Светящийся

— Что ты там бормочешь? — спросил Эл резко.

— Нет, говорю я, к своим друзьям я отношусь по-другому, и ты знаешь это, Эл.

— Откуда? В худшем случае, ты замышляешь опозорить мой отель, откапывая трупы, которые были благополучно захоронены много лет тому назад. А в лучшем — звонишь моему управляющему, возможно, не самому приятному из людей, но компетентному человеку, и пугаешь его до полусмерти. Ты что, играешь в бирюльки?

— Какие там бирюльки, Эл? Тебе легко — ты не зависишь от милости богатых друзей. А то, что ты сам был недалек от того, чтобы стать горьким пьяницей, не имеет значения, да?

— Имеет, — Эл стал говорить на тон ниже, и в его голосе послышалась усталость. — Но, Джек, что я могу поделать? Не в моих силах что-то изменить.

— Знаю, — произнес Джек обреченно. — Значит, я уволен? Лучше скажи прямо, если уволен.

— Нет, если ты сделаешь для меня две вещи.

— Идет.

— Выслушай сперва условия. прежде чем соглашаться.

— Нет, я согласен на любые. Мне нужно думать о Венди и Денни. Если тебе нужны мои зенки, я вышлю их тебе по почте.

— Ты уверен, что можешь позволить себе роскошь жалеть себя?

Джек закрыл глаза и сунул в пересохший рот две таблетки экседрина.

— В данный момент мне не остается ничего другого. Валяй… какие там условия?

Помолчав, Эл сказал:

— Первое: никаких звонков Ульману. Если даже загорится отель. В этом случае звони технику, тому парню, что все время сквернословит. Ну, ты знаешь, о ком я говорю.

— Об Уотсоне.

— Да.

— Согласен с первым условием.

— Второе: никакой книги о знаменитом горном курорте «Оверлук». Дай честное слово, Джек.

На минуту ярость охватила Джека с такой силой, что он буквально лишился речи, от прилива крови шумело в ушах.

— Джек, ты меня слышишь?

Он выдавил сдавленным горлом слово, отдаленно похожее на «да». Голос Эла был уверенным и твердым.

— Я вовсе не считаю, что требую слишком многого. У тебя будут и другие книги…

— Хорошо, Эл. Я согласен.

— Не думай, Джек, что я хочу влиять на твое творчество. Ты ведь меня знаешь…

— Слушай, Эл. Меня зовет Венди. Извини.

— Конечно, Джеки-бой. Мы хорошо поговорили. Как ты там? Сухой?

ТЫ ПОЛУЧИЛ СВОЙ ФУНТ МЯСА С КРОВЬЮ, ЧТО ТЕБЕ ЕЩЕ НАДО? ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ!

— Как пень.

— И я тоже. Я стал получать удовольствие от трезвости. Если…

— Эл, я отлучусь… Венди.

— Конечно. Пока.

Джек повесил трубку как раз в тот момент, когда приступ колик сломал его пополам, и схватился руками за живот, согнувшись перед телефоном, как монах перед иконой.

Джеку немного полегчало, когда в гостиную вошла Венди и спросила, кто звонил.

— Эл Шокли, — ответил он, — справлялся, как у нас дела. Я сказал, что прекрасно.

— Джек, у тебя ужасный вид. Тебе плохо?

— Вернулась головная боль. Я сейчас лягу. Нет смысла садиться за работу.

— Подогреть тебе молока?

Он слабо улыбнулся: «Неплохо бы».

И сейчас, лежа у нее под боком и чувствуя ее теплое бедро, он думал о своем разговоре с Элом, уставившись открытыми глазами в темноту, зная, что не заснет еще долгие часы.

* * *

Венди Торранс лежала на спине, прислушиваясь к дыханию мужа, забывшегося в тяжелом сне, — долгий вздох, короткая задержка, слегка гортанный выдох. Куда занес его благодатный сон? Бродит ли он в чудо-парке Грейт Баррингтоне, который предлагает столько удовольствий, что поневоле забудешь о времени. Сидит ли в какой-нибудь забегаловке в компании своих приятелей, собравшихся возле игрового автомата, с кружкой пива в руках — в одном из тех укромных местечек, где всегда гремит музыка, куда нет доступа ни ей, ни Денни и где верховодит Эл Шокли в рубашке с расстегнутым воротником.

Венди была полна беспокойства за Джека, того прежнего беспокойства, которое, как она думала, осталось позади, в Вермонте, словно заботы не могут пересекать границы штатов. Она была в отчаянии от того, как отель «Оверлук» действует на ее мужа и сына.

Больше всего ее пугало — хотя это было какое-то смутное, неосознанное чувство — то, что к Джеку вернулись прежние симптомы пьянства — все, кроме самого пьянства: постоянное вытирание губ платком или рукой, словно у него мокли губы, долгие паузы в работе за пишущей машинкой, больше комков смятой бумаги в корзине. Бутылочка с экседрином на тумбочке возле кровати — он снова принялся жевать таблетки. Он легко раздражался из-за пустяков, начал чаще браниться, и ее стало беспокоить его настроение. Ей даже легче становилось, когда он терял самообладание и выпускал излишний пар, как делал это дважды в день с котлами в подвале. Пусть он лучше проклинает все на свете, пинком отшвыривает стул, крепко грохает дверью — все это и прежде бывало ему свойственно. Однако в последнее время у нее возникло подозрение, что злоба Джека направлена против нее и Денни. Но пока он не позволял себе срывать плохое настроение на них. У котлов имеется манометр — старый, заржавленный, закопченный, но все же рабочий манометр. А у Джека его нет. Она не умела угадывать его настроение. Денни умел, но никогда не говорил об этом.

После телефонного разговора Джека с Элом она спустилась в холл и застала там у камина Денни, который читал потрепанную книжку о приключениях Джо и Рейчел в цирке. Наконец-то у него не было ставшего в последнее время привычным выражения рассеянности и заботы. Наблюдая за ним, Венди окончательно уверилась, что Денни знает больше и понимает глубже, чем мог предположить доктор Эдмондс.

— Эй, док, пора спать, — сказала она.

— Да, сейчас, — он отметил место, где остановился, и захлопнул книгу.

— Умойся и почисть зубы.

— Ладно.

— Не забудь про флесс [7] .

— Не забуду.

Они постояли некоторое время, наблюдая, как бледнеют и тухнут угли в камине. Остальная часть холла была холодной, там гуляли сквозняки, а здесь, у камина, было чудесно, и не хотелось покидать теплый уголок.

— Кто звонил папе по телефону? Дядя Эл?

— Конечно, — ответил он без всякого удивления.

— А дядя Эл не сердился на папу?

— Еще как! Они здорово ругались. Дядя Эл не хотел, чтобы папа писал книгу.

7

Вощеная нитка для чистки зубов.

— Какую книгу?

— Об отеле. Он нашел много сведений по истории отеля в альбоме для газетных вырезок.

С ее губ готов был сорваться вопрос, который они с Джеком задавали ему сотни раз: «Откуда ты знаешь?» Но она не задала ею. Незачем сердить ребенка перед сном, и зачем ему знать, что они часто обсуждают этот вопрос друг с другом — откуда ему известно то или иное, о чем никак не полагалось знать, а он знал. И никто не убедит ее, что это не так. Научные рассуждения Эдмондса об индуктивном разуме и подсознательной логике были не чем иным, как болтовней. Ее сестра. Откуда Денни было знать, что она как раз думала о ней, когда сидела в приемной?