«Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. Военное дело азиатских хунну и европейских гуннов
Шрифт:
В начале 370-х гг. н.э. из-за Волги в степные пространства Юго-восточной Европы вторглись кочевники, именуемые в позднеантичной традиции гуннами. Их нашествие дало мощный толчок передвижению племен в западной части евразийского пояса степей, получившему название «Великое переселение народов» (рис. 29). Надо сказать, что при рассмотрении гуннской истории и культуры перед учеными обязательно встает сложный вопрос о происхождении европейских гуннов и их связи с центральноазиатскими хунну (сюнну). По этому поводу еще с XVIII в. не утихает оживленная дискуссия, участники которой зачастую приходят к противоположным результатам.
Автору этих строк наиболее убедительной представляется концепция И. П. Засецкой, которая на основе многолетнего изучения данного вопроса пришла к выводу о несомненной этнокультурной связи между гуннами — народом, несомненно, восточного, и более того, монголоидного происхождения, с одной стороны, и хунну — северными соседями Китая, с другой. По ее мнению, об этом наглядно свидетельствуют такие категории материальной культуры европейских гунновкак: 1) новые типы наконечников стрел, не имеющие аналогов в оружии предшествующей, сармато-аланской культуры Северного Причерноморья, но явно восходящие
1
В число центральноазиатских элементов культуры европейских гуннов следует добавить некоторые детали их погребальной практики, а также особенности их военного искусства [Bauml, Bimbaum, 1993. P. 6 — 7].
Генетическая связь между гуннами Юго-восточной Европы и хунну Центральной Азии очень хорошо прослеживается и в сфере военного дела. Как было показано в первой части этой книги, войско хунну состояло из отрядов конницы, вооруженных мощными сложносоставными луками и атаковавших в рассыпном строю. Их тактика была основана на повышенной дальнобойности луков, которая позволяла им не ввязываться в ближний бой, а эффективно вести обстрел противника со значительного расстояния, т. е. биться с наименьшими для себя потерями. В ходе сражения хунну также применяли различные маневры и хитрости. Их стратегия базировалась на внезапности нападения и стремительном и глубоком проникновении в тыл противника. Ниже мы увидим, что все основные компоненты военной практики европейских гуннов, особенно в ранний период их пребывания в Юго-восточной Европе, были практически идентичны хуннским.
Надо полагать, что во главе движения гуннов из Центральной Азии в Восточную Европу находилась та часть племен хунну, которая после тяжелых поражений в I–II вв. н.э. от китайцев и сяньби ушла на запад (см. главу 9). Вовлекая в состав своей орды попадавшиеся им на пути народы Южной Сибири, Средней Азии и Казахстана, в том числе иранского и финно-угорского происхождения, эти хунну, сохранив свой оригинальный этноним, с течением длительного времени сильно видоизменили свою культуру и в какой-то мере даже смешались с иноплеменниками. В конце концов, спустя много времени (более 200 лет!) после исхода из прежних мест обитания, возглавляемое ими разношерстное объединение кочевых племен, ставшее известным позднеантичным писателям{52} под общим наименованием гуннов, достигло степей Северного Причерноморья (около 370 г. н.э.). Аммиан Марцеллин, знаменитый римский историк и современник появления гуннов в Европе, описывает их следующим образом:
Племя гуннов, о котором мало известно в древних памятниках, обитая за Меотийскими болотами (Азовским морем) у Ледовитого океана, превосходит своей дикостью всякую меру. При самом рождении на щеках у младенца делаются глубокие надрезы острым железом, чтобы задержать тем самым своевременное появление волос на образовавшихся рубцах, так что они старятся безбородыми и лишенными красоты, подобно скопцам. Члены тела у них плотные и крепкие, шеи толстые, и они вообще столь страшны, что их можно принять за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытесываются при сооружении мостов. При столь неприятном человеческом облике они так дики, что не употребляют ни огня, ни приготовленной пищи, а питаются кореньями полевых трав и полусырым мясом всякого скота, которое кладут под свои бедра на спины коней и дают ему недолго попреть. Они никогда не укрываются ни в каких строениях, избегая их как гробницы, удаленные от обычного людского обихода. У них нельзя даже найти покрытого камышом шалаша; кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине они входят под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя под ней в безопасности. Они одеваются в одежды льняные или сшитые из шкурок лесных мышей; нет у них различия между домашней и выходной одеждой; раз надетая туника грязного