Свидетели

— Я никогда не обращаюсь к подчиненным — всегда к начальнику.

— Вы подтверждаете точность двух этих дат?

— Ну и что? Простое совпадение.

— Вы встречались с сестрой двадцать третьего? Сами отправились к ней?

— Не помню. Может быть, в тот день она навестила меня. Я не записываю, ни когда хожу к ней, ни когда она ходит ко мне.

Луиза Берне рассчитывала, вероятно, на долгую баталию с председательствующим и совершенно растерялась, когда Ломон неожиданно объявил:

— Свидетельница может быть свободна, если только…

Он увидел знак, поданный ему г-жой Фальк. Присяжная поднялась, повернулась лицом к залу и заговорила:

— Я хотела бы узнать, будет ли свидетельница настаивать на своих показаниях, если ей обещают не привлекать ее к ответственности?

— Насколько я понял, вы спрашиваете, станет ли свидетельница настаивать на своих показаниях, будучи уверена, что ее не привлекут к ответственности за лжесвидетельство?

— Вот именно, господин председательствующий.

Не успел еще Ломон обратиться к акушерке, как та ответила, с ненавистью глядя на г-жу Фальк:

— Я не отказываюсь ни от чего, что тут говорила, и не моя вина, если кого-то это не устраивает. Я видела то, что видела. Даже если меня упекут в тюрьму.

Ломон подал знак Жозефу вывести ее, и, идя по центральному проходу, г-жа Берне взывала к присутствующим, надеясь на их поддержку. У выхода она в последний раз повернулась и что-то проворчала, но слова ее не долетели до судей.

— Перерыв на десять минут.

Ломон был доволен собой. Он не понимал толком, почему его поединок с акушеркой принес ему облегчение, но тяжесть на сердце стала меньше. Ночные кошмары ушли куда-то далеко. Он предвидел, что его позиция на сегодняшнем заседании вызовет споры и расценят ее по-разному, кое-кто даже осудит. Явно не погрешив против требуемой от судьи нелицеприятности, он все же дал волю чувствам, во всяком случае, по отношению к последней свидетельнице.

Рассердится ли на него Армемье, которому придется частично изменить обвинительную речь? Если да, значит, он неплохой актер, потому что бросил Ломону в совещательной комнате:

— Быстро же вы свели на нет ее показания! Этого она вам никогда не простит.

Помолчав, прокурор спросил:

— Как вы добыли такую информацию?

— Самым нелепым образом — из анонимного письма. Полиция все учла, но разве можно было предположить, что самые важные свидетели состоят в родстве?

— Акушерка настаивает на своих показаниях.

— Ей нельзя отступать. Убежден, что она в самом деле видела спускавшегося по лестнице мужчину. Может быть, даже приняла его за Ламбера, но уверена в этом не была: если человек направляется на Верхнюю улицу, мало вероятно, что он дойдет до газового фонаря и лишь потом пересечет мостовую под прямым углом. А если только что убил жену и отнес ее тело на рельсы — подавно. Когда эта Берне узнала, что ее племянничек — один из любовников Мариетты и рискует быть замешан, она пообещала сестре помочь ему выпутаться.

Очередь Жозефа Папа давать показания еще не подошла: до него предстояло выслушать Элен Ардуэн и Желино. Находится ли в зале г-жа Пап? Вполне возможно, но Ломон ее не знает, а у нее есть причины скромно сидеть где-нибудь в углу потемнее.

Незадолго до возобновления заседания комиссар Беле спросил у председателя, не может ли тот уделить ему минутку, и Ломон на ходу переговорил с ним в коридоре.

— Извините, что я не раскрыл их родство, господин председатель. Поверьте, я очень огорчен. Я находился в зале, когда полицейский передал письмо приставу. Я тотчас допросил его, и он описал мне женщину, вручившую ему конверт и попросившую немедленно передать его вам. Она средних лет, из простых.

— Вы ее разыскали?

— Насчет розыска я еще не распорядился: прежде хотел переговорить с вами.

Ломон понимал, что надо дать согласие, иначе могут решить, будто он хочет утаить часть правды или покрыть кого-то.

Приятно все-таки не чувствовать себя больше разбитым. В нем как бы началась реакция на вчерашнюю подавленность. Он был еще слаб, утомлен, но испытывал почти лихорадочную потребность в деятельности.

Элен Ардуэн, которую ввели первой после перерыва, было девятнадцать. Она служила продавщицей в магазине стандартных цен. Родители ее жили в деревне, отец был поденщик. В городе Элен снимала комнату вместе с подружкой-односельчанкой, работавшей у портнихи. Элен еще не утратила деревенскую свежесть, и ее круглое личико напоминало яблоко. У нее не было одного переднего зуба, и это портило ее улыбку, которая тем не менее была еще прелестна в своей наивности.

— Повернитесь к господам присяжным и расскажите им…

Она тщетно соображала, с чего начать, и нетрудно было предвидеть, что вот-вот она расплачется от досады или смущения.

— Где вы встретились с обвиняемым?

— В первый раз?

— Да.

— На ярмарке, мы там гуляли с подружкой.

— Когда это было?

— Почти в такое же время, как сейчас, — в ноябре прошлого года. Ярмарки всегда бывают в ноябре.

— Вы стали его любовницей в тот же вечер?

Она покраснела, промолчала и лишь слегка кивнула головой.

— На следствии вы показали, что отправились с ним в гостиницу на Рыночную улицу и он настаивал, чтобы ваша подружка сопровождала вас.

— Она отказалась. Ухажер у нее строгий.

— Потом вы часто виделись с подсудимым?

— Время от времени он ждал меня у магазина.

— Что вы называете «время от времени»?

— Иногда раз в неделю, иногда два.

— Вы говорили, что он был влюблен в вас?

— Он об этом речь не заводил.

— Он водил вас в номера?

— Да.

— Всякий раз?

— Кроме одного вечера, когда подружка ушла в кино и я привела его к себе.

— Вы знали, что он женат?

— Он мне сказал. Да я и сама увидела по обручальному кольцу.

— Подсудимый рассказывал вам о своей жене?

— Иногда.

— Что же он говорил о ней?

— Что она потаскуха.

— Он никогда не говорил, что собирается ее бросить?

— Нет.

— Но сказал, что хочет жениться на вас?

— Не совсем так.

— А как он выразился?

— Однажды вечером мы лежали в постели и…

Она запнулась, смутившись под устремленными на нее взглядами, опустила конец фразы, о смысле которого все легко догадались и продолжала:

— Он сказал: «Вот была бы ты моей женушкой, я бы тебе враз ребенка состряпал». Я спросила его — почему. А он ответил: «Да такой, как ты, сам бог велел иметь детей». Вид у него был какой-то чудной. Потом он еще добавил: «Но когда-нибудь я тебе все равно его сделаю».

Она полуобернулась к Ламберу и посмотрела на него так, словно просила прощения.