Свидетель защиты

— Нельзя, — сказал отец, — поломаешь.

Коля на эти слова не обратил внимания.

— Кому я говорю? Нельзя, — еще раз сказал отец.

Клавдия Михайловна, не снимая с глаз полотенце, спросила:

— Что он тебе, помешал?

— Он бабочкой по стене бьет, портрет заденет, поломает.

— Ничего ему не сделается. — И тут же другим, усталым и ласковым голосом Коле: — Играй себе, рыбонька моя, играй.

Коля еще раз попытался достать кошечку в рамке, но не сумел. Тогда он повез бабочку к тахте, поднял к потолку и, крякнув, как дровосек, опустил маме на голову.

Клавдия Михайловна вскочила с воплем, выхватила из рук сына злополучную бабочку, дважды ударила палку о колено и бросила обломки под стол. Колю дернула за руку и шлепнула по заду. Тот заревел, и она тотчас прижала его к себе, запричитала:

— Ну, ну, ну, не плачь, я тебе новую бабочку куплю.

Коля ревел.

— Мама гадкая, — утешала она сына, — Колю обидела… Давай мы ее побьем, — и, взяв его ручонку, стала бить себя по щеке, приговаривая: — А вот мы ей зададим, ата-та, ата-та, не обижай Коленьку, не обижай мою рыбоньку…

Коля умолк, и Клавдия Михайловна принялась за мужа:

— А ты чего смотрел?

— Да я… — начал Петр Петрович.

— Да я, да ты, — перебила Клавдия Михайловна. — Уткнул свои бельма в газету, ничего не видишь. Все я одна должна, все одна, только слава, что мужик в доме…

Петр Петрович встал и ушел на кухню. Туда тоже доносились злые слова жены, но не так громко.

В семь лет, как и все другие дети, Коля пошел в школу. Учился на троечки. Случались в его дневниках и двойки, назначали ему переэкзаменовки на осень, все по тому же злосчастному русскому языку, который давался Коле с трудом. Мать бранила учителей — не умеют, нет подхода к ребенку. А дело было не в учителях, а в том, что Коля с пеленок слышал речь искаженную, неграмотную, запас слов имел минимальный, да и те слова, что знал, ухитрялся писать с ошибками, так как правильное их начертание видел редко: читал Коля мало, и чаще всего не по своей воле.

На классные собрания ходил отец, если был свободен. Но он редко бывал свободен, и в случаях срочной надобности Колиных родителей приходилось вызывать в школу.

Однажды на вызов явилась Клавдия Михайловна. Во всем своем блеске и величии. На плечах габардинового пальто покоилась черно-бурая лиса, на голове — фетровая шляпа с замысловатым бантом. Клавдия Михайловна в ту пору уделяла много внимания своей внешности — выщипывала брови и рисовала их заново, даже на ночь, ложась в постель, красила губы. Как только она вошла, учительская наполнилась запахом духов.

— Кто здесь классный руководитель шестого «Б»? — спросила она, обводя учительскую подведенными очами.

Классным руководителем шестого «Б» тогда была Нинель Ивановна Кожухова, преподавательница физики, маленькая, черноглазая, смешливая. Она в тот час оказалась в учительской и, сдерживая улыбку (посетительница показалась ей забавной в своем безвкусном гриме, с этой нелепой чернобуркой), вышла из-за столика, за которым сидела.

— Я мать Коли Чижова, — сказала Клавдия Михайловна, не здороваясь, — вы меня вызывали?

— Вызывали, — ответила Нинель Ивановна. — Здравствуйте, рада с вами познакомиться.

Нинель Ивановна сказала это не без некоторой иронии, полагая, что родительница, не удосужившаяся за полтора года (Кожухова вела эту группу с пятого класса) побывать в школе и повидаться с классным руководителем, устыдится.

Клавдия Михайловна иронии не поняла и не устыдилась. Рядом с маленькой Нинель Ивановной она высилась, как статуя командора, но руки не протягивала, ждала, что ей дальше скажут, готовая скорее нападать, чем защищаться.

Коля не отличался дисциплинированностью, но и возмутителем спокойствия не был: ни живым воображением, ни физической силой он в классе, не выделялся и хлопот с ним учителям было не больше, чем с другими посредственными учениками. Попался он на том, что подсунул девочке скабрезную записочку. Может, и не он ее писал (записка была исполнена печатными буквами), но его рук она не миновала.

Выслушав историю с запиской, Клавдия Михайловна отреагировала неожиданно:

— Девчонки нынче тоже хороши, — заявила она тоном, не допускающим возражения.

— Мы говорим о вашем сыне, — Нинель Ивановна сказала это, не скрывая неприязни к собеседнице. Надо бы скрыть, но она по молодости своей не сумела.

Клавдия Михайловна еще больше ощетинилась. Кожухова попыталась внушить ей, что Коля требует серьезного внимания: учится еле-еле, с недобрым влиянием улицы дома, видимо, борются недостаточно, а надо именно бороться, воспитывать чувства мальчика, развивая их в нужном направлении. Ей многое хотелось сказать, но Клавдия Михайловна прервала классную руководительницу в самом начале.

— Мы вам отдали ребенка, вы его и воспитывайте, вам за это деньги платят, вас для этого в институтах государство обучало. Тоже деньги тратило.

— А родители, значит, будут стоять в стороне? — Нинель Ивановна даже задохнулась от негодования.

— А родителям надо их обуть-одеть, обмыть-обстирать. Родители на работе с утра до ночи, а какие и в ночь работают. А вы чуть что — в школу вызывать, тоже моду взяли. Подумаешь, записочку передал! Сами ж говорите, может, и не он ее написал. Разберитесь, спросите его, он вам ответит. Мой сын неправды не скажет. А вы не разобрались и сразу на него, а он еще ребенок, беззащитный, на него всякую напраслину можно возвести…

Нинель Ивановна, ошеломленная, даже не пыталась остановить распалившуюся мамашу. И неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы не подошла заведующая учебной частью, учительница опытная, повидавшая на своем веку мно-огих родителей. Она за руку отвела Клавдию Михайловну в свой кабинет, усадила и, развернув классный журнал шестого «Б», показала, сколько раз Коля отказывался отвечать уроки, сколько делалось ему замечаний и за что, по каким предметам грозят ему двойки в четверти. В заключение сказала:

— Если он не подтянется по этим предметам, если будет замечен еще в чем-нибудь предосудительном, вроде записочки, из-за которой вас сюда пригласили, сообщим в партком и профком предприятия, где вы работаете, пусть воспитывают вас, если вы не желаете воспитывать сына.

Ушла из школы Клавдия Михайловна присмиревшая: не улыбалось ей иметь дело с профкомом и парткомом. Колю дома пожурила, мужу устроила разнос.

В школе Николай Чижов не вырывался из серенькой среды троечников, а если и досаждал учителям, то мелкими пакостями. Зато дома, во Втором автобазовском, Коля был на виду и не он плелся в чьей-то свите, а вокруг него клубились мальчики. Притягивал не столько сам Коля, сколько игрушки, которыми он владел. Ни у кого в переулке не было настоящего двухколесного велосипеда, а у Коли был. И он иногда давал ребятам покататься на нем. Не часто и не за так. Либо требовал что-то сделать за него — воды принести, в магазин сбегать, либо в уплату за будущие услуги.