цвета снимается или заменяется не раньше, чем от долгого гниения она распадется на лохмотья. Головы они прикрывают изогнутыми меховыми шапками, а свои волосатые ноги — козьими шкурами; обувь, не пригнанная ни по какой колодке, затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения, но зато они словно приросли к своим выносливым, но уродливым на вид лошадям, и подчас, сидя на них по-женски, занимаются своими обычными делами; на них же каждый из этого племени проводит день и ночь, покупает и продает, ест и пьет и, склонившись на крутую шею коня, засыпает так крепко, что видит разнообразные сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то они делают это в том же обычном положении. Они не подчинены строгой царской власти, а довольствуются случайным предводительством старейшин и сокрушают все, что попадается на пути… Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат он в одном месте, рожден — вдали оттуда, вырос — еще дальше. Когда нет войны, они вероломны, непостоянны, легко поддаются всякому дуновению перепадающей новой надежды, во всем полагаются на дикую ярость. Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту, до того переменчивы и гневливы, что иной раз в один и тот же день отступаются от своих союзников. Без всякого подстрекательства, и точно так же без чьего бы то ни было посредства опять мирятся. (Amm. Marc.XXXI, 2, 1–7; 10–11) [2]
2
Переводы из трудов греческих и латинских авторов в основном сделаны автором в части II, за исключением некоторых цитат из «Getica» Иордана (данных в переводе Е. Ч. Скржинской) и из «Истории» Аммиана Марцеллина (в переводе Ю. Кулаковского и А. Сонни).
А историк VI в. н.э. Иордан в своем труде по истории готов говорит о гуннах, что это племя «самое страшное из всех своей дикостью», «свирепейшее племя, которое жило сначала среди болот, — малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только лишь в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи… Этот свирепый род… расселившись на дальнем берегу Меотийского озера (Азовского моря), не знал никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени, стал тревожить покой соседних племен коварством и грабежами». Далее, описывая первые гуннские завоевания в Скифии (Северном Причерноморье), Иордан высказывает предположение, что гунны одерживали верх над своими противниками
«не столько войной, сколько внушением величайшего ужаса своим страшным видом: они обращали тех в бегство, потому что их собственный образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, с позволения сказать, на безобразный комок с отверстиями вместо глаз. Их свирепая наружность выдает твердость духа — они даже над своим потомством зверствуют с первого дня рождения. Ведь детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы они испытали боль раны еще до кормления их материнским молоком. Поэтому они стареют безбородыми и некрасивы в юности, так как лицо, расцарапанное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами. При невысоком же росте они быстры проворностью своих движений и очень сильны в верховой езде; широкие в плечах, они хорошо обучены и лукам и стрелам, а благодаря крепкой шее всегда горделиво выпрямлены. И все же под обличьем людей они живут в звериной дикости» (Iord. Get. 121–128). Таким образом, Аммиан Марцеллин и Иордан говорят о гуннах как о варварах, находящихся на очень низкой ступени развития. Несомненно, многое в процитированных сведениях соответствовало действительности, к тому же трудно представить, чтобы свирепая, сметающая все на своем пути гуннская орда могла произвести иное впечатление на римлян. В то же время следует согласиться со следующим замечанием С. Г. Кляшторного:В своем ярком описании гуннов Аммиан Марцеллин допустил ряд преувеличений, наделив гуннов традиционными чертами самых диких северных племен. Гунны имели достаточно развитую материальную культуру и такие навыки военного дела, вплоть до стенобитной техники, которые позволяли им сокрушать хорошо вооруженных противников, брать их укрепления и города. Но несомненно, что пришедшие в Европу племена утратили многое из достижений экономического, социального и культурного развития, которые были характерны для гуннского государства в Центральной Азии. Собственные производительные силы европейских гуннов были ничтожны. Захват продуктов труда оседлых народов, пленение и обращение в рабство ремесленников сделались для гуннов основным источником добывания жизненных благ, а их общество стало полностью паразитическим{53}.
Добавим, что приведенные Аммианом Марцеллином и Иорданом описания внешности гуннов, столь непривычной для людей римского Запада, в значительной степени преувеличены, утрированы и даже демонизированы.
