Свобода Маски

Его лицо было маской, не показывающей никаких эмоций. Все они были заперты внутри и, возможно, это было свободой маски… возможность показать миру фальшивое лицо, держа мучение глубоко в себе… способность показать миру ложное лицо, сконструированное под обстоятельства.

Кто бы поверил ему из всей этой корабельной компании, если бы он вдруг потребовал, чтобы Дальгрена посадили под замок и продержали так до самого порта? Кто бы это поддержал? Пьяный капитан? Эти благонамеренные, ничего не подозревающие мужчины? Проклятье, да на этой раскуроченной посудине хотя бы клетка была?

Нет, решение нужно было принимать сейчас.

Он достиг кормы. Веревка была натянута. Дальгрена уже почти втащили.

Мэтью поднял топор и с максимальной силой, которой только могла его наделить холодная ярость, опустил оружие на то место, где канат крепился к кормовому транцу.

Удар не полностью перерезал веревку, потому что она была толстой, как кулак Магнуса Малдуна, но это помогло ослабить три мужские хватки, потому что они втроем изумленно посмотрели на Мэтью, и, когда молодой человек поднял топор снова, Феннинг упал, подняв руки вверх, как будто боялся удара безумного юноши. Рэндольф и Янс могли лишь тупо смотреть на него.

Второй удар… и веревка почти оторвалась, но не до конца.

— Прошу! Вытаскифайте меня! — Дальгрен болтался рядом с кормой, его рот был полон воды. Ничего, подумал Мэтью, еще немного, и этот прусский гад хорошенько искупается.

— Что ты творишь? — воскликнул кузнец. Янс отвлекся от задачи, и теперь только Рэндольф держал канат, который с трудом удерживал собственный вес.

— Я творю справедливость, — ответил молодой человек очень спокойно и с ничего не выражающим лицом опустил топор в третий раз. Лезвие глубоко ушло в дерево и полностью рассекло веревку. Рэндольф отшатнулся, потому что в следующее мгновение он мог рассчитывать только на поддержку воздуха.

Послышался резкий, высокий крик, когда так называемый хозяин понял, наконец, что его ботинки не будут более топтать палубу «Странницы». Мэтью было интересно, хватит ли у этого человека присутствия духа ухватиться еще за одну веревку. Он отпустил топор, оставив его торчать там, куда тот врезался, подошел к корме и посмотрел, как судно удаляется от графа Антона Маннергейма Дальгрена, которого подняла на плечи Атлантика — сильная и мощная, как проснувшийся ото сна гигант. Мелькнул ли в море последний проблеск светлых волос пруссака, или это была лишь кучка водорослей, поднятых со дна?

А затем корабль соскользнул вниз под громовым ударом, водные стены выросли вокруг него, но теперь толкали с заметно меньшей силой, хотя были все такими же вспененными и яростными.

Мэтью вдруг понял, что нос у него кровоточит. Крови набежало уже много — он мог даже попробовать ее на вкус. Молодой человек приложил руку к лицу, затем посмотрел на то, как дождь обмывает его испачканные красным ладони.

— Мы сделали это! — крикнул кто-то позади них.

Все повернулись на голос. Там стоял Изекия Монтгомери, напоминая по красоте наполовину утонувшую крысу, а сзади него в изломанной носовой части корабля маячили и другие фигуры, хотя их было очень тяжело разглядеть, даже несмотря на свет масляных ламп, которые они держали. Четыре фигуры двигались так, как будто прекрасно знали, что надо делать.

— Я пошел вниз! — выдохнул Монтгомери. Похоже, ему в носовой части корабля досталось даже сильнее, чем здешним, кормовым смельчакам. — Сообщил экипажу о том, что мы пытаемся сделать! И четверо из них согласились помочь!

— Что они сделали? — просил Янс.

— Бросили якоря! Усилили лобовое сопротивление корабля и сказали, что это удержит нас от крена!

— Совершенно верно, — сказал Мэтью. Хотя на деле не сказал, а едва слышно пробормотал, поэтому не был уверен, что его кто-нибудь услышит. Впрочем, разве это важно? Нет.

