Свидетель

Странно, кстати, а зачем она все это делает? Ведь от ее отчета не зависит ровно ничего, судьба Векса решена. Рат, правда, всегда требует подробного изложения доказательств. Правосудие, мать его ети… Одних показаний Саши ему якобы мало. Хотя, на самом-то деле, именно они и являются основными. Как же, главный свидетель обвинения. Очевидец, фактически. Надо бы спросить, что он в этот раз видел-то… Интересно, а что скажет Рат, когда я ему вот это все выложу? Как выкручиваться будет?

Свитер кончился, вода в термосе — тоже. Интересно, а сколько сейчас времени? С другой стороны, какое сейчас время? Идеальная условность: сколько назначим, столько и будет. Но не вечер точно — с работы народ еще не потянулся.

В животе требовательно заурчало. Кристи поняла, что жутко хочет есть. При всем при этом, идти никуда не хотелось. Комната неожиданно показалась ей такой родной и уютной, а остальное станционное пространство, наоборот, чужим, враждебным… Вот останется она тут, и никаких тяжких мыслей больше не будет. Ни убитой Лоры, ни Мазая, ни Векса… Ничего этого не будет. Дом укроет, дом спасет…

Наваждение прошло так же быстро, как и появилось: ни страуса, ни улитки из нее не получится. И проблемы сами собой не рассосутся. Так что: обедать, потом — комната Лоры. И с Сашей поговорить обязательно. И Векс… И Марк еще. Но комната — в первую очередь. Осмотр — это первоочередное. Негоже недоделанным оставлять.

Глава 6 ФЕЛИКС РАТНИКОВ, КОРОЛЬ КРЫС

Старухе Смерти взятку дали И погрузили в забытье, И напоили вдрызг ее, И даже косу отобрали… В. Высоцкий

9 ноября — утро 10 ноября. Станция Гражданский проспект

Бульк… Бульк… Приятные звуки, ласкающие. Еще раз — бульк. Три булька — как раз, глоток. Теперь еще раз: бульк-бульк-бульк…

— Димка! Азаров, мать твою! Эй, Координатор хренов! Кому сказал — сюда! Ик… С-свол-очь, прятать от меня мою же выпивку?! С-с-су-ик… — а… Вон! — кружка летит в дверь.

Сколько прошло времени? Час? Десять? Или вечность? И разве это имеет значение теперь? Все… Нет ничего. И ничего не нужно. Умереть… Он хочет умереть. Какое блаженство: ничего не чувствовать, не видеть, не знать… Слез нет…

* * *

— Лора, Лора, помидора,

Мы в саду поймали вора.

Стали думать и гадать,

Как же вора наказать?!

— Феликс! Ты ее замучаешь! — Марина пытается состроить хмурое лицо, но не выдерживает, хохочет.

Маленькая девочка вырывается из рук мужчины и, смешно переваливаясь на пухленьких ножках, бежит в коридор.

— Ай, сейчас догоню-догоню-догоню! — Рат хлопает в ладоши и смеется ей в след. Девочка визжит от удовольствия.

Счастливая семья…

— Папочка, папулечка, а расскажи, — получается смешно «вафказы», половину букв мы еще не выговариваем, — а расскажи, как люди раньше жили, как там, сверху? — Лора обняла его за шею, хитрюге пора спать, но она не хочет, тянет. Как все дети.

— Так я же тебе рассказывал?

— А ты еще расскажи!

— А спать?

— Ну-у, папулечка!

— Лиса! Ладно, слушай…

И он опять, в который раз уже, пересказывает ей одно и то же. Чудесную сказку о прошлом…

Лора… Его Лорочка. Он больше всего боялся, что родится девочка. Там, наверху, остались два его сына, он заставил себя забыть их, похоронил раз и навсегда: шанс, что они выжили — один к тысяче. Так же, как и жена. Он заставил себя все начать сначала. Поэтому и хотел сына, наследника. Марина родила дочь.

Нет, он обожал своих мальчишек, но такого приступа нежности не испытывал ни к одному из них. Девочка. Слово-то какое — нежное, ласковое. Крохотный, пищащий комочек. А выросла… В маму, в Маринку, в Мариночку. Красавица получилась. Но это лицом и статью. А характер — характер его, Ратникова, Рата. Марина Ангелиной назвать хотела. Но он настоял, чтоб Лорой. И прав оказался. Ангелина — это не для нее. Лора. Лариса Феликсовна Ратникова. Такая, пожалуй что, и на его месте смогла бы неплохо смотреться. Со временем, естественно. Любого мужика за пояс заткнет, в дугу согнет, и не смотри, что восемнадцати нет еще. Координатор, и тот ее побаивался. И правильно. Что, Марку в жены захотел?! Породниться, значит. Так это потрудиться еще надо. Марк, ха… Для нее ли? Не-ет, кишка тонковата! Зато амбиций-то сколько… Захочет верх взять… Ой, захочет. Да только она же его уроет в момент! Нет, Марк ее не потянет. Слабак.

