Светловолосая девушка

протягивал бумагу к оконному стеклу.

На следующий день Файруа широко улыбнулся и сказал:

– Она прикрепила брошь в форме сердца на свое платье.

– Какое у нее платье?

– Оно с зелеными цветочками.

Прошло еще два дня. Затем, утром Файруа, как обычно

засыпанный вопросами, ответил:

– Нет, она не проходила.

Это было в тот самый день, когда врач, ощупывая ногу Файруа,

покачал головой, посмотрел внимательнее на температурный лист, и

сделал медсестре знак веками, который означал: «А я что говорил!»

В тот же вечер, Файруа, повернув глаза к окну, пробормотал:

– Все это не смешно...

– Что это значит?
– сказал толстый Лувьель.

Файруа не ответил.

– Ну, что, в этот вечер ты ее больше не видел, твою девушку?

– Нет! ... она прошла ... с другим ...

– Может быть, это ее брат?

В палате воцарилось молчание.

– Вообще-то это естественно, что у нее есть парень, - подумал

Лувьель.
– Но она не должна была все-таки проходить здесь с ним.

В течение ночи Файруа отпустил несколько замечаний, не

отдавая в этом отчета. На следующий день он не вышел из своего

бесчувственного состояния, не посмотрел ни разу в окно, и вся

комната уважала его печаль.

А затем, вечером, к общему (исключая врача) удивлению, он

умер.

Его тело вынесли, и на его койку положили свежие простыни.

Мазарг позвал медсестру и сказал ей, что хочет занять койку

Файруа.

Медсестра испытывала к Мазаргу заметную симпатию; он

сменил место.

Всю ночь он не сомкнул глаз. Его воображение рисовало ему

зеленые цветочки, светлые волосы...

Утром вошла медсестра и подняла занавеску в тот самый

момент, когда Мазарг начал, наконец, засыпать.

Одним прыжком он пробудился и приклеился лбом к оконному

стеклу.

– Ох, - закричал он, опустившись на подушку.

– Ну, что? Что с тобой? Ты болен?
– сказали другие.

Мазарг попытался принять непринужденный вид.

– Да, я догадывался об этом с самого начала, что он подшутил

над нами, - сказал он.
– Но, тем не менее, я хотел убедиться сам...

С другой стороны окна не было ничего, кроме внушительной

серой стены и нескольких куч мусора...

Тогда толстый Лувьель, заключенный в свой белый гипс,

почувствовал, что слезы появились на его лице...