Свидетели Цусимы

Проходившего миноносца я не видел, но мне кажется, что это был «Буйный». При этом мне доложили, что командир миноносца голосом и семафором передал сигнал: «Адмирал Рожественский приказал вам идти во Владивосток». Помню я тогда сказал с облегчением: «Слава Богу, значит, я правильно распорядился».

Продолжаем идти по этому курсу. Около 7 часов наш головной броненосец «Бородино» от сосредоточенного огня японцев получил очень большие пробоины, что-то вроде взрыва кормовой башни; минуты через полторы он перевернулся. Это была потрясающе ужасная картина на наших глазах. Он как будто подумал, накренился и в конце концов перевернулся.

В этот момент он выглядел словно спина какой-то громадной морской рыбы, и на хребте этой спины стояли человек восемь, что-то кричали нам, но что именно — нам не было слышно. Мы прошли мимо этой спины, может быть, своею волной мы даже смыли этих несчастных. Но что же делать?

Продолжаем идти дальше. В 7.15 — заход солнца. А за 15 минут до этого, ровно в 7 часов, начался сосредоточенный огонь японцев по броненосцу «Орел», и они прекратили его только в момент заката. Несомненно, если бы заход солнца был в 7-45, а не в 7-15, то и нас всех не было бы, потому что наши броненосцы один за другим переворачивались, не в силах выдержать этот ужасный огонь. Броненосцу «Орел», может быть, оставалось существовать 10—15 минут, «Императору Николаю» — не более 3 минут».

Гибели «Бородина» предшествовало потопление однотипного с ним «Александра Третьего», его близнеца. Об этом свидетельствует один офицер с «Сенявина»: «К несчастью, нет сведений о последних минутах «Александра Третьего», шедшего в бой сразу же в кильватер за «Суворовым» под командой капитана Бухвостова. Как и эсминец «Безупречный», он ушел на дно со всем своим экипажем; история последних часов этих кораблей навечно осталась в пучине вместе с их командой.

Известно, что «Александр» получил очень серьезное повреждение в самом начале боя, и, когда он покинул линию (примерно в 2.40), на нем бушевал огромный пожар. Однако мало вероятно, что именно этот пожар вынудил корабль оставить строй, ибо, если бы это было так, он не сумел бы столь быстро вернуться в строй, а после долго сражаться с противником. Скорее всего, он имел, как и на «Суворове», повреждение руля, которое удалось быстро исправить.

Несомненно, то, что происходило на «Александре», повторяло события, разыгравшиеся на «Суворове». Когда броненосец покинул строй в первый раз (около 6 часов) и был обойден эскадрой, у него была пробоина на пробоине, а крен на левый бок в какой-то момент был так велик, что некоторые пушки почти касались воды; казалось, что он вот-вот перевернется. Однако те, кто остался от команды, нашли в себе достаточно энергии и сил, чтобы совладать с этим; судно мужественно преодолело крен и заняло свое место в строю.

Однако это последнее усилие не смогло продлить агонию корабля более, чем на полчаса. Опять возник угрожающий крен — и «Александр» снова оставил колонну. Большой пожар полыхал в районе боевой рубки, и с «Сенявина», шедшего впереди него, не видели на его мостике никого, кроме сигнальщика, который семафорил «Погибаю!».

Чувствуя, что конец близок, многие из команды выбежали на бак, но броненосец перевернулся так быстро и неожиданно, что большинство оказались под ним. И только человек пятнадцать смогли вскарабкаться на его киль, отсрочив свою смерть на короткое время. Только Бог знает, какая страшная, мучительная смерть — у раненых и невредимых — была у тех, кто остался внутри опрокинутого судна. Разрываемые на куски машинами, придавленные снарядами или другими тяжелыми частями, они инстинктивно пытались выползти наверх из затопляемого судна. Но над ними была тяжелая палуба, ставшая теперь потолком. Натыкаясь повсюду на это железо, покалеченные и полузадохшиеся от недостатка кислорода, они стучали в эту стальную преграду и захлебывались, когда вода поднималась».

