Свобода и любовь. Эстонские вариации

В своем городке я не знала никаких иных способов существования, кроме немоты и отъединенности. И хотя задним числом моя помолвка кажется мне рядом постоянных унижений, именно Тармо Теэперв своим сватовством переменил все. Никто иной из парней жениховского возраста этого бы не сумел. Ну, возможно, с годами я бы смирилась и заставила себя полюбить какого-нибудь сапожника из нашего городка. В надежде, что человек, который умеет мастерить обувь, больше поймет в моих художествах, чем иной представитель благородной педагогической профессии. Но Тармо Теэперв превратил нашу помолвку в нечто необыкновенное. И самым необыкновенным было то, что на предстоящую свадьбу прибыл в качестве шафера молодой человек армянского происхождения.

Появлению армянина предшествовала долгая речь моего суженого. Еще длиннее, чем его обычные назидания. Но в них мои родители находили столько жизненной мудрости! А тут вдруг я услышала от своего умного, красивого и богатого жениха длинные и сбивчивые извинения. Тармо Теэперв счел своим долгом — слушайте! слушайте! — извиниться за то, что на истинно эстонскую свадьбу прибудет один иностранец. Конечно, называть армянина оккупантом несколько неуместно, однако говорит-то он по-русски. Выходит, всю дорогу на свадьбе должна звучать русская речь? Тосты там и все такое. Но ведь рот армянину не заткнешь, а этим самым армянским никто из нас не владеет. Так что испытание будет нелегким…Тармо все, конечно, понимает, но он просит невесту, то есть меня… Это его первая такая просьба. Так сказать, проверка невесты на гуманность. Во всяком случае, брат этого самого Размика, Тигран, тоже из борцов, в Париже крепко выручил Тармо и даже чуть ли не спас ему жизнь. Каким образом? Мужской секрет! Нет, нет, обо всем рассказать нельзя даже будущей супруге; точнее, именно ей-то об этом знать и не следует. Женщине мужскую душу не понять. Но на свадьбу приедет не Тигран, а именно Размик, который живет в Москве, и он вовсе не борец, а наоборот, художник. У армян так принято. Брат представляет брата. Свадьба друга — праздник для всего рода…

— Не можем же мы за свадебным столом болтать между собой по-французски, если Размику известно, что мы знаем русский, — озабоченно говорил Тармо. Это — единственный язык, который поймет вся честная компания. Ах, другие гости? И ты? Да я знаю, что вы предубеждены именно против русского языка. Я ничуть не хочу, чтобы для моей невесты свадьба превратилась в пытку… Но эти армянские обычаи! Дружба для них — святое! Прислали телеграмму — выезжаю, мол — и все! Мне пришлось оформить ему приглашение, теперь виза у него в кармане… Конечно, твоя мать здорово не в духе: мол, что да почему, что за люди… Нельзя ли это переиграть? А что тут переигрывать? Он уже в поезде, на пути к нам. Завтра еду в Таллинн встречать его. Отчего раньше не сказал? Твоя мать… Наш городок… Ни один армянин в жизни не был оккупантом, но твоя мать… В общем, я в полной растерянности, и теперь все зависит от тебя, Рийна.

— От меня?! — я так ужаснулась, что даже руки задрожали.

— Твоя мать заявила, что вообще не умеет говорить по-русски. И странно, мол, ее подозревать в чем-то подобном! Можно подумать, я назвал твою матушку русской шпионкой! Школу-то она заканчивала в советское время и экзамены, между прочим, сдала на одни пятерки. И…

— Послушай, Тармо, уж я-то во всяком случае говорю по-русски хуже, чем мама. Я вообще не знаю по-русски… Ни слова! — закричала я в ужасе, чуя, что предсказания школьных красавиц начинают сбываться и от меня еще до свадьбы требуют чего-то невыполнимого и сверхъестественного.

— Милая Рийна, — неожиданно мягко сказал мой жених, впервые, кажется, за все время, что мы были знакомы, назвав меня “милой”. — Ну конечно же ты говоришь по-русски; нечего, знаешь ли, пускать пыль в глаза своему будущему супругу. Я понимаю, конечно, понимаю. И тебя, и твою маму! В любом случае этот язык добрых чувств не вызовет — снова вспомнятся все эти годы чужой власти и унижений и все такое… Нет, нет, не возражай! Я все-таки кое-что повидал, так что нечего притворяться!

— Просто я боюсь, что не справлюсь! Я только мексиканцев видела, по ящику, они все такие ненормальные! А о грузинах вообще ничего не знаю…

— Никакой он не грузин, а совсем наоборот, армянин. Постарайся хоть это запомнить. Литовец — это не латыш, эстонец — не индеец, и армянин — это… это армянин. Да, конечно, в маленьких городках есть своя прелесть, и только здесь ты можешь взять в жены девственницу, однако иной раз мне хочется бежать отсюда без оглядки…

Бежать? Ну вот, началось, с ужасом подумала я. Мне этого не пережить: весь город будет злословить.

