Свободный Охотник

Летательные аппараты застывают друг перед другом.

— Твоя женщина удрала! — вдруг понимает «дитя Клона». — Ты помог ей уйти!

Соперник воет, как зверь, которому испортили любимую стрижку. Его отчаяние слишком неожиданно и слишком искренне, однако пилот «Универсала» не смотрит на появившееся в корабле изображение. Отвлечься, значит, проиграть — это правило знает любой мальчишка. Голоса вполне достаточно, чтобы обмениваться информацией.

— Не пора ли тебе объясниться, лоцман?

— Помнишь ли ты… — рычит и корчится враг. — Помнишь ли ты, Неуловимый, как отверг однажды женщину, красивее которой не было даже на планете Точке?

— Когда и где?

— Три Единицы пять десятых и две сотых назад. В приюте «Веселый смертник» на минусовом склоне Малого Градиентного Перевала.

— Покажи ее записи.

— Записи? Нет никаких записей. Мы не позволяем унижать себя так, как это принято у вас.

— Она молодая? Как ее звали?

— Такая же молодая, как твоя нынешняя женщина, а ее истинное имя ты не пожелал услышать.

Свободный Охотник размышляет, ни на миг не теряя контроля. Разумеется, он ничего этакого не помнит. Точнее, огромное количество похожих историй слились для него в одно унылое воспоминание — без лиц и без имен. Что он может ответить этому безумцу?

А тот продолжает:

— Второй раз она пыталась открыть тебе свое имя, когда ты одурманивал себя в одном из сферобаров. Фрагмент в районе средних цифр — между Третьей Косой Координатой и Третьей Прямой, помнишь? И снова ты ей отказал.

— Утешься, лоцман, того сферобара больше не существует. Взорван тварями несколько сотых назад.

— Я знаю, я сам рассчитал им маршруты.

— Ты? — спрашивает Свободный Охотник. — Это ты сделал? — Голос его срывается. Скулы сводит: — Я тебя ненавижу, — проговаривает он отчетливо и страшно.

— Вот и хорошо, Неуловимый, — счастливо вздыхает безумец. — Большая честь — заслужить твою ненависть.

— Я тебя ненавижу, лоцман. Кто была та молодая женщина?

— Мама моего Клона. Она должна была принести в себе зародыш Неуловимого, сделать Деду подарок. Дед расширил бы меня до двух Клонов, тогда я сам стал бы Дедом, а моя Мамочка стала бы Бабушкой. Но Неуловимый дважды отверг ее. Почему?

Герой с усилием разжимает зубы:

— Неуловимый отверг не только твою Мамочку. В подобных ситуациях я всегда поступаю одинаково, потому что ваш Многорукий слишком уж часто подбрасывает ко мне таких же вот прекраснозадых реципиенток. Вы ребята простые, вам достаточно и половинного набора хромосом, содержащихся в моих половых клетках. Но я все равно не хочу делиться с вами. Так что передавай от меня привет всем своим Бабушкам.

— Она была у меня одна. Когда ты прогнал мою красавицу, Неуловимый, она вошла в Метро и недрогнувшей рукой обнулила Слово Состояния в своей оболочке. Там же, возле сферобара. Чтобы никогда больше не видеть твою самодовольную рожу, ни в третий, ни в четвертый раз, чтобы никогда больше не получить этого омерзительного задания. Помнишь ли ты ее, высокородный? Помнишь ли ты, как смертельно унизил мою девочку?

Нет, так и не нашел Свободный Охотник в своей памяти ничего, что удовлетворило бы безумца. Ему искренне жаль. Очевидно, тот давний случай был слишком зауряден, чтобы оставить хоть какой-то отпечаток в окостеневшей душе воина.

— Помню ли я? Конечно, помню, — уверенно отвечает он. — Ни на одну тысячную я не забывал, как отверг подосланную тобой женщину, и ни разу потом не усомнился, что поступил правильно.

Другого ответа и быть не может. Свободный Охотник уважает соперника, не хочет добавлять унижений этому мужественному человеку.

— Я не стану брать тебя в плен! — взрывается тот. — Я убью тебя так же, как ты убил ее!

Поединок продолжается. Впрочем, прерывался ли он хоть на мгновение? Капсула и корабль по прежнему неподвижны, но это перемирие обманчиво. Отслеживается каждое шевеление экситонных лучей, контролируется любое изменение фокусировки боевых призм, просчитываются все возможные маневры — как свои, так и чужие. Пилоты старательно угадывают потаенные мысли друг друга. Напряжение возрастает до максимума…

— Стоп, мальчики, отдохните!

На связи объявляется новый собеседник. Многорукий Дедушка трех Клонов, он же Повар Гной. Как всегда, видна только его улыбка — вечная, бессмысленная, полуреальная. Это вторжение во Всеобщую отнюдь не было для соперников неожиданным.

— Когда ты помог мне избежать нападения в мертвом гипархате Энергии, — опережает Свободный Охотник всех, — я долго удивлялся, зачем ты это сделал. Теперь понял: чтобы выждать и напасть самому.

— Останови свой бег, Неуловимый, — с торжественной неторопливостью двигаются огромные губы. — Доверься мне.

— Иначе твои родственники доблестно перетряхнут эти дряхлые пузыри по всем координатам, — соглашается беглец. — А если жертв с вашей стороны будет слишком много, ты попросишь своих безголовых внуков сделать из гостиницы сплошную дыру. Угадано?

— Тактику нашего Союза ты изучил прекрасно.

— «Тактика», — усмехается герой. — Отключи бластомерам мозги и круши все вокруг.

— Его бег остановлен навсегда, Дед! — врывается в разговор пилот штурмовой капсулы. — Он будет стоять здесь до тех пор, пока я не решу, что с ним сделать дальше!

— Подожди, малыш, дай мне побеседовать с человеком, — озабоченно просит воровской председатель.

— И пусть он молится своим Системам, чтобы ты беседовал с ним подольше. Я потерплю.

— Вот и хорошо. — Улыбка приветливо расползается, растягивается от одной поверхности корабля до другой. — Надеюсь, Неуловимый, ты не обиделся на нашего Папочку. Это один из трех моих сыновей, познакомься. Хотя, я вижу, вы уже успели познакомиться…

— Твой сын?

— Еще и мой личный лоцман. Лучше, чем он, ориентируешься в Метро только ты, но у тебя есть Полная Карта, а у него — ничего кроме мозга и органов чувств. Я с наслаждением назначил его своим сыном, когда он размножился до целого Клона.

— Ты надеешься, Многорукий, что меня заинтересуют никчемные подробности вашего образа жизни?

— Я очень на многое надеюсь, гип.

Улыбка все растягивается и растягивается, смыкаясь в прямую линию. Это несомненный знак благорасположения.

— Ведь было время, — говорит Многорукий Дедушка, — когда мы с тобой сражались на одной стороне. Помнишь, друг? Ты здорово помог мне своими советами и своими маршрутами.

— Помню, друг председатель. Жаль, что теперь я — на одной стороне, а ты с надстаевым Бархатным — на другой.