Свидание с морем
Шрифт:
— Не пойдёт, — сказал Игорь. — На грамоте печать киевская.
— Ой, какой ты сумасшедший, — вздохнул Дунин. — Думаешь, что каждый, как ты, Ларискину грамоту наизусть изучает до последней буковки? Висит она на стене под стеклом, и ладно. Кому до печати дело, что на ней там написано мелким шрифтом, киевская она, хабаровская или мелитопольская? Главное, стоит.
Накатило что-то давящее и щемящее, неизвестно, как называется. Показалось, что в похищении грамоты и возвращении её законной владелице нет ничего героического, одно сплошное безобразие. Что же такое начнётся на свете, если так
Очень превосходно.
Ездила на конкурс, старалась, волновалась, танцевала лучше всех, заслужила первое место под гром аплодисментов, а потом всё это тайком под подушку...
Может, пусть уж лучше она висит на стенке?
Весь этот поток мыслей отразился, наверное, на его лице.
— Струсил?
Дунин посмотрел в упор. Игорю стало стыдно, и все сомнительные соображения сразу покинули голову.
— Нет, задумался... Приклеить печать — это умная идея.
— Наконец-то понял. Пойдём, ключ подберём. Покопавшись в ящике с ключами, подобрали такой, который точно укладывался в отпечатке на мыле.
— Иди домой, — сказал Дунин. — После отбоя вылезай не сразу, подожди, пока все заснут. Услышишь: на веранде дежурный по лагерю будет с вожатым разговаривать, спрашивать, все ли на месте, всё ли в порядке. Когда дежурный уйдёт, ещё немного подожди и тогда в полной тишине, бесшумно и таинственно выскакивай в окошко... Не забудь притворить, когда вылезешь. Открытое окно — это след и улика. Я буду ждать тебя между двух больших камней за тёти Шуриным складом, знаешь? Сигнал у нас будет такой... — Дунин три раза свистнул. Игорь повторил свист. — Так одна птичка свистит, не знаю, как она называется, потому что она ночная, днём её не видно. Теперь иди. Смотри только не засни, а то всё пропало.
— Ну, что ты, разве можно заснуть!..
Игорь вернулся на Фестивальную площадь. Массовка близилась к концу. Валентина Алексеевна объявила белый танец танго — это когда девочки приглашают мальчиков.
Лариса не пригласила никого и танцевала со Светой.
Игорь сидел на скамье с таким озабоченным выражением на лице, что ни одна девочка не решилась к нему подойти.
Глядя, как Лариса танцует, Игорь убеждал себя в том, что, если он не возьмёт грамоту, её форменным образом стибрит кто-нибудь другой, и грамота пропадёт навсегда.
«Конечно, грамоту надо спасать», — решил Игорь, и все сомнения отпали.
Глава восьмая
Игорь выбрался через окно бесшумно, таинственно и успешно. Прокрался на цыпочках до угла здания, где лежала тень.
Дальше шёл осторожно, избегая света повсюду понатыканных фонарей и ступая мягко, как охотящийся тигр, потому что в ночной тишине, нарушаемой лишь звоном цикад, каждая сухая веточка под ногой ломалась с оглушительным треском.
За тёти Шуриным складом фонари, к счастью, кончились, но началась такая темнотища, что пришлось идти, вытянув вперёд руку, чтобы не наткнуться глазом на острый сук.
Как ни осторожно он ступал, Дунин услышал. Свистнул по-птичьи. Игорь ответил и, подправив на слух направление своего движения, подошёл
и упёрся рукой в шершавый бок камня.— Не трусишь? — спросил Дунин.
— Что ты выдумываешь, — обиделся Игорь. — Пойдём. Дунин поправил зловещим шёпотом:
— Не «пойдём», а подкрадёмся.
— Я и крадусь.
— Тише крадись, топаешь, как бегемот на танцах. Повторяй мои движения, ступай след в след. Если я щёлкну пальцами, вот так, падай и прижимайся к земле по-пластунски.
Игорь ступал след в след совершенно беззвучно.
За тёти Шуриным складом посветлело, сюда уже проникал свет фонарей. Игорь вдруг обмер: у Дунина сзади под ремень, как топор у лесоруба, был заткнут огромный пистолет.
— Боря, ты что, опупел? — тихо ахнул Игорь. — Зачем пистолет взял?
— Виктора Петровича боюсь, пожарного, — шепнул Дунин. — Он часто по ночам ходит. Если застукает, придётся отстреливаться.
— Ты по-настоящему?
— Запомни: у нас всё по-настоящему, — сказал Дунин.
— Может, пистолет всё-таки не настоящий?
— Самый настоящий пистолет. Ракетный. У Игоря отлегло:
— Ах, это ракетница.
— Сам ты ракетница... Надо называть по-правильному, как в паспорте изделия написано: ракетный пистолет. Опять затопал?.. Сейчас главную дорожку переползём, и больше опасных мест не будет до самого кабинета... Так и знал! — тихо рявкнул Дунин. — Вон он тащится, ложись...
Они залегли рядышком в тени дерева.
По главной дорожке вниз не спеша двигался пожарный Виктор Петрович и не подозревал, что на него направлен ракетный пистолет, правда не заряженный ракетой. Впрочем, когда не знаешь, что проходишь под дулом направленного на тебя оружия, в этом ничего не приятного нет, и Виктор Петрович безмятежно насвистывал известную песенку «Тень твоей улыбки», держась руками за перекинутое через шею махровое полотенце.
— Прижмись, врасти в землю, не дыши, — жарко нашёптывал Дунин, — у него глаз, как телескоп...
По странному совпадению глаза Виктора Петровича были устремлены к звёздам.
Наконец утихло шлёпанье его вьетнамок.
— Нам повезло, что он купаться пошёл, — сказал Дунин. — Теперь знаем, где самый опасный человек находится. — Он засунул ракетницу под ремень сзади. — Двигаем!
Мигом перебежали главную дорожку, прокрались под стенкой музыкального салона, свернули налево между «Мягкой игрушкой» и «Умелыми руками» и, пригибаясь, побежали в гору, от дерева к дереву. Замерли у неосвещённой стены кабинета. Отдышались.
— Мы у цели, — сказал Дунин.
— Дверь-то на свету...
— Ты хочешь, чтобы уж совсем без всякого риска было? Но ты не очень трусь, дверь со всех сторон цветами загорожена, лишь с одной дорожки можно увидеть.
— Я не трушу.
— Не трусишь, не трусишь, — погладил его Дунин по плечу. — Вот тебе ключ. Подползи, вставь ключ, поверни на два оборота, толкни дверь внутрь и вползай. Быстро сними грамоту — и обратно. Не забудь дверь замкнуть. И сюда, ко мне. Я буду караулить. Ну, действуй. Если какая-нибудь опасность появится, я свистну. Тут уж ноги в руки — и бежим кто куда, только не в одну сторону. Вместе в два раза больше шансов, что поймают, это каждому разведчику известно. Не тяни, секунды дороги.