Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Свидетели

Сименон Жорж

Шрифт:

— Это не одно и то же.

Почти четверть часа шел общий спор — не столько о деле Ламбера, сколько об убийстве из ревности, как таковом.

В конце концов Ломон предложил:

— Не перейти ли нам к голосованию по первому вопросу?

Ломон заранее знал, что Фриссар ответит «да». Менее уверен был он в позиции Деланна: это человек непредсказуемый. Ломон мог держать пари, что «нет» ответят г-жа Фальк и еще двое присяжных.

Он сам распределил листки бумаги, и через несколько минут каждый, сложив листок вчетверо, опустил его в медный кувшин, много лет заменявший урну.

— Прошу судью Деланна приступить

к подсчету голосов.

Голосовало десять человек — семь присяжных и трое судей. Поколебавшись, Ломон опустил в урну незаполненный листок.

Он считал, что будет несколько туров голосования, и почти уверился в этом, когда на двух первых бюллетенях, извлеченных из урны, прочел одно «нет» и одно «да». Затем последовали два бюллетеня с «да»; на всех других, кроме незаполненного, стояло слово «нет».

Лица всех сидящих за столом выразили глубокое изумление. Каждый, кто проголосовал «нет», считал, видимо, что он один принял такое решение. Возможно, этим он хотел облегчить совесть, предоставляя другим требовать осуждения.

Фриссар поджал губы, передернул плечами и бросил на Ломона взгляд, который тому не понравился.

— Попрошу кого-нибудь из присяжных проверить бюллетени, — повернувшись к г-же Фальк, сказал Деланн.

Ошибка исключалась. Шестью голосами против трех при одном воздержавшемся Дьедонне Ламбер был признан невиновным: сомнение истолковали в пользу обвиняемого.

Взволнованный не меньше остальных, Ломон встал. Публика, ожидавшая длительного обсуждения, прохаживалась большей частью по коридорам или курила в вестибюле. Ламбер вместе с конвойными и защитником ждал в отведенной ему комнате. Интересно, проявлял ли он и сейчас ту же выдержку, что при допросе свидетелей и прениях сторон?

Послушать речь Жува пришло немало адвокатов, принадлежащих к молодому поколению: сегодня в суде выступал один из них. Они с любопытством ожидали приговора.

Ломон позвал Жозефа и велел пригласить публику в зал. Несколько минут судьи и присяжные сидели молча, и трудно сказать, какое чувство преобладало в них: облегчение при мысли, что все кончилось, или страх, что они приняли неверное решение.

— Суд идет!

Скамья, где Ламбер провел два дня, ожидая решения своей участи, была пуста. Зрители стояли в зале, вытянув шеи. Жув был мертвенно бледен.

— Введите обвиняемого.

У Ламбера, как и у защитника, в лице не было ни кровинки, хотя он пытался удержать на губах какое-то подобие улыбки. Он тоже стоял.

— Ответ суда и присяжных на первый вопрос: «Нет, не виновен».

По залу прошел протяжный вздох, послышались разрозненные аплодисменты. Жув от волнения вцепился в подлокотники кресла.

Ламбер, казалось, ничего не понял и, глядя на председательствующего, силился что-то вымолвить.

— Обвиняемый свободен.

На этот раз сомнений у Ламбера не осталось. Лицо его прояснилось, на губах заиграла удивленная и радостная улыбка.

Ломон, как зачарованный, не отводил от него глаз: судье почудилось что-то иронически-сочувственное в этой улыбке, непосредственно адресованное ему. Это длилось всего несколько секунд. Уж не поблагодарил ли его Ламбер почти неуловимым и чуть насмешливым кивком?

Теперь, когда публика, двигаясь к выходу, стеснилась в центральном проходе, взгляд Ламбера обратился в зал, и его сразу же перехватила Люсьена

Жирар. Она одна, не двигаясь, сидела посреди опустевшего ряда. Встречались ли прежде Люсьена и Ламбер? Вряд ли. Но это не мешало им сейчас, через разделяющее их пространство, обменяться чем-то вроде обещания и назначить друг другу встречу.

Может быть, восприняв слова председательствующего буквально и не зная, что Ламберу предстоят еще кое-какие формальности, Люсьена будет ожидать его у выхода?

Ломон понимал ее и не сердился. Его уязвило другое — то, что он, как ему показалось, прочел в устремленном на него взгляде Дьедонне Ламбера.

На мгновение он предстал в собственных глазах одним из тех простаков, которых Желино подкарауливал по вечерам на улице, чтобы соблазнить якобы краденым фальшивым бриллиантом.

В совещательной комнате Армемье задал Ломону лишь один вопрос:

— Довольны?

— Сам не знаю, — чистосердечно ответил тот.

Прокурор из вежливости поддержал:

— Я тоже.

Ломон зашел к себе в кабинет, где секретарь принял у него все атрибуты судейских полномочий. Ломон снова становился обыкновенным человеком. В тот вечер свет казался ему более тусклым, стены — более голыми, чем обычно.

— Вот теперь вы сможете отдохнуть, господин председатель. Вести такой процесс, когда ты болен, — тяжкое испытание.

Ломон, не задумываясь, согласился и пожал руку милейшему Ланди, который тоже радовался, что все кончено. Проходя по плохо освещенному коридору, Ломон заметил какую-то фигуру и, вглядевшись, узнал Шуара. Врач, похоже, кого-то поджидал. Ломон нахмурился и не стал останавливаться, но доктор заспешил к нему.

— Не знал, что вы бываете во Дворце Правосудия.

Ломону хотелось думать, что встреча их случайна.

Но Шуар промолчал, и теперь Ломон не сомневался: доктор здесь из-за него.

— Что-нибудь случилось? С женой?

Шуар кивнул.

— Приступ?

— Да.

— Серьезнее, чем обычно?

Красноречивое молчание.

— Умерла?

— После полудня. Вероятно, часа в три.

— Почему же мне только сейчас…

Ломону даже не пришло в голову вернуться в кабинет, и они одиноко стояли в полутемном коридоре.

— Кухарка, поднявшись в спальню около половины пятого, нашла ее мертвой на полу возле кровати. Она сразу же позвонила мне, но я мог лишь констатировать смерть.

Ломон не осмеливался спросить, не приняла ли Лоранс слишком сильную дозу лекарства. Эта мысль промелькнула у него не первой. Прежде всего он подумал, что наконец остался один.

— Она в самом деле была больна?

— Она запретила мне кому бы то ни было говорить об этом, вам — особенно.

— Почему?

Ломон не понимал. Поведение Лоранс уязвило его, как недавно уязвил взгляд Ламбера. Он снова чувствовал себя униженным.

— С каких пор?

— Ей было, кажется, тридцать четыре года, когда она впервые обратилась ко мне. Я определил гипертрофию сердца. Оно было у нее как у пятидесятилетней.

— А причина?

— Вероятно, это врожденное. Я сделал все, чтобы помочь ей. Консультировался со специалистом.

— Это вы рекомендовали ей постельный режим?

— Напротив, я уговаривал ее вести нормальную жизнь, только избегать излишеств.

Тронув Ломона за руку, Шуар добавил:

— Моя машина у входа.

Поделиться с друзьями: