Свободный выбор

— Ого! — насмешливо фыркнул дед. — Шкуры! А сам ты не справишься с парой шкур?

— С парой справлюсь, и с четырьмя тоже, но провожусь дольше и они застынут.

— Четырьмя? — нахмурился Берест. — Зачем нам столько?

— Волков спроси, которые на Рыжа напали, зачем они ходят стаями, — ухмыльнулся силач.

— Тьма, — вскочил со скамейки Лирсет. — Так вы отбивали его от волков! А почему нас не позвали?

— Весеника сама справилась, — шагнув назад в коридор, небрежно отозвался старший, но в его голосе невольно проскользнула гордость.

Ястребы ринулись за ним, лишь командир остался сидеть напротив загадочно ухмылявшегося деда.

Глава двадцать третья

— Я правильно понимаю, что Телморина может дарить свой браслет кому-то другому? — поглядывая на задумавшегося внука, выразительно приподнял бровь старик через пару минут.

— Думаю, нет. Веся сразу спросила… есть ли среди нас те, чье сердце уже занято… но думаю, Телморине теперь придется постараться, чтобы Ранз не разочаровался.

— Умная куница. Так ты тоже побежишь смотреть на волков или пойдем в мой кабинет, поговорим спокойно?

— Пойдем, поговорим… я уже видел, как она стреляет. И больше не поддевай, пожалуйста, Лирса… он стоял на коленях, привязанный за волосы к сосне… и истекал кровью, когда она подоспела… застрелила степняка, щекотавшего горло парня саблей.

— Ты собираешься рассказать это отцу?!

— Только в крайнем случае.

— Правильно… а Лирса я больше не трону… хотя он явно влюбился в эту смелую куницу. Ещё не спрашивали у нее, не знает, кто такие Стрелка и Колючка?!

— Это уже мы все знаем… — нехотя буркнул Берест, поднимаясь со скамьи. — Но они ничего такого не говорили. Придумал один ревнивый дурак… и он сам это подтвердил своим поведением.

— Так Весеника — Стрелка? — догадался дед. — И вы её ещё защищаете!

— Стрелка её сестра, Марилика. А Веся — Колючка, и ты верно понял, мы её защищаем. Сначала потому, что поклялись князю Радмиру… а теперь… не знаю, как объяснить, но она своя, понимаешь? Её Шангор в отряд зовет… а я и сам взял бы с удовольствием.

Берест смолк, сознавая, что сказал меньше, чем мог бы, но больше, чем собирался, направляясь к старому Ольсену за советом.

— Идем в кабинет, — заторопился старик, — расскажешь всё подробно. Иначе я чувствую себя дураком… и это мне не нравится.

Комната, которую прадед громко называл кабинетом, находилась на втором этаже над кухней, раны Ольсена любили тепло, и он проводил тут всё свободное время в приставленном к широкой трубе кресле. Но сейчас калека первым делом проковылял к окну, выглянул в затянутую слюдой приоткрытую створку и саркастически хихикнул.

Берест подошёл и тоже посмотрел, иногда деда веселили вещи, над которыми не смеялся больше никто.

Всё вроде в порядке, Весеника, чуть покачиваясь, лежит в своей сетке на самом солнечном местечке, у дровяника братья ловко разделывают мясо, рядом с ними что-то грызет Рыж.

— Что тебе смешно?

— Четверо красивых молодых воинов княжеского рода работают, а девчонка-куница валяется неподалёку в сетке и даже не смотрит на них… по-твоему, это не смешно? И не подозрительно?

— Мне не смешно и не подозрительно, — отойдя к тому из двух столов, за которым дед предпочитал перекусывать, Берест понюхал один кувшинчик, второй, чуть поморщился и налил в кружку ядреного ржаного кваса.

Поднёс кружку к лицу, потом отставил и решительно сдёрнул маску. Дед отлично знает о его уродстве, но в отличие от других не станет ни сочувственно вздыхать, ни отводить взгляда.

— И это тоже подозрительно, — едко прищурился старик, проходя к своему креслу. — Налей мне кружку медовухи… перед хорошим обедом полезно. И рассказывай.

— Вот твоя медовуха… а не смешно мне потому, что она целительница.

— Вот как! И кого же она исцелила?

— Прекрати меня подкалывать, Ольсен! Я тебе не Лирс, чтоб смолчать! Кого лечила, спрашиваешь? Да всех нас, раны у каждого были. А с Лирсом все три дня нянчится, ему досталось больше всех и после ран у него была горячка. Ещё мальчишку в селе вытащила… на льдине не удержался, ребра переломало. А нынешней ночью на заставе Ханвера парню сломанную спину исцелила и перед отъездом снова с ним возилась. Потому и висит на солнышке… мерзнет второй день. Она ведь свою силу раненым отдает.

— Вот как… — задумчиво повторил дед, отпил малюсенький глоточек и повторил. — Вот как. А тебя когда лечила… ничего не спросила? Ведь другие целители чувствовали…

— Нет, — отрезал Берест коротко, разговоры о собственном несчастье опротивели ему хуже степняков. — Не спросила. Но она вообще ничего не спрашивает, только когда мы её разозлили, всё высказала.

— Чем же вы могли рассердить такую замечательную девушку?!

— Ты злишься, что не удалось её смутить или напугать? Что она на твою любимую шутку насчёт лисичек даже слова не сказала? И не бросилась печь пироги, которые ты сам печешь лучше всех в окрестных деревнях? Значит, начал стареть… а я так надеялся на совет.

— А какого совета вы ждете? — рассердился в ответ Ольсен. — Неужели всё же рассмотрели девочку? Красивая, умная, смелая… какая ещё? Деликатная, добрая? Неужели жаль стало, что суждено ей зачахнуть в вашем Гнезде?!

— Я надеялся… ты это поймешь.

— Понял, не сомневайся! В тот самый миг, когда они дружно заорали, что она куница… а ты на нее смотрел… испугался, что обидится и повернет назад, да? А раньше до вас не дошло? Не могли её отпустить… посоветовать, чтобы пересидела где-то три дня, пока ты Илстрема уламываешь… он ведь только тебя послушать может! Чего это ты так мерзко ухмыляешься? Ардест! Прекрати хохотать! Ты всё-таки с прадедом разговариваешь!

— Сейчас… ха-ха… прекращу… я думал, в кого это я такой… умный… оказывается, в тебя…

— Приятно слышать! Так над чем ты так ржал?!

— Мы два раза пытались её оставить… один раз удрали ночью с заставы Сангра… он её дядя, обещал запереть все ворота и не выпускать.

— Темная сила… жалко, меня там не было… значит, она вас догнала! Или вы специально бежали и оглядывались?

— Мчались, как на пожар… и попали прямо в ловушку. Она ушла от дяди… рассорилась и усыпила стражника… что, тоже улыбаться начинаешь? А потом послала голубя старосте Холодного, её там все знают, княжна никому в лечении не отказывает.

— И чего же такого мог сказать вам староста, что вы его послушали?

— Не скажу. Старикам вредно столько смеяться… ещё удар хватит.

— Говори. Помирать от любопытства старикам ещё вреднее. Вас обвинили в воровстве горшков со сметаной? Или предъявили десяток соблазненных селянок и велели немедля жениться? А может, вспомнили про дорожную пошлину за десять последних лет? Ну, говори!

— Смеяться не будешь?

— Не думаю, что ты скажешь что-то более веселое.

— Зря не думаешь. Нам сказали, что селяне построили через овраг мост напрямик к Забрегу, и карту показали… с крестиком. Дед! Ты же обещал не смеяться!