— Тармо, родненький! — храбро воскликнула я. — Я сделаю все, что ты захочешь! Ради тебя — что угодно! Но хотя бы объясни мне, что они за люди, эти армяне? И как с ними вести себя?

— Прежде всего, никоим образом не оскорблять, — пугающим шепотом ответил Тармо. — Ни взглядом, ни словом, ни жестом. Принимать, как брата… Лучше, чем брата! Это тебе не холодный эстонец.

— У меня никогда не было брата, — удрученно вставила я.

— Южанин за один только взгляд способен тебя зарезать! — продолжал, не слушая меня, Тармо. — Размик, правда, уже несколько лет живет в Москве — впрочем, его картины куда охотнее покупают в Париже, чем в России, но это, думаю, скорее, заслуга Тиграна. У Тиграна обалденное чутье на любой бизнес. Не зря же я с ним дружил. Крутой парень — в полном смысле слова! Размика, его брата, я знаю меньше: художники, сама понимаешь, люди особенные. Приехал бы Тигран, я бы вообще не волновался. Этот мужик способен очаровать самого дьявола! Но эти живописцы, у них у всех душа такая нежная… Да разве мог я предположить, что твоя мама… откуда такое упрямство? Мои родители были высланы в Сибирь и до сих пор говорят, что выжили только благодаря одной русской бабе. А твоя семья при любой власти жила благополучно и… Откуда такая озлобленность? Армяне, если хочешь знать, страдали куда больше нашего…Турки устроили им кровавую баню, теперь вот это безумие с Карабахом. Такого человека надо на руках носить, лучшие куски ему предлагать, а они морщатся…

— Я вытерплю, — самоотверженно заявила я.

— “Вытерплю”! — передразнил Тармо. — Гостеприимство должно идти от чистого сердца. Я не позволю тут ломать комедию. По крайней мере матери моей невесты не позволю; каковы они, эти тещи, давно известно. Это только поначалу они такие ласковые, ну чистый мед, а потом то и дело воткнут шпильку… Но ты-то, Рийна, знаешь русских? Так вот — армянский темперамент — это, как три… нет, пять… нет, десять русских вместе взятых. Теперь тебе ясно?

Ничего мне не было ясно.

В нашем городке русских почти не было. В школьные годы я ездила с экскурсиями не дальше Таллинна; я вообще понятия не имела о том, что находится за пределами Эстонии. Эстония казалась мне огромной до бесконечности, я привыкла мерить все на свете здешней мерою. И коль скоро в нашем городке не было армян, то, с моей тогдашней точки зрения, им вообще не следовало быть на свете. По крайней мере, им нечего делать на моей свадьбе. Да еще в качестве шаферов!

Меня пугала, впрочем, не столько сомнительная личность пришельца, сколько невнятная предупредительная речь Тармо, не придававшая мне ни капельки уверенности. Мне, как мне самой казалось, такой неловкой и беспомощной, предстояло теперь найти подход к кровожадному шаферу. Тармо с тем же успехом мог бы потребовать, чтобы я вошла в клетку ко льву.

И какая разница, на каком языке говорит дикий гость: на армянском, на русском, да хоть на суахили! Пугало то, что Тармо требовал от меня постоянно улыбаться, быть приветливой и ласковой, так как армяне — не то, что мы, заторможенные северяне, которые безразличную мину считают особо утонченным проявлением корректности. Безразличие и безликость всегда были моим испытанным оружием. Выходит, мне придется отказаться от них? За один вечер научиться улыбаться? Я была способна улыбаться только самым близким людям, да и вообще телячьи нежности в нашей семье были не приняты. А теперь мой жених требует, чтобы я улыбалась и чуть ли не в лепешку расшибалась перед человеком, который, если с ним не так поздороваешься, вполне способен зарезать…

Я не спала всю ночь.

На следующий день Тармо отправился встречать шафера — то ли на вокзал, то ли в аэропорт, то ли еще куда; мне было все равно, куда именно прибывает этот гость издалека. Я боялась только нахмуренных бровей и угрожающего тона Тармо.

Армянину предстояло провести в Эстонии две недели до свадьбы, чтобы помочь своему названному брату подготовиться к торжеству, передать подарки от Тиграна и, в конце концов, ознакомиться с городком, где родился и вырос Тармо.

Я с ужасом думала, что в нашем городке достопримечательностей ровно столько, что осмотреть их можно за два часа, не то что за две недели. Мать решительно заявила, что общаться с каким-то там русскоязычным не собирается. Не важно, из Армении он или из Сибири. Эстонский народ, в конце концов, добился права на своей свободной земле навеки забыть этот мерзкий язык. Я была в шоке оттого, что матери, оказывается, было легче продать наш хутор, чем — на радость такого достойного парня, как Тармо — переброситься с шафером парой слов на русском языке. Отец пожимал плечами и повторял, что такого он не ожидал: шафер из-за границы — это да; но не из России же!