Но и не тот, залетный… А-а, шельма Лорка! Это ж надо, что удумала? У родного отца под боком?.. Эх, мало он тогда этому-то всыпал. Любитель клубнички… И Лорке надо бы порку задать. А как смотрела-смотрела-то на него! Хоть бы чуточку раскаяния! Нет, его же и обвинила сама во всем. Родного отца — в том, что чужого мужика за шкирку из ее кровати вытащил! «Ты, папочка, сам говоришь, что кровосмешение допускать нельзя. Детей лучше рожать от пришлых!» Вот же зараза! Слово-то какое — «кровосмешение». И не поспоришь. Говорил. Только вот не думал, что дочка тоже, вот так, с кем попало. Не для нее говорил! Лорка-а-а… Плевать бы, что от кого попало. Но внук был бы. Или внучка…

У-у-у-у-у!..

Бульк, бульк, бульк… Три булька — глоток. Фу, мерзко! Маринка бы сейчас ругалась… Ой, и не любила она, когда муж выпивал. Всегда дулась, не разговаривала потом. А что он, пил, что ли? Но женщины… Счастливая! Раньше Лорки ушла. Бросила его, одного. А он и помочь не мог. Никто не смог бы. Как это Мамба сказал? Ан-фи-лак-ск… Нет. Анфи… Анфилак…тический, вот, шок. Да плевать ему, какой он там этот шок! Главное — один маленький укус, и — нет человека. Но почему именно ее? Почему?! А теперь Лора…

Бульк, бульк, бульк… Три булька — глоток. Все, пусто…

И в душе тоже — пусто. И темно. Черно. Навсегда…

— Папа!

— Лора, Лорочка!! Где, где ты? Лора-а?!

Тишина… Мертвая.

Сколько он уже так сидит? Плохо-то как… Нет, права была жена, что пить не давала… Фу, ик!.. Голова. Трещит. Лора…

— Папа!

— Лора! Лора-Лора-помидора, мы в саду поймали вора…

Как же больно!.. Невыносимо больно. Что это? Нож. Лезвие холодное, приятно… А что, если?..

Нет! Не сейчас. Рано. Пока жив этот ублюдок — рано. Он еще хочет насладиться его смертью!

Больно… Больно!

— А… З-з-араза! Азаров! К-ик-рдинатор! Мамбу давай! Да поторапливайся…

* * *

Когда Мамба влетел к Рату, тот отрешенно смотрел, как кровь медленно капает с запястья на стол. Доктор облегченно вздохнул:

— Ну, я думал, что-то страшное.

Рат поднял на него мутные глаза:

— А это что, не страшно? Больно…

— До свадьбы заживет, однозначно.

— Не заживет…

Мамба запоздало понял, что Рат имеет в виду совсем не рану на руке, но решил не подавать виду.

— Вот никогда бы не подумал, что всесильный начальник СБ уподобится истеричной барышне и начнет резать себе вены.

Рат промолчал. Не потому, что он не услышал упрека — просто все, что происходило вокруг, абсолютно не заслуживало его внимания. Несмотря на пьяный угар, он четко осознавал — жизнь кончена. Она закончилась в тот момент, когда он увидел на пороге своей комнаты Лору. Мертвую.

Тогда, двадцать лет назад, Рат, тогда еще просто — Феликс Ратников уже терял все, но пережил это достаточно легко: он просто приказал себе не думать о прошлом. Нет, конечно же, в первые дни после случившегося, Рат, как и остальные, ждал и надеялся, что все вот-вот закончится, и можно будет вернуться к прежней жизни. Когда же пришло понимание: прошлое утрачено навсегда, — не растерялся, не впал в депрессию. Первые дни и недели после Катастрофы были полны боли, отчаяния и бесконечной потерянности. Для всех. Кроме Рата. Ему не впервой было начинать все с чистого листа — он же из провинции, «никто и звать никак». Сам всего добился, сам. Еще майора получить не успел, а уже начальник розыска, через год — зам по оперативной работе. С перспективой или на начальника, или на переход в ГУВД. Да не простым опером, само собой. Ну, а чего это ему стоило — пусть все заткнутся и завидуют молча.