. Соприкосновение с массой народа, особенно остро ощущаемое в общественном транспорте, вызывает сильное раздражение и становится оскорбительным. Какая-то стерва толкнула меня в бок и меня же обругала. А я растерялся и не успел дать сдачи. Откуда в людях столько злобы?

— Отец прав, — сказала Тамурка. — С паршивой овцы хотя бы шерсти клок. Проходи скорее в членкоры. Надоело в очередях толкаться. Да и достать теперь в магазинах ничего хорошего нельзя.

— Это кого же ты называешь паршивой овцой? — спросила Теща.

— Академию паук, — сказала Ленка. — Хотите пари? Коллективу строителей Лозунга дадут Ленинскую премию. Как пить дать дадут!

— Они себя не обидят, — сказала Тамурка, считающая, что мне давно должны были дать хотя бы Государственную премию.

— Отчего бы не дать, — сказала Теща. — Построить такое сооружение — не книжку по философии написать. Тут талант нужен.

БРЕМЯ СЛАВЫ

Позвонил Дима Гуревич:

— Поздравляю, старик! Только сейчас твою рожу по телевизору показали. Правда, в толпе и на сотую долю секунды, по для начала и то хлеб. Теперь твое дело в шляпе. Пусть только попробуют не выберут!

Потом звонили Новиков, Никифоров, Ступак, Корытов, Иванов, Светка и другие. Весь вечер был испорчен. Обидно, сам я ничего не видел: Теща смотрела хоккей по другой программе. А в общем, это хорошо, что меня показали по телевизору. Слух об этом сегодня же облетит всю Москву и сделает свое дело.

Последним позвонил мой старый друг Антон Зимин. Он сказал, что ничего комического в истории с Лозунгом не видит. Коммунизм у нас давно построен. И самые классические формы он обрел при Сталине. Теперь он несколько расплылся под влиянием вынужденных общений с Западом. Так что слова: «Да здравствует коммунизм» можно истолковать в том смысле, в каком мы говорим «Да здравствует советский народ», «Да здравствует КПСС». Что же касается второй половины Лозунга, так она отражает столь же реальный факт: это светлое будущее на самом деле угрожает всему человечеству. И не зря буквы отлили из стали: коммунизм учреждается навечно.

— Я, конечно, тебя поздравляю, — сказал Антон напоследок, — но предупреждаю: чрезмерная слава рождает злобу и зависть.

АНТОН

Меня с Антоном связывают странные отношения. Нет ни одного вопроса, по которому мы были бы согласны. Но несогласие Антона меня меньше раздражает, чем похвалы других. Мои ребята от него без ума. Только и слышишь: дядя Антон считает, дядя Антон сказал, а что подумает дядя Антон. Антон — единственный из моих знакомых, которого не презирает Тамурка. А у нее редкостный нюх на людей. Наташку, жену Антона, она даже любит, поскольку Наташка не корчит из себя всезнающую и всепонимающую умницу, и почитает за величайший авторитет в вопросах еды и туалетов, поскольку Наташка ухитряется хорошо кормить и прилично одеваться на мизерную зарплату Антона и на свои еще более мизерные приработки.