Обратимся теперь к истории пребывания гуннов в Европе (см. также приложение 2). В 370-е гг. н.э. их орда вторглась с востока в пределы Северного Причерноморья. Сначала гунны разгромили аланов, сарматский народ, занимавший земли по обе стороны реки Танаис (Дон) и к северу от Меотиды (Азовского моря), а также предгорья Северного Кавказа. Присоединив к себе уцелевших от резни аланов, пришельцы затем обрушились на обширную державу Германариха — короля остроготов (восточных готов). Остроготы бьши разбиты, а сам Германарих покончил жизнь самоубийством. Часть его единоплеменников была включена в состав гуннского племенного объединения; другие бежали к своим собратьям-везеготам (западным готам). Гунны тем временем напали на самих везеготов, которые после недолгого сопротивления отступили. Одну их часть вождь Атанарих увел в Трансильванию, другая же, возглавляемая Фритигерном, с разрешения римского императора Валента в 376 г. поселилась в качестве союзников-федератов во Фракии. Согласно договору с имперскими властями, беженцы должны были получить от римлян продовольствие на первое время и земли для поселения в приграничье. Со своей стороны, они обязывались служить в римских войсках. Невыполнение римскими чиновниками условий договора привело к восстанию везеготов, которых поддержали местные жители, а также оказавшиеся в то время во Фракии остроготы и некоторые из аланов и гуннов. Сражение римлян с готами и их союзниками произошло в 378 г. у города Адрианополя. Римская армия была разгромлена, командовавший ею император Валент пал в бою. Важную роль в победе готов сыграла конница во главе с остроготскими вождями Алафеем и Сафраком, в составе которой в тот день источники упоминают аланов (Amm. Marc. XXXI, 12, 17). Впрочем, весьма вероятно, что в данной акции наряду с аланами участвовали и гунны. Дело в том, что Алафей и Сафрак были преемниками остроготского правителя Витимира, погибшего в боях с гуннами, и приняли командование над его войском, в составе которого находились гуннские наемники (Ibid XXXI, 3, 3). Добавим сюда еще тот факт, что сами готы призывали гуннов вместе с аланами в качестве военной подмоги против римлян непосредственно до и после сражения при Адрианополе (Ibid. XXXI, 8, 4; 16, 3).
К концу IV — началу V в. гунны сумели создать обширный союз племен, куда вошли многие народы Юго-восточной Европы: остроготы, гепиды, скиры, герулы, аланы» славяне. По всей видимости, эти народы продолжали находиться под управлением своих вождей, но платили гуннам дань и были обязаны по приказу гуннских правителей посылать в их распоряжение военные отряды.
Из сообщений древних авторов мы знаем о нескольких крупных гуннских вождях периода становления гуннской государственности: Баламбере, Басихе и Курсихе, Ульдине, Харатоне, Уптаре (Октаре) (см. главу 12). Последний правил гуннами вместе со своим братом по имени Руга (Руа, Ругила). В то время гуннский племенной союз уже представлял из себя очень значительную военно-политическую силу, с которой должны были считаться обе Римские империи — Западная и Восточная (Византия). С 422 г. Византия была вынуждена выплачивать гуннам ежегодную дань, размер которой постоянно увеличивался. В 433 г. правительство Западной Римской империи было вынуждено предоставить гуннам для поселения провинцию Паннонию.
Уптар, видимо, возглавлял западную часть гуннской державы, которая включала в себя земли к западу от Карпат и охватывала Великую Венгерскую равнину (Альфельд), тогда как Руга осуществлял контроль над территорией на востоке — степями Северного Причерноморья — главным оплотом военной мощи гуннов, их основной военной базой. После смерти Уптара около 430 г. во время похода против бургундов Руга стал единственным правителем гуннского племенного союза. В 434 г. умирает уже сам Руга, и ему наследуют его племянники, дети его брата Мундзука (Мундиуха) — Бледа и Аттила. Первый, более старший по возрасту, очевидно, унаследовал восточную часть государства, тогда как Аттила — его западные земли, где ранее управлял Уптар. Когда в 30-е гг. V в. жившие на Рейне бургунды попытались расширить свои владения за счет римской провинции Бельгики, то западноримский полководец Аэций призвал на помощь гуннов и с их помощью разбил бургундов (437 н. э.), причем тогда погибло великое множество людей из этого германского племени, включая короля Гундахара. Это страшное событие легло в основу созданного позже древнегерманского эпического цикла под названием «Песни о Нибелунгах» — предания о войнах между бургундами и гуннами. Так Аттила сумел посчитаться за гибель своего дяди Уптара и его воинов от рук тех же бургундов примерно 7 годами раньше,
В 444 или 445 г. Аттила убил Бледу и сделался единовластным государем, не только самым известным в гуннской истории, но и одним из известнейших персонажей в истории всего человечества. До нас дошло описание его личностных качеств и внешности:
Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на все трепет, широко известный повсюду страшным о нем представлением. Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения.