Свежая вода из колодца

– Ну, как там Семен? Жив еще? Не упускай, не упускай его!.. Я иду!

Бурлаков оказал Сазонову помощь из ящика с аптекой, однако неизвестно, что помогло Семену: должно быть, его сила в теле, взятая для жизни еще от матери.

Сазонов очнулся и спросил:

– Это что – смерть была?

Бурлаков довольно улыбнулся.

– Видал? Интересуется! Значит, отдышится и жив будет.

– Буду, – слабо сказал Семен. – Мне надо!

Альвин опустился в колодезную шахту, чтобы проверить ее. Шахта уже освежилась от газа, в ней можно было работать, и Альвин остался в ней; к вечеру вместе с Киреевым он закончил ее углубление до грунтовой воды и там напился первым прохладной, чистой влаги...

День этот прошел, и мы его забыли. Время склонилось к осени. Бурлаков торопил работу, он сам не жалел себя и серчал на других, кто не успевал. Серчая, Бурлаков иногда сам работал за слабодушного и записывал свою землю в его выработку. Это приводило совесть людей в содрогание, и Киреев однажды плакал ночью по тому случаю, что Бурлаков приписал ему полторы нормы из своей выработки.

Осенью и самый слабый или равнодушный человек в нашей бригаде стал работать лучше, и менее трех норм уже никто не работал. Альвин же и Бурлаков работали одинаково по шести норм, но бывало, что делали и больше. Люди в бригаде говорили в шутку, что в колодце откопали счастливую, сладкую воду и от нее идет добавочная сила.

Когда в первый раз Бурлаков сделал земли больше Альвина, то Альвин попросил его:

– Скажи, Николай Степанович...

– Чего тебе сказать? – улыбнулся Бурлаков, понимая Альвина. – И Зенин сегодня три с четвертью дал. Настраиваются помаленьку люди, воду из чистого колодца пьют...

– Нет, ты скажи: какое у тебя приспособление? А то я от тебя отстаю... Чего-то у меня не хватает, значит, в душе, а у тебя лишнее есть.

– Ишь ты, чего хочешь! Может, с тебя это и пошло... Я думал, ты сегодня слаб будешь, и я за тебя постарался. Поясница, правда, болит, так это пройдет...

– Пройдет, – сказал Альвин. – Так, значит, ты тоже приспособление себе сделал?

– Сделал! – засмеялся Бурлаков. – Сам чувствую, есть что-то, а сказать – не знаю. И ты ведь молчал! У каждого, дорогой, своя душа, а свежую воду мы все пьем из одного колодца.

(1937 – 1939)