Светофор, шушера и другие граждане
Шрифт:
И павшие оловянные солдатики все как один вставали с ковра и выстраивались перед спичечным коробком в новые шеренги. И шли в бой.
И снова ковер покрывался трупами оловянных солдатиков.
И снова кричал раненый генерал «В атаку!».
И снова начинался бой.
Отважный генерал (Ося) не жалел ни себя, ни своих солдатиков. У него была, под кроватью, запасная картонная коробка с солдатиками. Это были уже не оловянные, а пластмассовые плоские солдатики, зато на конях и со шпагами.
Они тоже были «за нас». Только у некоторых из них не
Но враг не знал о запасных солдатиках.
И вот, когда враг, предчувствуя победу, жег костры под кремлевскими башнями, а весь ковер за спиной врага был засыпан павшими оловянными солдатиками, запасные солдатики (красная конница) выпрыгивали из запасной коробки и бросались прямо с кремлевских стен на ненавистного врага, с криком «Ураааааа!». А с тыла вставали павшие.
Стоя на спичечном коробке, генерал размахивал над ковром (полем боя) алым флагом.
Вокруг него свистели пули.
Пойманный в ловушку, враг сдавался.
Наступал день победы.
С почестями хоронили павших. Для этого у Оси был бабушкин цветочный горшок, с землей, но без цветка. Для рассады.
Туда, разрыв чайной ложкой землю, Ося высыпал погибших оловянных солдатиков.
Делал над ними холмик.
И ставил спичечный коробок.
Палили в воздух в честь павших пистоны. В комнате повисал желтый дым. Пахло серой.
Чайник чихал.
Солдатики не успевали заржаветь в цветочном горшке.
Завтра им предстоял новый бой. Ося раскапывал их и нес в ванную. Отмывал от земли, вытирал вафельным полотенцем и укладывал в жестяную коробочку.
На даче Ося переключался на муравьев.
На корабликах-досках, с длинными вбитыми в дерево гвоздями, на бумажных парусах, раздуваемых ветром, десятки изловленных главным адмиралом муравьев отправлялись на Восток. Туда, откуда шли непрерывным потоком вражеские баржи, груженные боеприпасами (песком и гравием), и мчались вражеские ракеты.
Кораблики с солдатами главного адмирала переворачивались, и солдатики – муравьи – тонули в волнах.
Но новые деревяшки с парусами и солдатиками пускались в путь на Восток.
Муравьи – не то что оловянные солдатики, – погибнут одни, в траве и муравейниках таких солдат сколько хочешь… – так рассуждал наш отважный генерал-адмирал, генералиссимус Ося.
Предателей муравьев (тех, что старались сбежать с военного корабля или кусались) Ося казнил на месте. Давил пальцем – чтобы другим было неповадно.
Дедушка вечерами рассказывал про войну.
Бабушка пекла осенью в печке антоновку с сахаром.
Ося переключился на кротов и мышей. Это были враги участка. Они разрывали грядки.
Из-за них засохла облепиха.
Ося вступил в войну. Он помогал бабушке. Но бабушке почему-то не нравилась эта затея.
Но бабушка просто была слишком добрая. Участок же, несомненно, нуждался в защите.
Ося выливал в кротиные норы кипяток.
Высыпал по углам мышиный яд. Собирал в баночку с крыжовника гусениц,
а с щавеля колорадских жуков.Бросал в баночку газету. И поджигал.
Баночки ставил вдоль забора. Как напоминание о том, что кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет.
Чайник весело гонялся за бабочками и лягушками.
Ося любил лето. И лето любил Чайник.
Все любят лето. Даже колорадские жуки, мыши, бабочки, гусеницы и кроты…
С кротов и мышей со временем Ося, наверное, переключился бы на людей. Дедушка с бабушкой собирались отдать Осю этой осенью не в обыкновенную школу, а в Кадетский корпус, недалеко от дома…
«Из него выйдет настоящий генерал!» – с гордостью говорил дедушка.
У которого после войны, как у Осиного пластмассового солдатика, тоже не было ноги.
А бабушка качала головой и иногда смотрела на внука как-то странно. Почти с ужасом.
А Чайник заболел. И больше не гонялся за бабочками и не раскапывал кротовьих нор.
Чайник был такса.
Он лежал, положив длинную морду на короткие лапы. И у него из глаз текли слезы.
А хвост приветливо шевелился только при виде Оси.
«Наверное, съел какую-нибудь больную крысу», – сказал дедушка, и Чайника положили в большую корзину и повезли в город в ветеринарную клинику.
Это было целое приключение. «Чайник! Тебя обязательно вылечат!» – обещал псу Ося, когда автобус уже въезжал в город.
Но Чайник посмотрел на Осю.
Вздохнул и умер.
«Он умер, Ося», – сказал дедушка, заглянув в корзину. А бабушка заплакала.
Они поехали обратно, так и не добравшись до ветеринарной больницы.
Чайника нельзя было оживить.
Дедушка пошел с Осей на задний двор, где сарай, взял в сарае лопату, и под старой сливой они с Осей выкопали яму и, положив Чайника, завернутого бабушкой в плед, в корзине на дно этой ямы, засыпали землей.
Бабушка посадила над Чайником анютины глазки.
Ося не очень испугался. Он привык закапывать мертвых оловянных солдатиков в цветочный горшок, а потом откапывать их, и они получались как новенькие.
Вот и с Чайником он решил поступить точно так же.
Когда бабушка и дедушка в пятницу собрались и уехали (как каждую неделю уезжали) в город, полить цветы и за пенсией, Ося пошел на задний двор, снял с гвоздя в сарае лопату и откопал Чайника.
Что увидел Ося, вы, наверное, можете себе представить. Со смерти друга прошло четыре дня, было очень жарко.
В лесу, за забором, там, где тропинка, виляя между берез и высоких таволг уводила к реке, оглушительно стрекотали кузнечики.
Чертили водяные дорожки у песчаной отмели водомерки.
В камышах плескались мальки.
Плыли вражеские баржи, груженные боеприпасами…
Светило высокое солнце.
Белые черви, личинки мух и самый страшный запах на свете. Медовый, колокольчиковый запах тления. Собачий оскал. И пустые глазницы.