Свобода
Шрифт:
— Не так уж плохо, не так уж плохо, — сказал Вин Хэйвен, когда Уолтер позвонил ему в Хьюстон в воскресенье днем. — Мы получили Общеамериканский птичий заповедник, и никто у нас его не отберет. Вы с помощницей отлично справились. Что касается всего остального — теперь ты понимаешь, почему я никогда не общаюсь с прессой? Журналисты освещают только недостатки и никаких положительных сторон.
— Я два часа разговаривал с Кейпервиллом, — сказал Уолтер. — Я думал, в главных пунктах мы с ним сошлись.
— Все твои главные пункты никуда не делись, — ответил Вин. — Хотя их не сразу и найдешь. Впрочем,
— Но я беспокоюсь! Да, мы получили парк и можем спасти певуна. Но предполагалось, что это будет образцовая модель!А получилась модель того, как делать не надо.
— Суматоха утихнет. Как только мы добудем уголь и начнем мелиорацию, все увидят, что ты был прав. Этот тип, Кейпервилл, к тому времени будет перебиваться сочинением некрологов.
— Но до тех пор пройдут годы!
— У тебя есть другие планы? Вот в чем дело? Беспокоишься из-за послужного списка?
— Нет, Вин, меня приводит в отчаяние пресса. На птиц наплевать, речь только о человеческих интересах.
— Именно так все и будет, пока прессу контролируют люди с птичьими мозгами, — ответил Вин. — Увидимся в Вашингтоне через месяц? Я сказал Джиму Элдеру, что появлюсь на открытии фабрики бронежилетов, разумеется, при условии, что мне не придется позировать фотографам. Могу подхватить тебя на пути туда.
— Спасибо, мы полетим коммерческим рейсом, — сказал Уолтер. — Сэкономим немного топлива.
— Не забывай, что я зарабатываю на жизнь, продавая горючее.
— Да. Ха-ха.
Приятно было получить отцовское одобрение Вина, но было бы гораздо приятнее, если бы Вин в роли заботливого отца не выглядел бы столь сомнительно. Самым худшим в этой истории — не считая того, что Уолтер выглядел полным придурком в статье, которую прочли и приняли за чистую монету все, кого он знал, — был страх, что «Таймс» права насчет треста «Лазурные горы». Уолтер давно боялся, что пресса его сотрет в порошок, и теперь, когда журналисты и впрямь напали на след, ему пришлось более серьезно изучить причины своего страха.
— Я слышала твое интервью, — сказала Лалита. — Ты их наголову разбил. Единственная причина, по которой «Таймс» не может признать, что мы правы, — так это то, что им придется отречься от всех нападок на открытые разработки.
— Но с Бушем и Ираком они именно так и делают.
— Ты сделал что должно. И теперь мы с тобой получаем маленькое вознаграждение. Ты сказал мистеру Хэйвену, как продвигается наш проект?
— Я был счастлив, что меня не уволили, — сказал Уолтер. — Мне показалось, это неподходящий момент для разговора о том, что я собираюсь потратить весь дискреционный фонд на проект, который, скорее всего, понравится прессе еще меньше.
— Ох, милый. — Лалита обняла его, прижавшись головой к груди. — Никто не понимает, какие хорошие вещи мы с тобой делаем. Только я понимаю.
— Возможно, так оно и есть, — отозвался он.
Ему было приятно просто подержать девушку в объятиях, но тело Лалиты требовало иного, и Уолтер уступил. Ночи они проводили на ее узкой кровати, поскольку комната Уолтера была полна напоминаниями о Патти — жена не оставила никаких инструкций по поводу того, как распорядиться вещами, и он не мог обойтись с ними по собственному усмотрению. Его не удивляло то, что Патти
не подает вестей, и в то же время это казалось тактическим отступлением с ее стороны. Для человека, который, по собственному признанию, совершает лишь ошибки, Патти отбрасывала чересчур внушительную тень, что бы ни делала. Уолтер чувствовал себя трусом, прячась от жены в комнате Лалиты, но что еще он мог предпринять? Его обложили со всех сторон.В день рождения, пока Лалита показывала Конни помещения треста, Уолтер отвел Джоуи на кухню и сказал, что по-прежнему не может ничего посоветовать.
— Я не советую тебе поднимать шум, — сказал он, — но мои мотивы небезупречны. В последнее время я, можно сказать, растерял моральные ориентиры. История с твой матерью, статья в «Нью-Йорк таймс»… ты ее видел?
— Да, — ответил Джоуи. Он сидел, сунув руки в карманы, по-прежнему одетый как студент-республиканец, в синем блейзере и начищенных мокасинах. Впрочем, насколько Уолтеру было известно, он и былстудентом-республиканцем.
— Я предстал не в лучшем свете, а?
— Да уж, — отозвался сын. — Но думаю, большинство людей поняло, что это несправедливая статья.
Уолтер с благодарностью, не задавая вопросов, принял заверение Джоуи. Он чувствовал себя таким ничтожным.
— На следующей неделе придется поехать в Восточную Вирджинию. «Эл-би-ай» открывает завод по производству бронежилетов, на котором будут работать все эти люди, которых мы выселили. Поэтому не стоит обращаться ко мне с вопросами по поводу «Эл-би-ай» — сам понимаешь, я заинтересованное лицо.
— Зачем тебе туда ехать?
— Придется сказать речь. Поблагодарить их от лица треста.
— Но ты уже получил Общеамериканский птичий заповедник. Почему бы просто не забить на них?
— Потому что у Лалиты есть новый большой проект, который касается проблемы перенаселения, и нужно сохранять хорошие отношения с боссом. Мы ведь собираемся потратить его деньги.
— У меня такое ощущение, что лучше тебе оттуда свалить, — сказал Джоуи.
Он явно не испытывал энтузиазма, и Уолтер возненавидел себя за то, что предстает перед сыном таким слабым и жалким. Словно желая еще усугубить это ощущение, он спросил, не знает ли Джоуи, как дела у сестры.
— Я с ней говорил, — ответил тот, не вынимая рук из карманов и не отрывая глаз от пола. — Она на тебя злится.
— Я отправил ей штук двадцать сообщений!
— Можешь не стараться. Сомневаюсь, что она их прослушивает. В любом случае люди не слушают все сообщения подряд — просто смотрят, кто звонил.
— Ты сказал Джессике, что у этой истории две стороны?
Джоуи пожал плечами:
— Не знаю… их действительно две?
— Да! Твоя мать дурно поступила со мной. Мне очень больно!
— Честно говоря, я не то чтобы хочу подробностей, — признался Джоуи. — Она уже все рассказала. И мне неохота думать, на чьей я стороне.
— Когда ты с ней говорил?
— На прошлой неделе.
Значит, Джоуи знал, что именно сделал Ричард — чт о Уолтер позволил сделать своему лучшему другу, рок-звезде. Теперь он окончательно пал в глазах сына.
— Я хочу выпить пива, — сказал он. — Раз уж у меня день рождения.