— Что здесь произошло? — спросил Монтгомери. Он увидел обрезанный канат, отметил выражение лица Рэндольфа и воткнутый в транец топор, на основе чего понял, что произошло что-то неладное. — Граф! Где Дальгрен?

— За бортом. Уже утонул, вероятнее всего, — сказал кузнец. — Его слуга убил его.

— Что?

— Я все видел! — воскликнул Феннинг. — Они начали драться друг с другом, как два разъяренных зверя. У Дальгрена был топор… может, он забрал его у своего слуги, я не знаю. Выглядело это так, как будто он изо всех сил старался убить юношу… но я не знаю, кто все это начал! А потом… ну… граф выпал за борт, а этот, — и палец обличительно указал на Мэтью Корбетта. — Оборвал его жизнь, обрезав веревку! Это было хладнокровное убийство! Это не будет признано самозащитой ни в одном уголке Англии!

— Мой Бог! — воскликнул Монтгомери. — Слуга убил своего господина? Но, Боже, мальчик, зачем ты совершил такое преступление?

У Мэтью не было ответа. По крайней мере, никому из этих людей не доведется узнать ответ на практике.

Голова все еще болела, в ушах стоял звон, и юноша был очень слаб. И все же он знал, что ответа от него ждут, поэтому сказал:

— Я подумал, что этой поездке не хватает впечатлений.

Кузнец раскрыл рот, не поверив своим ушам.

— Что ж, посмотрим, как ты будешь впечатлен после того, как проведешь следующие две недели в цепях! Тебя нельзя оставлять с остальными без присмотра! Давайте, ведите его вниз! — он обратился к остальным и снова перевел взгляд на молодого человека. — Сам пойдешь или заставишь тебя тащить?

— Я пойду сам, благодарю, — отозвался Мэтью и пошел.

***

В яркий сентябрьский полдень в Нью-Йорке, когда птицы пели на деревьях, а домашний скот пасся на пастбищах на склонах холма, лодки курсировали вверх и вниз по течению рек, вагоны катились по улицам города, и всё с миром, казалось, было в порядке, Берри Григсби со страхом собиралась дать важный ответ.

Она прибыла в кофейню Роберта Деверика на Краун-Стрит в назначенный час, заняла столик, заказала легкий отвар со сливками. Его подавал ей не сам Роберт, который зарабатывал с этим заведением достаточно денег, чтобы нанять помощь и найти еще одно место в Филадельфии, полной амбициозных молодых людей. Похоже, в этот город стекались все, кто искал самостоятельной жизни без родителей. Сегодня напитки подавала веселая девушка лет семнадцати с каштановыми локонами и игристо-светлыми голубыми глазами. Глядя в ее персиково-свежее лицо, Берри захотела сказать ей: Наслаждайся всем, что жизнь может предложить тебе, но, ради всего святого, береги свое сердце!

Но она не сказала этого, понимая, что такой совет от человека ее возраста будет попросту проигнорирован и сброшен, как ветер теперь сбрасывает листья с деревьев. С семнадцати до двадцати проходит не так много времени, но мир за это время может перевернуться.

Поэтому Берри просто улыбнулась этой девчушке, положительно мягко отозвалась о красивых лентах в ее волосах и заставила себя успокоиться в ожидании Эштона Мак-Кеггерса, который вот-вот должен был прийти.

Дорогой, милый Эштон. Он был немного странноват, конечно… жил на чердаке Сити-Холла со своей коллекцией скелетов и других загадок природы, но… как коронер, он принимал свою работу очень серьезно, и Берри понимала, что вряд ли кто-либо осмелится сказать хоть слово против этого. Это был своеобразный молодой человек — красивый, соблюдающий моду, очень умный… иногда даже забавный в минуты шутливого настроения, которое приходило к нему каждое полнолуние. А еще ему было немного одиноко теперь, когда его надежный немой помощник Зед уехал. Но… вот, где следовало отделять одно от другого…