Свиток благоволения
Шрифт:
– От таких, как Ло Бин, особой помощи ждать нечего.
– Да уж. Как ты думаешь, что же на самом деле произошло?
– Дело рук русских, как он и сказал. Любой другой вариант просто невероятен; с трудом верится в то, что американцы сначала повозились с установкой аппаратуры слежения, а затем сами же сбили этот спутник.
– Ай-я! И в какой неподходящий момент это произошло!
– Хотя меня заинтересовало сообщение Ло Бина о том, что им удалось добиться успехов. Подумайте о плане «Стальной коготь», о возобновлении контроля над Гонконгом. То, что он сказал, фактически означает, что «Стальной коготь» можно реализовать.
– Да, но какой ценой!
– Вы в самом деле так считаете?
– Принимая во внимание мощную оппозицию в Народно-освободительной армии, которая готова уничтожить результаты пятнадцати лет реформ? Эти отменят личное пользование земельными участками, аренду, подряд, частное предпринимательство, совместные предприятия и вообще весь «социализм с китайской спецификой»… и будет только хаос, мятежи; все они вцепятся друг другу в глотки… Да, Гоин, я думаю, что богатые бросятся вон из Гонконга. Я считаю, что они собираются бежать прямо сейчас – в течение ближайших нескольких дней, не дожидаясь смерти Председателя. Они соберутся и дадут деру прежде, чем мы отвлечемся от расстрелов наших собственных студентов.
– А что такое со студентами?
– Ты разве еще не знаешь? Прошлой ночью мы на какое-то время потеряли связь с морской базой Сямэнь.
– Что? Я слышал что-то произошло, но что…
– Половина кораблей была на маневрах. Ох уж эти студенты! Они подожгли АТС, и каким-то образом замкнуло и наши линии связи. Мы были вынуждены почти целый час пользоваться переносными радиостанциями! Ты только представь себе! Одна из наших крупнейших действующих баз напротив Тайваня держала связь со штабом через двух человек в наушниках и с рациями за спиной!
– А на что жалуются студенты?
– Мало учебников, скудное питание, нехватка профессиональных преподавателей. Очевидно, за период «мрачного десятилетия» мы потеряли целое поколение учителей. – Помянув период «культурной революции», Сунь заговорил с мрачным сарказмом. – Знаешь, что я больше всего ненавижу в китайской молодежи? Ее равнодушие!
Ван усмехнулся.
– Равнодушие, охватившее десятки городов… Добавим сюда возмущенных крестьян, по существу недовольных тем, что сосед зарабатывает на два юаня больше, поручим разобраться с этим Ло Бину или другим ло бинам, сколько их там в Китайской Народной Республике…
В салоне автомобиля раздался телефонный звонок. Сунь в раздражении цыкнул зубами и потянулся к трубке.
– Да? – Потом он долго молчал и наконец сказал: – Спасибо. Я еду.
Он повесил трубку, опустил перегородку между салоном и водителем и дал ему новые указания.
– Прости, – сказал он, откидываясь назад, – но сейчас совсем не время для сна. Белый дом США заявил протест Кремлю, обвинив русских в уничтожении коммерческого спутника связи. Кремль отрицает свою причастность.
– Дерьмо!
– Президент Соединенных Штатов угрожает отозвать своего посла из Москвы для консультаций. Если он это сделает, русские будут вынуждены ответить тем же. Моим людям в Пентагоне срочно нужны инструкции, и, если честно… – Он вытер очки трясущимися пальцами, – я не знаю, какие инструкции им дать. – Он снова надел очки. – Когда Председатель умрет, в Китае воцарится хаос. Мы должны найти способ спасти Китай. У нас есть неделя, максимум десять дней сроку.
Маленькая, казавшаяся рассерженной птичка
с безвкусным синим оперением прыгала по перилам балкона в поисках крошек. Диана узнала синюю сороку с Формозы и удивилась, как это ее занесло так далеко от дома. Она еще долго продолжала наблюдать за птахой, даже после того, как любопытная птица уже потеряла к ней всякий интерес. Сфокусировать взгляд на чем-то постороннем было гораздо легче, чем продолжать улыбаться матери.Солнце светило ярко, воздух прогрелся примерно до восемнадцати градусов. С того места, где сидела Диана, был виден залив Независимости. Солнце отражалось от его гладкой поверхности, порождая живое сверкание, словно шаловливый ребенок высыпал мириады блестящих иголок. Кровать с матерью выкатили на балкон. Джинни лежала на подушках, подложенных под спину и голову. Цветом ее лицо не отличалось от сиявших белизной простыней. Она дремала – слабое подобие отдыха, – пригревшись на солнце. Внезапно она проснулась и спросила:
– Который теперь час, дорогая?
– Начало одиннадцатого. – Диана заметила, как звонко и приятно прозвучал ее голос.
Хорошо. Так и должно быть.
Существо в кровати, напоминавшее скелет, слегка пошевелилось. Тут же последовал стон, Джинни сжала губы и замотала головой, стараясь сдержать его. Диана заставила себя приблизиться к женщине, которую называла матерью, силясь не обращать внимания на запах антисептиков и другой, еще менее приятный запах, который, казалось, пробивался наперекор всему. Она поднесла горлышко пластиковой бутылки к карминовым губам Джинни и держала его, пока больная пила. Только бы ей снова не стало плохо, взмолилась Диана…
Ее мольбы остались неуслышанными. Диана сделала все, что было нужно, прикрыла тазик тряпкой и поправила подушки, чтобы мать могла откинуться назад, приняв более удобное положение полусидя. Она подумала, что было бы гораздо легче выполнять все эти неприятные обязанности, ухаживая за абсолютно незнакомым человеком.
– Прости, дорогая.
Над простынями виднелась только голова Джинни и узкая полоска белой ночной рубашки – ее ворот доходил больной до самого подбородка.
Диана старалась не смотреть на тело матери, скрытое под простынями. Она знала, что хирурги разрезали ее грудь, взглянули и… отсекли ее. Слишком поздно, таков был вердикт. Если бы мать прошла обследование чуть раньше…
Джинни вся ссохлась. Ее лицо ничем не напоминало ту фотографию внизу. Кожа обвисла складками и сморщилась; женщина превратилась в ужасную дряхлую ведьму. Цвет лица напоминал бильярдный шар из слоновой кости, потускневший от времени.
– Тебе ничего не нужно?
– Нет, спасибо. – Ее голос был очень слаб. – Ты так хорошо выглядишь сегодня, дорогая.
Диана была в батистовом платье со сборками и в белых сандалиях. На полу рядом с креслом лежала соломенная шляпка, украшенная маленькими розочками, – на случай, если станет слишком жарко. Она чувствовала себя в этом наряде не очень удобно, но о том, чтобы надеть джинсы и футболку, она и подумать не могла.
– Мне стоит почаще надевать что-нибудь в таком роде. – Она взглянула на Джинни, чтобы та не подумала, что вызывает отвращение у дочери, и улыбнулась. – Мне очень жаль, что я не всегда одевалась, как положено.
– Не надо… – Джинни сделала на этих словах ударение. Едва слышное, оно все же прозвучало. – Ты всегда была хорошей дочерью.
Диана отвернулась якобы затем, чтобы взглянуть на залив. Это было вроде бы естественное желание, но на самом деле она постаралась скрыть свою боль и растерянность.