Светорада Янтарная
Шрифт:
Все щиты выстроившихся эскувиторов, соприкасаясь краями, составляли одно целое. Сжатый со всех сторон Стема видел прямо перед собой лицо незнакомого ромея, даже слышал его натужное дыхание. Его так сдавили, что хоть кричи, но ведь не закричишь в этой толчее. А если оступишься, потеряешь равновесие, вмиг затопчут… Стема заметил, как из– за его плеча протянулась чья– то рука с мечом, ударила эскувитора прямо в глаза. Брызнувшая кровь долетела до лица Стемы. Он видел, как мертвое тело незнакомого воина еще какое– то время покачивалось стоймя, зажатое другими, потом осело на землю. Вроде бы открылся проход в окованной стене щитов, но ромеи хорошо обучены, тут же брешь закрыл своим щитом кто– то из выступивших из второго ряда воинов. Стема почувствовал, как его обожгло сбоку острие чужого оружия. Скверно. Умирать ему не хотелось, и он, высвободив руку, ударил противника в лицо. Стал заваливаться еще один из эскувиторов, опять появилась брешь, новый щит не успел втиснуться, когда Стему почти вдавили в образовавшееся пространство. Он отчаянно забарабанил по шлемам
Когда добежали до церкви, где за закрытыми дверями успели схорониться горожане, отступающие эскувиторы уже давно забыли про строй и бой распался на отдельные поединки. Вокруг лежали трупы ромейских воинов и русов, лязгало железо, слышались крики. Но постепенно стало спокойнее. Эскувиторы отступили, и до самого поворота улица была свободна.
Стема оглянулся и увидел, как через парапет захваченного «рысятами» участка стены взбираются все новые русы. Ромеи, попробовав было наступать на них от боковых башен, побежали. Наседавшие на схолариев люди Скафти захватили еще одну башню. А из– за стены появился черный дым, словно там, вдали, загорелось море. А свои ли суда или те, что в портах, отсюда и не поймешь. Главное, что тут весь участок города у них в руках.
Сами того не зная, русы оказались у церкви Святой Пульхерии, что подле рынка рабов. Невольники, запертые в сараях, расположенных вдоль рынка, орали и бились изнутри. Русы посбивали замки, и из сараев выбежали перепуганные полуголые люди: женщины, мужчины, дети. Сперва вопили, потом, поняв, что их не тронут, стали разбредаться. Какой– то старик набрал воды из пасти каменного льва, начал подносить отдыхавшим после схватки русам. Стема же пил прямо из оскаленной пасти льва, потом погладил того по лбу, словно благодарил. Надолго ли наступила передышка? Он оглядел порез у себя на боку. Пустяк, скользнуло, распоров куртку и лишь слегка разрезав кожу. Стема пошел посмотреть, как дела у Орма. Оказалось, молодому варягу в давке вывихнули руку. Руку ему вправили быстро и умело, но Стема отослал парня назад, под защиту стены. Сам же прикидывал, как скоро появятся новые отряды ромеев. Но пока те не очень– то спешили. И Стема устало опустился на ступеньки церкви. Оттуда доносилось многоголосое пение. Молят своего Бога. Пусть. Были бы там воины, воспользовались, чтобы наскочить.
И еще Стема заметил, что уже рассвело. Мать честная, сколько же они тут возились?
Рядом возник Ингельд. Он еще не отошел от горячки боя, рвался продолжать.
– Чего ждем? Пока не возьмем Палатий и не вытащим их базилевса за бороду – мы еще не победили.
Но Скафти предлагал иное. Притащив какого– то из освобожденных рабов, стал говорить, что тот, мол, сказал, будто бы в соседнем квартале находится некая Карвунария – рынок топлива. Если его подпалить, то ветер погонит огонь дальше, ромеям будет уже не до сопротивления: самим бы не погореть. А ромеи жадные, они за свое наверняка откупиться захотят, а там и мира запросят.
Хорошая мысль – устроить тут пожар, но отчего– то пока рука не поднимается. Стема невольно поглядел вверх, где за рядами крыш высились огромные арки акведука Валенты, а вокруг золоченые купола, башенки, изваяния на столбах. Жалко губить такую красу. Но что делать? У ромеев достаточно войск в городе, скоро опять пойдут в наступление, много русов положат. Стема не понимал, отчего и Скафти, и Ингельд так смотрят на него. Хотят, чтобы он приказал? Ждут его решения? Ладно, пусть подождут. Успеют еще повоевать, пожечь и пустить ромейскую кровь. Стема вдруг понял, что не горит желанием спешно вступать в новые схватки по вполне объяснимой причине: ему хотелось выжить, хотелось встретиться со Светорадой. Он чувствовал, что она рядом, он жаждал получить назад свою жену!
И все же необходимо было действовать. Вздохнув, Стемка Лодьир поднялся.
Рынок Карвунария они захватили почти без боя. Мелькнувшие было за поворотом схоларии поспешили скрыться. Они, конечно, догадались, зачем эти варвары катят к дровяным складам бочки со смолой, несут факелы, в коих вроде теперь, когда рассвело, нужды для освещения нет. Значит, палить будут. Схоларии убегали, с ужасом оглядываясь. И Стема, опять взглянув на арки акведука Валенты, остановил своих. Может, ромеи все– таки одумаются?
Он оказался прав. Ибо когда у русов уже иссякло терпение, когда Ингельд опять взял в руки факел, их отвлек громкий звук трубы. Русы увидели, что к ним движутся конники. Но едут неспешно, не поднимая оружия. Стема шагнул навстречу ромеям, оставив за спиной сгруппировавшихся русов, и теперь разглядывал возглавлявшего отряд всадника. Несмотря на вызолоченные доспехи и пышный щегольской плюмаж из алых перьев, этот ромей выглядел, как бывалый воин: лицо волевое, выступающий надменный подбородок обрамляет темная щегольская бородка, а на щеке шрам; из– под сведенных в одну линию черных бровей презрительно и недобро смотрят светлые глаза. Ромей поднял руку, приказывая своим воинам отстать, сам же какое– то время высокомерно смотрел на столпившихся
русов, на стоявшего во главе их Стемку Стрелка. И все же именно этому щеголю пришлось поклониться. Потом ромей сделал знак рукой, и вперед выехал еще один всадник, развернул на древке белое полотнище. Белое! Даже варвары– русы знали, что белый цвет знамени означает переговоры. Ну наконец– то!Стема не понимал ни слова из того, что говорил важный всадник, он смотрел на знамя. И вдруг ощутил безмерную усталость. А с ней и облегчение. Свершилось! Значит, все было не зря. Значит, он и впрямь скоро встретится со Светорадой Смоленской. Ибо только ради нее он и брал этот город!
Глава 15
У варягов поднятый щит означал мир. И когда утром следующего дня Олег самолично вешал на Золотых воротах Царьграда свой отполированный металлический щит, именно это он и хотел показать. Но все его воинство восприняло висевший на воротах щит как знак победы. И русы – славяне, финно– угры, варяги – все как один вопили, кричали, орали, били оружием о щиты, подняв такой шум, что перепуганные ромеи едва не затворили ворота, опасаясь, как бы эти разошедшиеся варвары вновь не бросились на столицу мира. Хорошо, что находившийся там доместник схол Варда успел упредить ромеев и оставил ворота открытыми. Не стоит так откровенно показывать свой страх, говорил он схолариям. Если покажем, что напуганы, если запаникуем, то не только слабость проявим, но и спровоцируем возбужденных скифов на новое наступление. Варда настаивал на том, чтобы ромейские воины держались с независимым пренебрежением, показывая, что они не страшатся русов, а как бы снисходят до них, оказывают милость, согласившись на переговоры. Ну а щит на открытых воротах все равно ничего не решал, так как весь квартал Зевгма над заливом Золотой Рог до сих пор находился в руках русов.
Олег впервые со дня прибытия под Царьград снял боевые доспехи, оделся в чистую рубаху, накинул алое корзно с расшитым каменьями оплечьем. Он готовился встретиться с императорами ромеев Львом и Александром Македонянами. Встречу было решено организовать в полумиле от Золотых ворот, на широкой мощеной дороге, называемой Игнатиевой, или Большой Государственной. С высоты своего рослого коня князь Олег наблюдал, как еще загодя к условленному месту прибыли специальные служители, стали мести дорогу, стелить ковры. Русы, которые по уговору держались в стороне, пересмеивались, глядя на подобное, но Олег был серьезен. Даже то, что идущие под парусами по земле струги русов шокировали ромеев, внушили им страх и принудили уступить, не означало полной победы, ибо еще не был уложен договор. Теперь Олегу надо было выставить такие условия, чтобы и русы чувствовали себя победителями, и надменная Византия, признав свое поражение, все же имела какие– то интересы в подобном договоре и согласилась поддерживать отношения с молодой державой русов. Для всего мира это бы означало признание Руси состоявшимся государством, повысило бы ее авторитет.
Для того чтобы ромеи признали условия победителей, свою зависимость от них, люди Олега все еще оставались в столице, удерживая квартал Зевгма. Олег даже послал к Стемке Лодьиру подкрепление. Когда же оттуда к Олегу явился княжич Ингельд, то перво– наперво напомнил Вещему о своей сестре.
– Я должен увезти ее назад, – говорил он, исподлобья глядя на своего князя. – Я или Стемид, который муж Светораде.
Вещий промолчал. Вся эта шумиха вокруг смоленской княжны его не радовала. У него и так голова кругом шла от мыслей, а тут еще думай об этой девке! Но в войске Олега Стема Лодьир пользовался большим авторитетом, а его успех со взятием стены над Золотым Рогом только прибавил ему славы. Кроме того, все знали, ради кого так старается Стрелок, и уже поговаривали, что теперь– то ромеи обязательно вернут ему похищенную некогда Светораду. Среди русского войска считалось, что смоленская княжна все эти годы чуть ли не пленницей жила тут. Ингельд, шумный и своенравный, тому немало поспособствовал. Поэтому Олегу надо было еще обдумать, как затронуть вопрос о неугомонной княжне, которая среди ромеев числилась ни много ни мало, а севастой, невестой самбазилевса Александра. Вот и выкручивайся теперь, решай, как объяснить византийцам, что сиятельная госпожа Ксантия давно уж как супружница одного из русов. Но что для ромеев русская жена, если по их понятиям только венчание скрепляет браки? Однако своим ведь этого не объяснишь. Строптивый Ингельд заявил, что хочет присутствовать на переговорах с ромеями, чтобы лично потребовать от них сестру. Тут проблемы мира и войны решаются, признание Руси надо обговаривать, а не встревать в пересуды о смоленской княжне.
Олег так ничего и не ответил Ингельду. Тот подъехал на коне, смотрел испытующе, а затем сидел подле князя, и они оба разглядывали Золотые ворота Царьграда, позлащенные изваяния львов над ними. Ромейские правители задерживались, хотя служители вон уже и шатер со златотканым верхом возвели, и оплиты [168] стоят рядами до самых ворот, сверкают медными панцирями. Хорошо стоят, не двигаются, профиль к профилю, щит к щиту, только на высоких копьях развеваются флажки. И выдержка оплитов не подводит. А вот Олег начал терять терпение. Он победитель или проситель какой? Но этих ромеев надо знать: даже побежденные, они не склоняются, а оказывают снисхождение. Ну что ж, поглядим, что там дальше будет.
168
Оплиты – тяжеловооруженные воины.