Свободна

— Ты плачешь? — как обычно, спрашивала всегда Василиса, издеваясь надо мной в слёзовышибательный момент.

Вот же осинка!

— Плачу, — шмыгнул я носом и протёр слезящиеся глаза.

— Да это же не взаправду! Мультяшка! Понимаешь?! — возмущалась Слава, встав на ноги.

— Всё равно жалко, — стоял я на своём, хотя наверняка выглядел глупо.

Здоровый уже мужик, а не мог сдержать слёз. Да и жалко мне было скорее львёнка потерявшего отца, а не самого льва. Видимо, отголоски детдомовского детства и нужды в родителях.

Слава подошла ко мне и обняв за шею, пожалела, погладила по голове.

— Дядя тёзка, ты не плач, лучше мороженое давай откроем, — попросила она, подсовывая мне ведёрко. — Сладкое поднимает настроение.

— Значит, надо уговорить всё ведро, чтобы оно прям до небес поднялось.

К концу мультфильма я в одиночестве соскребал со дна остатки мороженого, когда Слава уже спала. На титрах подумал о том, когда мы вот так снова соберёмся, только в полном составе? Наверное, не раньше чем через месяц. Отставив пустое ведёрко, я перенёс спящую дочку в детскую и сам ушёл спать.

Сон не шёл совершенно, я за всю ночь так и не сомкнул глаз. Всё думал о Василисе, о том, как встречусь с ней когда её выведут из комы, что скажу и прочие глупости.

Глава 21

Владислав

Виктория Олеговна не позвонила мне на следующий день, я сам ей звонил, но она была недоступна, тогда дозвонился в больницу и, назвав фамилию жены, услышал от дежурной медсестры неутешительные слова:

— Состояние средней тяжести, стабильна.

— Её хотели сегодня выводить из искусственной комы, — начал было я, но с того конца меня оборвали гудками.

Ещё день как на иголках, который хоть как-то скрашивали заботы о Славе. Линкевич позвонила мне рано утром лишь на следующий день, я как раз только что отвёз тёзку в детский сад и шёл к машине.

— Да. Как моя жена?

— Простите, вчера был такой тяжёлый день, и я просто свалилась с ног. Смирнову вчера вывели из комы, состояние у неё стабильное, средней тяжести. Сегодня мы будем переводить её в палату интенсивной терапии, там вы сможете её повидать.

— Хорошо, когда? В каком часу лучше приехать?

— Приезжайте в пять.

— Спасибо, Виктория Олеговна.

Убрав телефон в карман, я всё ещё стоял в нескольких метрах от машины и улыбался, а сердце скакало неистово в груди, отдавало в висках бешеным пульсом. Я уже знал, что всё худшее позади, ведь это уже не реанимация. Да будет сложные период восстановления, но я точно знал, что Василиса с ним справится.

В пять часов, ни минутой раньше, ни уж тем более позже, я поднялся на третий этаж. У нужной мне палаты меня уже ждала Виктория Олеговна.

— Здравствует, Владислав Игоревич.

— Здравствуйте, — поздоровался я, забирая из рук врача белый халат и шапочку.

 — Можете побыть у неё, но только недолго. Она периодически приходит в сознание, но оно спутанное. В общем, адекватности не ждите. Порой пациенты такого супругам после наркоза наговорят, что те после разводятся. Делите всё сказанное на сто, если вам оно не понравится. А ещё она может вас не узнать или не помнить чего-то, это нормально. Со временем работа головного мозга должна восстановиться.

— Спасибо, так я пойду? — спросил я, хватаясь за ручку двери.

— Да, идите, я вас позову, когда время выйдет. Нам с вами нужно будет кое-что обсудить. — Виктория Олеговна махнула мимоидущему врачу и потеряла ко мне интерес.

Я, не веря своему счастью, что увижу Василису, наконец-то возьму её за руку, просто влетел в палату интенсивной терапии и оторопел подойдя ближе. Не замечая бьющего в нос резкого запаха йода, я оглядывал Василису и не сдержал слёзы.

Она лежала на высокой больничной кровати, такая худенькая, с лицом нездорового цвета. Впавшие от худобы глаза были закрыты. Кажется, она спала. Пересохшие бледные губы сильно потрескались, и я едва подавил желание смочить их водой. Вдруг нельзя.

— Ну здравствуй, родная, — едва шепнул я и посеревшие ресницы Василисы дрогнул.

Я коснулся сначала кончиков её пальцев, потом всей руки, когда понял, что ничего не мешает. Капельниц к Василисе сейчас подключено не было.

— Саавочка...— проскулила Василиса не своим голосом, не выговаривая букву и едва глядя на меня из-под опущенных дрожащих ресниц.

— Это я, родная моя. Я здесь, — ответил я, надеясь, что верно понял Василису, ведь она могла спрашивать и про дочь.

— Я не хочу... так... это он всё, ммм...— пыталась говорить Василиса и у неё получалось не очень, а я если и разбирал слова, то смысла не понимал.

Кого она имеет в виду? Да и что сейчас, кроме её здоровья может иметь хоть какую-то важность? Ничего!

— Милая, молчи, всё потом, — попросил я, когда по скулам Василисы покатились слёзы.

— Мммм, — затряслась Василиса в попытке отрицательно мотать головой, едва сжимая мою руку холодными пальцами.

— Ну что такое? Тише, тише, — я шагнул ближе, дотянулся до её лба, больше напоминающего от её худобы череп обтянутый кожей, и поцеловал.

— Он поставит тебя... что ты с ними. Это он так поставит... с ним буду и с тем... ты нет... ты нет, ты нет, я да, я да... да, — бубнила Василиса с катящимися из закрытых глаз слезами, когда её губы сильно дрожали.

Это было невероятно тяжело выдержать. Я бы хотел простоять возле её койки дольше чем мне бы могла позволить врач, но не мог так её мучить. Понял, что так она реагирует на моё присутствие и мне лучше уйти, оставить Василису одну, пусть спокойно восстанавливается.

— Родная, я люблю тебя. И за Славу не волнуйся, с нашей дочкой всё хорошо. Ни о чём не думай, только выздоравливай, прошу тебя. Хорошо? — задав крайний вопрос, я и не думал, что она среагирует правильно, но Василиса кивнула, её лицо стало спокойным.

Поцеловав её в макушку со спутанными волосами, я утёр салфеткой слёзы с её лица и вышел. Пока не было Виктории Олеговны, я направился к посту дежурной медсестры.

— Здравствуйте, там у вас в палате интенсивной терапии женщина лежит. Смирнова, — начал я, уже достав портмоне.

— Угу, — буркнула медсестра, краем глаза увидев в моих руках деньги.

— У неё губы пересохли, можно вас попросить об услуге?

— Да, конечно, — закивала медсестра, открыв журнал, и придвинув его ко мне.