Затем подошла очередь «Орла» и «Бородина». Большинство снарядов попало в последний, который теперь шел ведущим, но по крайней мере один снаряд в этот период попал и в «Орла». Вот как вспоминает об этом Новиков-Прибой: «Раздался сигнал «Отражение минной атаки». Но на самом деле никаких миноносцев не было видно. Как после выяснилось, этим сигналом старший офицер Сидоров вызвал прислугу мелкой артиллерии для тушения пожаров. Выскочило наверх человек десять. В этот момент недалеко от судна упал снаряд в море, скользнул по его поверхности и рикошетом снова поднялся на воздух, длинный и черный, как дельфин. Двадцатипудовой тяжестью он рухнул на палубу. На месте взрыва взметнулось и разлилось жидкое пламя, замкнутое расползающимся кольцом бурого дыма. Меня обдало горячей струей и опрокинуло на спину. Мне показалось, что я разлетелся на мельчайшие частицы, как пыль от порыва ветра. Это отсутствие ощущения тела почему-то удивило меня больше всего.

Вскочив, я не поверил, что остался невредим, и начал ощупывать голову, грудь, ноги. Мимо меня с криком пробежали раненые. Два человека были убиты, а третий, отброшенный в мою сторону; пролежал несколько секунд неподвижно, а потом быстро, словно по команде, вскочил на одно колено и стал дико озираться. Этот матрос как будто намеревался куда-то бежать и не замечал, что из его распоротого живота, как тряпки из раскрытого чемодана, вываливались внутренности. А когда взгляд его остановился на обрывках кишок, он судорожно, дрожащими руками начал хватать их и засовывать обратно в живот. Это проделывалось молча и с такой торопливостью, словно еще можно было спасти жизнь. Но смерть уже душила его. Он упал и протяжно, по-звериному заревел. Я хотел бежать вниз, но откуда-то услышал голоса: «Бородино»! «Бородино»!

Что на самом деле случилось с «Бородиным», до сих пор не ясно. Его неожиданный конец приписывали счастливому попаданию последнего 12-дюймового снаряда, выпущенного с японского «Фудзи» до того, как он отошел на Север. Согласно другим источникам «Бородино» стал жертвой торпеды, выпущенной эсминцем «Чиная».

Судовой врач «Авроры» описывает последние минуты броненосца: «Между тем японские броненосцы, за дымом и мглой потерявшие на некоторое время нашу эскадру, снова нагнали ее с тылу и, поравнявшись с передними кораблями, как и раньше, сосредоточили свой огонь на головном, которым теперь был «Бородино». На его корме уже в течение получаса полыхал пожар; дымилось мало, что-то алело, какая-то яркая точка, словно груда раскаленного угля.

Когда «Бородино» спустя четверть часа был взят на прицел и снаряды один за другим стали впиваться ему в бока, поднимая громадные столбы черного дыма (от мелинита, а возможно, что и от угольных ям), у всех нас екнуло сердце. Мы почувствовали, что такого огня никакому броненосцу не выдержать. Доблестный же «Бородино» упрямо не хотел выходить из строя или поворачивать влево; он твердо и неуклонно вел эскадру на NO 23.

В багровых, точно кровавых лучах спускалось солнце — вот-вот зайдет за горизонт.

Ветер заштилел, волна улеглась. До захода солнца осталось каких-нибудь пять минут. Все страшно жаждали, чтобы наступившая ночь спасла бы своим благодетельным покровом несчастный корабль. Каждое мгновение было так дорого! По пять минут протекали, казалось, как целая вечность.

На заднем мостике «Бородина» у грот-мачты показался пожар: узенький язык пламени высоко (выше уровня труб) лизнул мачту. Дыма не было, в стороны огонь не распространялся. Что бы это могло гореть? Не вспыхнул ли порох в мачтовом или простом элеваторе? Обыкновенно такие пожары кончались через несколько минут, пока не выгорит в патронах бездымный порох, но этот пожар был странно упорен и разгорался все сильней. Неприятель, заметив это, еще более усилил огонь.

Минут пятнадцать «Бородино» еще боролся с пожаром, энергично отвечая на огонь.

Вдруг (в 7 часов 15 минут) в передне-носовой части его последовал взрыв, поднялось целое облако черного дыма, и вслед за тем, сделав последний предсмертный залп из 12-дюймовых орудий кормовой башни, «Бородино» почти в одно мгновение лег на правый борт, обнажил свою подводную часть, киль, сверкнувший в лучах заходящего солнца как чешуя гигантской рыбы, и скрылся под водой еще быстрее, чем «Ослябя», не долее, чем в полминуты времени.